Ангел Габриеля - Марк А. Радклифф

— Вам есть что сказать? — сурово спросил Петр у Клемитиуса.

— По-моему… по-моему, вы рассержены, Петр, и мне сдается, что ваш гнев направлен не на тот объект. Христофор… Это ведь Христофор увел группу, помешав им заниматься тем, чем положено, я же пытался снова привлечь их внимание к нашему проекту. Я сделал то, что сделал, — и давайте признаем, что я лишь на миг ускорил неизбежное, — для того, чтобы сфокусировать внимание группы на важных материях. Ведь это как раз то, чем мы тут занимаемся, это и есть содержание нашего проекта, цель которого в том, чтобы чистить наших подопечных и помочь им. Думаю, в ходе данного процесса могут возникать самые различные чувства, но мы должны четко понимать, чем они вызваны, прежде чем руководствоваться ими…

— Я глубоко разочарован в вас и разгневан, а сделанное вами мне отвратительно. Думаю, это вполне уместная и здоровая реакция на ваш поступок. И мне кажется, что вы не способны осознать свои действия, свои обязанности, а также свой моральный долг. Так что для вас положительный момент изгнания в том, что у вас будет целая вечность для размышлений. А для нас? Нам, по крайней мере, больше не придется выслушивать ваше нудное, вялое и бездушное суесловие. Вы изгоняетесь.

Петр посмотрел на озеро. После секундной паузы Клемитиус медленно побрел к черной глади воды. Дойдя до берега, он заколебался.

— Что с ним будет дальше? — спросила шепотом Джули.

— Никто не знает наверняка, — ответил Христофор. — Он будет жить на земле, хотя в другом обличье.

— Может, он превратится в корову? — подала голос Ивонна.

Все посмотрели в ее сторону.

— Я просто спросила, — пояснила она. — На мой взгляд, в нем всегда было что-то коровье.

Клемитиус шагнул в воду, и небо стало затягиваться тучами. Он шел вброд, пока не скрылся под водой. Он ни разу не оглянулся и исчез почти без ряби. Через несколько секунд толпа начала расходиться. Габриель и остатки их группы стояли тихо, пока не остались единственными на лужайке.

Петр подошел к ним.

— Мне казалось, это буду я, — сказал Христофор.

— Что теперь? — спросила Ивонна.

— Ничего, — ответил Петр. — Вы, к сожалению, мертвы.

Габриель уставился на озеро, Ивонна смотрела себе под ноги.

— Джули не мертва, — заметил Христофор.

Джули покраснела:

— Уверена, это лишь вопрос времени.

— В чем дело? Почему так? — вознегодовал Габриель. — Вы же сами только недавно сказали, что жизнь бесценна и по ней нельзя бить молотком.

Майкл и Линн уже прослушали три диска и одну кассету со сборником Дэвида Боуи, группы «Клэш» и какими-то очень старыми композициями в стиле соул. Линн рассказала Майклу, что Джули сама записывала кассеты для людей, которые ей нравились, но не всегда их отдавала.

— Почему?

— Потому что ей нравилось слушать их самой, разумеется.

— Понятно. А что это за диск Пола Квинна?

— Ах этот, она его обожала. Покупала всем, кого знала.

— Но мне почему-то не купила, — буркнул Майкл.

— И зря.

Майкл вставил диск в проигрыватель. Глубокий, звучный голос запел: «Will I ever be inside of you?»[126] Майкл слушал. Казалось, песня никогда не кончится: прошло шесть, семь, восемь минут. Звук был чистым и темным: пульсирующая электрогитара, замысловатые оперные вставки. Красивые созвучия. Снова гитара. Какой великолепный голос. «В то время на земле», — проникновенно заливался певец.

Майкл уже слышал эту песню в автомобиле — она куда больше подходила к темному небу над городом, чем к маленькой, тесноватой палате. Он представил, что снова находится на улице, прохладный воздух слегка холодит ему лицо. Вот он в парке. Лежит на спине, смотрит на звезды, слушает музыку вместе с Джули, а она рассказывает ему, как впервые услышала ее и почему ей так важно, чтобы у всех ее знакомых была эта запись. Хорошая песня. Майкл даже стал притопывать ей в такт.

И тут он услышал какой-то звук, словно кашлянул ребенок. Он посмотрел на Джули, а та посмотрела на него.

Сильно сократившаяся группа стояла на берегу, они молча смотрели на черное озеро: облака над ним рассеялись и оно снова озарилось неярким светом, характерным для ранней осени. Ветерок стих. Было ни тепло, ни холодно. Все точно так же, как в первый раз, только теперь у них больше не было тоненькой, призрачной надежды.

— Мне жаль, — тихо сказал Петр, — но мы ничего не можем поделать. Таков порядок вещей, и смерть — это всего лишь смерть. Она случается каждый день. И нам трудно воспринимать ее как… в общем, так, как это делаете вы. Как нечто плохое. — (Габриель смотрел на него. Слезы катились у него по щекам.) — Я вправду очень сожалею.

И он не обманывал. Это была всего лишь смерть, причем не смерть счастливого человека, которая имеет для ангелов особое значение, непонятное тем, кто живет на земле. На Небесах жизнь воспринимается как нечто временное, тогда как на земле это ощущение утрачено многими. Ангелы ожидают, что жизнь будет сиять, и они ожидают, что люди будут ею наслаждаться. Конечно, они осознают, что многие не могут этого сделать — например, голодные и больные. Но чаще всего это легко достижимо, и если вы упускаете такую возможность, то, с точки зрения ангелов, это уже ваша роковая ошибка.

Однако Христофор опекал Габриеля и видел Элли. Так что ему было трудно не почувствовать, кем они были и кем желали стать.

— Это чересчур жестоко, — прошептал Габриель. — Слишком внезапно… Осталась какая-то незавершенность.

— Все завершить невозможно, — сказал Петр.

— Но я ведь не просто умер… Я оттягивал, медлил, наблюдал и был совершенно бессилен… всегда бессилен.

Петр ничего не сказал. Зато это сделал Христофор.

— Цветы, — произнес он.

— Простите?

— Цветы. Перед тем как вас задавила машина, вы послали Элли цветы. Я… э-э-э… как бы их придержал.

— Придержал? — переспросил Петр. — Нам нужно будет хорошенько побеседовать о вашей склонности к завышению допустимого уровня вмешательства… Каким образом?

— Просто позаботился, чтобы заказ отправили не по тому адресу.

— А карточку? — спросил Габриель.

— И карточку тоже. Вы можете переписать текст. Конечно, придется проявить некоторую сдержанность, и нам придется прочитать то, что вы напишете, но… Что вы думаете, Петр?

Петр изобразил недовольство и поджал губы. Но потом кивнул:

— Только вот что, Христофор… Чтобы это было в последний раз.

— Конечно.

— Я серьезно.

— Обещаю.

— Что же мне написать? — произнес, запинаясь, Габриель. — «Знаю, что я не всегда умел…»? Нет, не годится, ведь речь не обо мне. «Пожалуйста, не сомневайся в том, как сильно я тебя любил…»? Нет, это что-то из репертуара Уитни Хьюстон.

Он закрыл глаза и подумал об Элли. «Я хочу сказать… поведать тебе… я хочу, чтобы ты знала: ты сделала мою жизнь счастливой. И каждый день, прожитый до встречи с тобой, был прожит в ожидании тебя, и каждый день после я не переставал спрашивать себя, чем заслужил такое счастье. О тебе я думал, просыпаясь по утрам. И я хочу, чтобы ты знала: я сожалею о каждом миге, когда не сумел объяснить, что ты есть главное и единственное счастье моей жизни…»

— Нет, это не годится, — вслух сказал он. — У меня есть идея получше.

— Какая?

— Могу я обменять прощальные слова на одно маленькое чудо?

Христофор сидел, задумчиво глядя на озеро. Все разошлись, но у него, конечно, скоро будут другие пациенты. Новая группа уже сама собой сформировалась после взрыва в Норфолке. Ангелы еще не довели проект до конца, так что с Джеймсом, Алисой, Адамом, Берни и Гари Гитаристом предстоит как следует поработать. Но пока можно немного отдохнуть, и Христофора до сих пор не отпускала мысль, правильно ли он поступил. Однако он знал, что ему было бы трудно поступить иначе. И он полагал, что одна из трудностей в общении с людьми состоит в том, что им всегда нужно больше того, что они имеют: стоит дать им фен для сушки волос, как они уже хотят электрический пресс для брюк; дайте спутниковую тарелку, а они потребуют доступ в Интернет. Покажите им просмотровую комнату, и они захотят изменить принятые правила.

Христофор наблюдал за Джули после того, как она вышла из комы, видел, что произошло, когда эмоции немного утихли. Существует момент, когда любой праздник заканчивается: люди перестают обниматься, плакать, плясать от счастья и просто живут дальше. Так происходит, когда рождается ребенок, когда спасают кому-то жизнь или когда удается благополучно пережить кризис. В такие моменты вы словно в первый раз замечаете, на что похожа ваша жизнь, какой она становится, когда вы получаете то, чего хотели.

Иногда, причем куда чаще, чем надеялся Христофор, люди обнаруживают, что им хотелось бы большего. Им мало того, что их мечты становятся явью. Им хочется пресса для брюк. Когда Майкл перестал обнимать всех, кто попадался ему под руку: Линн, Сару, медсестер, уборщицу, — он вдруг замер и посмотрел на Джули.