Кабала - Александр Потёмкин

Эти назойливые мысли не хотели покидать его голову. Казалось, ничто другое Ефимкина не интересовало. Но тут его сердце опять дрогнуло — не от счастья, а от глубокого огорчения, даже ужаса. «А что я стану делать, если Картузов меня все же кинет? Если останусь без капитала? Без всякой надежды начать успешную карьеру в столице? Единственное, что останется — в нынешнее кризисное время получать мизерные поборы от предприятий, находящихся под моим контролем. Может ли такая грустная перспектива удовлетворить мое обостренное самолюбие? Нет, необходимо рискнуть, цепляясь за Картузова. Ведь другой жизни нет и представить себе, что придется возвращаться в прошлое, невозможно. Тогда равнодушие ко всему быстро перерастет в ненависть, а от нее — один шажок до безрассудных поступков. Необходимо приложить все взращенные бизнесом силы, чтобы не допустить такого скорбного финала. Надо довериться судьбе, и она мне обязательно поможет… Хоть поздно, но я стану ее любимчиком».

Деньги уместились бы в двух чемоданах, но Ефимкин не стал тратиться, купил китайские полиэтиленовые сумки по сто рублей, известные как «челночные», и в сопровождении двух вооруженных бойцов собственной охранной фирмы прибыл в Москву. По телефону он связался с Картузовым. Они договорились в семнадцать часов встретиться перед стоящей на капитальном ремонте гостиницей «Украина». Это простое, казалось, мероприятие сильно встревожило Леонида Ивановича. Возникло предчувствие чего-то недоброго. «Где оставить деньги? Куда спрятать семь миллионов долларов? Оставить в доме небезопасно. Сейфа пока нет, да и что сейф, его утащат вместе с капиталом. Кто утащит? — спросил он себя, как бы даже изумляясь. Прислуга, охрана, бог его знает кто еще. Если взять с собой в машину, то у Белого дома я должен выйти для встречи с важным лицом. Наполненные зеленью сумки останутся под присмотром сибирских бойцов. Где гарантии, что они меня дождутся? Не свалят ли вместе с деньгами в неизвестном направлении? Вся история цивилизации напичкана этими сюжетами. Взять деньги с собой? Это значит собственноручно подписать себе приговор: пятнадцать лет тюрьмы с полной конфискацией имущества. Наличный капитал подпадает под графу «имущество». А других денег нет, моя заначка почти пуста. Осталась одна мелочовка. Нет, я не способен, предвидеть все сложности и составить сценарий передачи денег, а это грозит лишением всего нажитого состояния. И я опять останусь гол как сокол. Впрочем, может быть, как кто-то сказал, действительно ценность человека растет по мере того, как он отрекается от самого себя. Ситуация, в которую я себя загнал, диктует единственное решение — довериться Картузову. Оставлю сумки с долларами в его машине. Если он решил кинуть меня, то сделает это при любом раскладе. Если суждено быть наказанным, никая мудреная сила не поможет выкрутиться. Так что вводить новые персонажи или придумывать хитроумные сюжеты в незнакомом мегаполисе нет никакого резона. Сущность предстоящего спектакля можно постичь лишь в реалиях практики. Ва-банк мне еще не приходилось идти, но надо к таким дерзким шагам привыкать. Итак, я смиренно принимаю вызов судьбы всем сердцем и умом с убеждением, что другого пути у меня нет и быть не может. Прекрасно понимая: раны заживут, восторги изгладятся».

— Привет, сибиряк. Торопись, нас ждут в Белом доме, — приветливо сообщил Михаил Александрович. — Паспорт с собой?

— Добрый день. Да, все в порядке. Послушай, Михаил, у меня в машине семь миллионов долларов. Можно переложить сумки в твой автомобиль?

— Я же просил деньги по Москве не возить, — раздраженно бросил Картузов.

— А мне негде их прятать! — обиженно парировал Ефимкин.

— Есть банки, а в банках ячейки. Я предлагал: если возникают вопросы, звони, спрашивай.

— А сейчас не успеем? — растерянно произнес Леонид Иванович.

— Через пятнадцать минут нас ждет заместитель руководителя аппарата правительства страны. Я не могу позвонить ему и перенести встречу. А за такой короткий срок мы не успеем заключить договор и разместить наличность в банковской ячейке. Оставь в своей машине, там, я вижу, есть люди. Это твоя охрана?

— Да. Но семь миллионов — это неописуемый соблазн…

— Откуда они знают, что в сумках деньги?

— Наш Кан — небольшой городок. В нем все на виду. Что я могу везти спецрейсом в Москву в двух набитых базарных сумках? Они же не идиоты…

— Ты прав, опасно. Спасибо, что доверил. Перетаскивай сумки ко мне в автомобиль. Я оставляю машину на охраняемой стоянке. Мой водитель вооружен. Впрочем, неплохо было бы взглянуть на твои доллары. Я должен быть убежден, что они не фальшивые и деньги в полном объеме. Передавать надо не базарному торговцу за нахичеванские помидоры, а кремлевскому чиновнику за высокодоходную должность государственного управленца. Ты сам уверен, что все в ажуре в смысле их подлинности и по сумме?

— Абсолютно! — в приятном волнении воскликнул Ефимкин.

— О’кей. Значит, здесь семь миллионов плюс мой гонорар?

— Как договаривались!

— Давай, перетаскивай ко мне в багажник.

Автомобиль Картузова покатил на стоянку перед Белым домом. В салоне воцарилась пауза. Лишь приглушенный голос диктора «Эха Москвы» передавал новости. Ефимкин не знал, что сказать, ведь пока все шло без сюрпризов. На душе отлегло, интуиция подсказывала: пока ничего подозрительного не обнаружено. Манеры и повадки Михаила Александровича рассудительны, лицо спокойное, голос ровный. Ефимкин чувствовал некое успокоение и даже подумывал сказать что-то приятное, но сдерживал себя. «Если он что задумал, я обязательно прочту коварную мысль на его лице. Я все же профессиональный мент, неплохо обучен этому делу. Я больше волнуюсь, чем он. Но так и должно быть. Мои семь миллионов лежат в его автомобиле. Он может выкинуть меня из машины — и полная хана. Куда пойдешь жаловаться, на что? На кого и по какому поводу?»

Автомобиль въехал на стоянку Белого дома.

— Пошли. Мы пунктуальны. Заглянем в бюро пропусков, а потом на восьмой этаж. Не нервничай, веди себя спокойно, только не рассказывай сибирские анекдоты про выпивку и девок. Цель нашей встречи с господином Степкиным — знакомство. Беседа на нейтральные темы. О кризисе ни слова. Это не тема общения с крупным государственным чиновником. Мы встречаемся, чтобы получить должность, я стану позиционировать тебя как опытного человека, болеющего за экономику России, а не эксперта по вопросам кризиса. Если он тебя о чем-нибудь спросит, отвечай коротко, ясно, со знанием предмета. В случае чего я приду на помощь. Говорить о держрезерве, вероятно, не придется. Впрочем, он может предложить более высокую должность, но мы будем стоять на твоем выборе. Когда я дам сигнал, выйдешь. Я останусь на пару минут, чтобы услышать комментарий: как он хочет поступить с тобой, возьмется ли протежировать на ту самую должность начальника департамента…

— Держрезерва?

— Конечно, разумеется. Куда же еще? Чего ты, дружок, хмуришься?

— А вдруг посадят в другое кресло?

— Ты сам ведь будешь писать заявление…

— Тоже верно! — Но тут совершенно неожиданно Ефимкин выдавил: Михаил, меня здесь не кинут? Бороду не пришьют?

— В Белом доме? — улыбнулся Картузов, да так подетски доброжелательно и открыто, что вконец смутил Ефимкина.

— Ой, прости, друг. Вылетел вопрос-паразит с языка. Не хотел…

— Чего уж там, как же не беспокоиться, семь миллионов не фунт изюма.

— Я тоже об этом. Мои последние деньги. Боюсь. Жутко возненавидел нищету. Пожил в ее драном полушубке. Ох, лучше не вспоминать, как жизнь российскую мордует безденежье. — Он тяжело взглянул на Михаила Александровича, осекся и замолчал.

В лифте ехали молча. Картузов поправил ему галстук, отряхнул ворот от перхоти, плотно прижал лацкан, фамильярно поднял ефимкинский подбородок и шутливо заключил:

— Вылитый начальник департамента держрезерва. Кто осмелится оспорить? Кто усомнится в состоятельности такой личностью? А вот мы перед кабинетом господина Василия Степановича Степкина. Иди за мной, — шепнул Михаил Александрович, ухмыляясь. — Он любитель тенниса. Будем говорить о последних победах Шараповой, Дементьевой, Кузнецовой… Недавно закончился «Роланд Гаррос» в Париже. Франция, спорт, клевые девки — отличная тема для светского трепа. Знаком с теннисом?

— Нет, я больше рыбак, охотник. В тайге кортов пока нет…

— Тогда помалкивай. Не выдавай в себе дикого провинциала. Ха-ха-ха!

— Не выдам, — заверил Ефимкин.

Молоденькая, коротко стриженная секретарша с ярко накрашенными губами, глубоким декольте, в потертых капри, манерно покачиваясь на высоких шпильках, мелкими шажками проводила мужчин в кабинет чиновника. Помещение было огромным. Дубовая обшивка стен, строгая, отсвечивающая бронзовым декором, мебель эпохи Реставрации, вереница правительственных телефонных аппаратов из слоновой кости, ковер в восточных рисунках, портреты руководителей страны, при виде которых наш народ громко ликует, — все это придавило Ефимкина. Он стоял, сдвинув по-военному пятки, ощущая свою полную растерянность и непригодность среди сановной пышности. В этот момент Леонид Иванович, пожалуй, даже забыл, по какой причине оказался здесь, напрочь запамятовал о миллионах, оставленных в чужом автомобиле, и о вожделенной должности. Судорожное желание быстрее ретироваться и выйти вон охватило его.