Частная школа (СИ) - Шолохова Елена

— Не сталкивал я её. Это был несчастный случай. Я бы ей никогда ничего плохого не сделал. Уж тем более не стал бы убивать. Зачем? Я любил её. Я с ума по ней сходил.

— Она же ровесница вашей дочери.

— И что с того? Ты её знать не знаешь. Да её толком никто не знал. Не понимал её сущности. Она уже в шестнадцать была женщиной. И я не только о физическом развитии. Хотя Алиса… из тех, про кого говорят: из молодых, да ранних. Думаешь, меня на девочек тянет? Думаешь, типа я такой урод? Педофил? Да ничего подобного. Я до неё кроме жены вообще ни на кого не смотрел. Всё дело в ней, в Алисе. Она любому мужику могла голову вскружить. Завести могла одним взглядом да так, что крышу рвало напрочь. Смотреть умела так, что вообще всё забываешь, кто ты, что ты… Господи, да я до сих пор вижу этот её взгляд, стоит закрыть глаза. Такой, знаешь, влекущий и слегка насмешливый. И когда она вот так смотрела, ты вообще ничего не соображал и готов был на всё… Как будто под гипнозом… И она прекрасно это знала. И вовсю этим пользовалась. Любила поиграть наша Алиса, развлекалась так… Читал Бунина «Лёгкое дыхание»? Была там такая гимназистка Оля Мещерская — вот прямо точь-в-точь как Алиса…

Дмитрий Константинович затянулся, выпустил облако дыма, повернулся к Эрику.

— Думаешь, я не понимал, что это… ненормально? Что нельзя так? Что она — одноклассница моей Олеси и вообще? Понимал! А ничего не мог поделать. Нет, поначалу как мог боролся с собой. Не позволял себе даже по имени её называть. Даже смотреть в её сторону себе запрещал. Старался быть этаким суровым преподом. С ней так вообще очень строг был, чтобы никто не догадался… Хотя тогда я и сам ещё не понимал толком, что со мной творилось. Даже себе не мог признаться, просто подумать о таком было противно. Психовал постоянно. Ну и срывался чуть что. Вот тот говнюк у меня и отхватил пенделей за то, что с ней… зажимался в раздевалке. Но она сама явно не возражала. А училась тогда в восьмом классе. Тот говнюк был из одиннадцатого. Олеся моя рисовала фломастерами и играла в куклы, а Алиса… Алиса давала мальчикам трогать грудь… и не только, как я подозреваю. Это было просто какое-то безумие, наваждение… Я даже уволиться хотел из-за неё, лишь бы кончился этот дурдом, но Нонна уговорила остаться, она ж не знала причину. И я не мог никому сказать. Ну и Олеся плакала, ей тут нравилось. Ни в какую не хотела уезжать, истерику закатила… Мне её жалко стало, конечно. Матери лишилась, ещё и из-за отца-урода должна страдать… Решил терпеть. Воля есть. А лучше бы ушёл.

Приходько снова замолк, сделал несколько затяжек, поднялся с корточек.

— Два года держался, никто не догадывался даже. Кроме, наверное, Алисы. Она всегда знала, чувствовала такое… А я даже с учительницей одной закрутил, чтоб худо-бедно снимать напряжение. Старался для неё. Но она как-то догадалась в итоге, что я просто… ну, типа замещаю ею другую. Слава богу, не поняла, кого именно. Ну всё равно оскорбилась, уволилась, уехала отсюда. А в сентябре прошлого года у Аксентьевой был день рождения. У меня как раз дежурство выпадало. И Алиса накануне вечером пришла сама ко мне, в комнату. Как сейчас помню, стоит напротив и говорит вроде бы обычные слова. Типа, Дмитрий Константинович, можно мы завтра немного посидим и выпьем… Ну, чтоб разрешил, прикрыл их перед Нонной. Многие прикрывают, как я знаю. Тот же Валик ваш. Но сам я в этом плане никогда… у меня с этим строго всё — нельзя значит нельзя. И тут она… И смотрит этим своим проклятым взглядом. Так, что дышать нереально. Даже не помню, что я там ответил. И ответил ли вообще что-нибудь… Стоял в каком-то ступоре, трансе, видел её губы и… Ну а потом она подошла совсем близко, вплотную. Ладонью провела по шее. И поцеловала… сама… не, не так чтобы… а просто еле коснулась и сразу отошла. И говорит, мол, буду вам очень благодарна. И ещё голос у неё такой… устоять тупо нереально. Ну я и сорвался тогда, поцеловал её. Она сразу вывернулась, оттолкнула меня. Говорит, мол, что вы творите, Дмитрий Константинович. Вы же взрослый, а я — девочка. Сейчас закричу. И сама типа, возмущается, а по глазам видно, что насмехается, играет. Пригрозила ещё: «Я про вас всё директрисе расскажу». Или, говорит, не расскажу, если будете паинькой. Вот так прям и сказала — паинькой, ***.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я тогда отпуск взял на две недели, а когда вернулся, попросил её на мои уроки не ходить. Она только рада была. Сказала ещё: «Спасибо, вы такой милый. Душка просто». То паинька, то душка… Кто когда меня так называл?!

Физрук на мгновение вспыхнул, но быстро угас и даже как-то поник.

— На уроки она не ходила. Но всё равно встречались же в школе иногда. Ну а потом вот… увидел её с мужиком, который меня старше… Ну, вот он на том видео, я их снял. Я тогда совсем с катушек слетел. Тоже мне девочка, чёрт подери. Просто хотел, чтобы она… чтобы с ней тоже… хоть раз. Восемнадцать ей уже на тот момент исполнилось, — уточнил Приходько. — Так что законов я не нарушал. Ну а она сказала, что я урод и педофил. А того мужика престарелого она типа реально любит. Я был зол на неё, конечно. Но всё равно ничего плохого не сделал бы ей. Да я даже то видео не стал бы никому показывать. Это так, просто попугать хотел, потому что она мне всю кровь свернула…

— Ну а тут что произошло? — подал голос Эрик. Его уже изрядно потряхивало от холода — зима как-никак, пусть и довольно тёплая. А физрук как будто не замечал ничего, хотя одет был так же легко, в одном лишь спортивном костюме.

— А тут… — Приходько на мгновение замялся, потом снова достал сигарету, чиркнул зажигалкой, закурил. — Да просто несчастный случай. Она… ну она просто стояла вот тут, на самом краю, и говорила, что спрыгнет, если я кому-нибудь покажу видео. Ну или фотки. А потом она оступилась, я кинулся к ней, наоборот, удержать хотел, а она… не успел, короче.

Впервые за всё время его рассказа Эрик почувствовал фальшь. Она сквозила и в бегающем взгляде, и в нетвёрдом голосе, и в слегка подрагивающей руке, что зажимала сигарету.

Приходько продолжал говорить, но Эрик его едва слушал, пытаясь понять, почему он врёт. Была ведь ещё какая-то мелкая деталь, которая сразу зацепила, но не отложилась чётко и за разговором забылась… Какая вот только?

И тут он вспомнил, что его немного обескуражило. Приходько бродил по чердаку так, будто был там впервые. И ключ долго не мог подобрать. И на крыше потом долго присматривался, глядя вниз. Словно прикидывал, откуда она должна была упасть, чтобы оказаться там, где оказалась после падения. Прикинул-то, в принципе, верно, но вот эта неуверенность буквально лезла в глаза.

— Это тут было, говорите? — на свой страх и риск переспросил Эрик. — Здесь она стояла?

— Да, примерно тут, — физрук снова посмотрел вниз. Ещё раз удостоверился?

— Но на видео она упала не отсюда, а вот оттуда, — Эрик наобум показал правее.

Физрук сглотнул, занервничал.

— Ну… может, и оттуда. Я не замерял. Это же всё произошло быстро, ну и не до того было, знаешь ли.

Теперь даже сомнений не осталось — он врал. Врал отчаянно и неумело. И сам понимал, что это заметно, что враньё его шито белыми нитками. И оттого нервничал ещё сильнее, почти паниковал.

И тут Эрик понял всё, просто сложил два и два. Чёрт, это же очевидно! Зачем бы тот стал так откровенничать с учеником? Зачем стал бы рассказывать про свою больную любовь или страсть? Такое ведь и правда держат втайне. Просто физрук хотел отвлечь его этим своим признанием, пусть и жутким, и правдивым, от чего-то другого. Более жуткого. Пытался кого-то покрыть или защитить. А кого он мог защищать так отвержено, даже ценой собственной репутации или вообще свободы? Только одного человека — свою дочь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Физрук замолк, щелчком отбросил сигарету, повернулся к Эрику. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. И оба друг друга понимали без слов. Между ними словно случился мысленный диалог: «Я всё знаю». «Я знаю, что ты знаешь».

Эрик неосознанно попятился назад. Холода он теперь не чувствовал. И хотел только одного — немедленно убраться с этой проклятой крыши. Прикинул по памяти (почему-то оглянуться, оказаться к физруку спиной было страшно) — дверь где-то слева, до неё всего каких-то два-три метра. Быстрый рывок и всё…