Влюбиться в дьявола - Элизабет Хойт

— Главное — ты выжил, — стараясь успокоить его, сказала Беатриса.

— Меня подгоняла только одна мысль, я был буквально, одержим ею. Я хотел скорее вернуться домой, а если мне суждено умереть, то пусть это случится дома. Когда я сошел на английский берег, то поклялся, что никогда в жизни больше не буду прислуживать, никогда мной не будет распоряжаться другой человек. Лучше умереть, чем жить в рабстве или подчиняясь чужим людям. Я столько вынес, прошел через ад, смотрел смерти в глаза. Должен же быть в этом какой-то смысл? Понимаешь меня?

Она взглянула на него, на его гордо поднятую голову. Этот человек был сделан из железа, ничто не могло сломить его волю, его стремление к свободе. Испытания только закалили его тело и душу.

— Теперь ты знаешь обо мне все, — заключил Рено.

— Да, я узнала все, что хотела. — Ей вдруг захотелось стать такой же сильной духом, как и он.

Рено отвернулся и быстро вышел из спальни. Беатриса с горечью посмотрела ему вслед. Его жизнь оказалась более страшной, чем она ожидала, но хуже всего было то, что он настолько ожесточился, что уже не мог любить.

Рено бежал вниз по лестнице, и в его голове стучала одна и та же мысль. Зачем она его расспрашивала? Что она хотела узнать? И вообще, чего она хочет? Разве он не был заботливым мужем и пылким любовником? Что еще ей надо?

И почему этот неприятный разговор случился именно сегодня? Именно сегодня, когда ему, как никогда, требуется ясная голова и трезвый, не омраченный никакими эмоциональными переживаниями рассудок, вдруг происходит такой неприятный разговор. А ведь у него назначена важная встреча с поверенными, на которой надо как следует обсудить поданное прошение в парламент.

Переодевшись, Рено вышел на крыльцо, и вдруг его кто-то окликнул по имени. Он обернулся в ту сторону, откуда послышался голос, и увидел призрак из своего прошлого.

К нему шел Алистер Манро, с лицом, испещренным шрамами. Рено вздрогнул от неожиданности.

— Страшный, должно быть, у меня вид, — хриплым голосом сказал Манро.

Рено внимательно всмотрелся: вся правая сторона лица Манро была иссечена рубцами и изуродована ожогами, правую глазницу закрывала черная повязка. В его памяти тут же возникли сцены пыток у Спиннер-Фоллз, краснокожие мучители, костры, столбы и привязанные к ним пленники.

— Ты кричал, когда тебя пытали?

— Нет, — отрицательно замотал головой Манро.

— Значит, в глазах индейцев ты выглядел храбрым воином, — пояснил Рено. — Если бы тебя не спасли, то краснокожие замучили бы тебя. После твоей смерти какой-нибудь отважный индейский воин вырезал бы из груди твое сердце и, отрезав от него кусочек, съел бы его сырым. Следом за ним по кусочку от твоего сердца откусили бы и остальные воины. Индейцы верят, что, поедая сердце храбреца, они сами становятся смелее и мужественнее.

Манро вдруг рассмеялся сипло и грубо:

— До сих пор никто не отзывался о моих шрамах так доброжелательно.

Но Рено было не до смеха.

— Это знаки воинской доблести. У меня самого вся спина покрыта шрамами.

— Ты серьезно? — Манро вопросительно взглянул на Рено. — Должно быть, ты очень стойкий негодяй, если тебе удалось прожить семь лет в плену у индейцев и выжить.

— Я ожидал услышать от тебя нечто подобное, — заметил Рено. — Ты виделся с Вейлом?

— Да, поговорили по душам. Он сказал, что у тебя есть ко мне дело. Вот я и пришел.

— Спасибо, дружище, — улыбнулся Рено. — Мне не обойтись без твоей помощи. Ты можешь оказать мне две услуги?

Лорд Хасселторп забрался в свой экипаж и, стукнув тростью о крышу, дал знак кучеру трогаться. Вынув из внутреннего кармана сюртука записную книжку, он погрузился в раздумья. За него было большинство членов парламента, хотя перевес был незначительный, но он почти не сомневался, что ему удастся провалить билль о пенсиях военнослужащим. У правительства нет лишних денег, чтобы платить всякого рода шалопаям и забулдыгам, чтобы те могли бездельничать только потому, что они когда-то служили в армии короля. Однако не стоило забывать об осторожности. Хасселторп перевернул пару листочков и начал изучать тезисы своей предстоящей парламентской речи против законопроекта Уитона.

Он настолько погрузился в выдвигаемые им доводы за и против законопроекта, что не сразу заметил, куда он едет. С какой стати болван кучер привез его в Гайд-парк?!

Хасселторп чертыхнулся и принялся сильно стучать тростью о крышу кареты.

— Стой, стой, кому говорят! Куда ты едешь? Ты что, ослеп?

Карета прижалась к обочине и остановилась. Хасселторп кипел от злости и намеревался отругать кучера, на чем свет стоит. Но тут дверца кареты распахнулась, и он увидел перед собой не кучера, а очень даже знакомое лицо.

— Что за глупые шутки? — сердито спросил Хасселторп.

Глава 16

Стал Лонгсуорд жить в королевском замке вместе со своей женой, принцессой, и ее отцом, королем. Жили они счастливо, время протекало в пирах и увеселениях. Больше Лонгсуорду не приходилось сражаться ни с драконами, ни с подземными бесами. Все время он проводил вместе с принцессой, они гуляли по королевскому парку, совершали прогулки верхом, беседовали, пировали. Ему все больше нравилась такая жизнь, он был счастлив и не желал для себя лучшей доли.

Но одна мысль о том, что его счастье недолговечно, неотступно преследовала его. Год пребывания на земле при солнечном свете близился к концу, и Лонгсуорд знал, что король гоблинов ждет его возвращения.

Строгая величественность, гармония и красота Вестминстер-Холла навевала заседавшим здесь государственным мужам мысль о необходимости достижения подобной гармонии в стране, которой они управляли.

Но мысли Рено были далеки от великих помыслов и государственных забот, его больше волновала его собственная судьба. Он вошел в громадные двери, через которые когда-то его ввел сюда отец. Иногда вместе с ним он присутствовал на заседаниях палаты лордов. Грустная улыбка блуждала на его губах. Обидно, когда надо доказывать права на титул, который должен перейти к тебе по закону, без всяких осложнений. Рено расправил плечи и поднял голову. Он шел на собрание парламентской комиссии, как в бой. Здесь, как и на войне, нужна была победа, и он намеревался победить любой ценой.

Он прошел через огромный холл, со стен которого на него смотрели изваяния ангелов, и свернул в темный проход. Поднявшись по лестнице и очутившись на площадке, он увидел перед собой ряд потемневших от времени дверей.

Перед одной из них стоял ливрейный слуга. Поклонившись, лакей произнес: