Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предоставив расправу над семейством Варано заботам капитанов Орсини и Оливеротто, герцог занялся сведением действительных — или мнимых — счетов с Урбино. При этом он пошел на военную хитрость, которая, будучи вполне в духе времени, все же никак не красит нашего героя. Позднее, оправдывая свое вероломство, Чезаре ссылался на враждебные замыслы Гуидобальдо да Монтефельтро, но, как мы уже говорили, многое свидетельствует, что на герцога Урбинского возвели напраслину.
Этот человек совмещал в себе таланты полководца и ученого, и во всей Италии не было государя, более любимого своими подданными. Покровитель наук и искусств, получивший прекрасное образование, он собрал редкостную библиотеку и уделял ей все время, свободное от государственных дел. К великому огорчению Гуидобальдо, у него не было наследника. Это порождало опасение, что после смерти герцога Урбино сделается добычей соседей. Чтобы избежать смуты, Гуидобальдо усыновил ребенка своей сестры, юного Франческо-Марию делла Ровере. Мальчик приходился племянником и ему, и влиятельному кардиналу Джулиано делла Ровере, чье высокое положение в Риме и во Франции делало выбор Гуидобальдо особенно удачным.
Но вернемся к событиям лета 1502 года. Выступив в поход, Чезаре отправил к урбинскому двору специальное посольство, которому поручалось рассеять возможные подозрения Гуидобальдо относительно намерений папских войск. Валентино заверил «своего друга и брата» в дружеских чувствах, сообщил о предпринятой им экспедиции против Варано и даже обратился с просьбой помочь армии фуражом и продовольствием. А для вящего правдоподобия он вновь поднял вопрос о посылке тысячи урбинских пехотинцев на усиление Вителлоццо Вителли (ранее кондотьер уже пытался заручиться военной поддержкой Гуидобальдо, но в ответ услышал, что урбинские войска могут быть выведены за пределы герцогства только по личному приказу его святейшества папы).
Содержание и ход переговоров полностью успокоили благородного владыку Урбино, и он не принял никаких мер предосторожности. Чезаре великолепно использовал представившийся шанс — его последующие действия можно сравнить с молниеносным прыжком затаившегося тигра. Дойдя до Ночеры он приказал оставить там все обозы. Каждый солдат получил трехдневную порцию хлеба. Воду должны были дать родники на привалах, а мясо и вино — побежденные города. Стремительным маршем, покрыв за сутки более тридцати миль, Чезаре довел своих бойцов до пограничной крепости Кальи, прикрывавшей дорогу во внутренние районы герцогства. Захваченный врасплох гарнизон сдался без всякого сопротивления. Разделив армию на три колонны и не снижая темпа, Валентино двинулся в глубь страны.
Гуидобальдо да Монтефельтро узнал о нападении врагов как раз в ту минуту, когда сидел за мирной трапезой в монастырском саду, на Цокколанти. Вслед за первым запыленным гонцом появились другие — одни и те же вести приходили с севера, востока и юга. Вторжение было столь быстрым и внезапным, что не стоило и думать об организации эффективного отпора наступавшим со всех сторон полчищам Борджа.
В ту же ночь герцог Урбинский покинул свою столицу, взяв с собой только приемного сына и несколько человек свиты. Он надеялся пробиться к укрепленному замку Сан-Лео. Но наутро, добравшись до крепости, они увидели у ее стен солдат в красно-желтых колетах и развевающиеся знамена с изображением Быка. Сан-Лео был в осаде.
Гуидобальдо да Мантефсльтро повернул коня. Проскакав несколько миль, всадники остановились возле уединенной фермы. Хозяин, узнавший государя, поцеловал руку его светлости и вынес из дома кувшин вина.
Здесь они разделились. Желая во что бы то ни стало спасти наследника, герцог велел своим спутникам доставить Франческо-Марию в Баньо — городок, принадлежавший Флоренции. А сам Гуидобальдо, пешком, в крестьянской одежде, пустился в долгий путь на север. Преодолевая усталость и подагрические боли в ногах, он шел день за днем; пока не достиг Равенны, ставшей уже обычным перевалочным пунктом для всех венценосных беглецов, сметаемых с тронов железной рукой Борджа.
Тем временем Чезаре уже обосновался в опустевшем дворце в Урбино. Огромная библиотека, а также богатейшее собрание картин, статуй, гобеленов и античных гемм произвели на него самое отрадное впечатление. Он не обладал ученостью Гуидобальдо, но был столь же страстным поклонником прекрасного, а потому, успокоив свою совесть мыслью о естественном праве победителя, отправил в Чезену немало редких манускриптов и бесценных произведений искусства. Отсюда же герцог написал папе упомянутое выше письмо, в котором возлагал вину за конфликт на несчастного Гуидобальдо, «чье предательство настолько превосходило всякое вероятие, что я отказывался в него поверить, пока не получил неоспоримые доказательства».
Нет нужды вновь повторять, насколько неубедительно выглядит возмущение Чезаре. Единственное, что могло бы быть поставлено ему в заслугу, это почти полная бескровность всей кампании. Внезапность вероломного нападения ошеломила урбинцев, и города, за исключением Сан-Лео, безропотно сдавались на милость герцога. Он же, как всегда, бдительно следил за поведением своих солдат, безжалостно карая любые случаи грабежа или насилия.
Захватив Урбино, герцог написал во Флоренцию, предложив Синьории прислать официального представителя для новых переговоров. Это вполне соответствовало желаниям Республики, опасавшейся оказаться под двойным ударом: Вителли, действуя с юга, отбирал у флорентийцев крепость за крепостью, а теперь еще и на восточных границах Тосканы встала лагерем почти вся армия Борджа. Двадцать пятого июня в Урбино прибыл полномочный посол — епископ Вольтеррский, брат главы Республики Пьеро Содерини. В свите его преосвященства находился худой, болезненного вида, узколицый человек, занимавший скромную должность секретаря посольства. Это был мессер Никколо Макиавелли, малоизвестный, но усердный и ловкий канцелярский служащий. Секретарь чрезвычайно интересовался личностью Валентино, не подозревая, что в скором времени им предстоит познакомиться поближе — оценив дипломатический талант мессера Никколо, Синьория пошлет его к герцогу, но уже в ранге посла.
Чезаре принял епископа с отменной вежливостью, но тон, взятый им с самого начала, был достаточно жестким. Герцог обвинил Республику в нарушении договора, заключенного в Форно-дель-Кампи, и заявил, что не может доверять нынешнему составу Синьории. Отвергнув подозрения в прямой причастности к действиям Вителли, Чезаре не счел нужным скрывать свою радость при виде затруднений, испытываемых Республикой; по словам герцога, беды Флоренции явились результатом ее собственного двуличия и обмана. Герцог подчеркнул те выгоды, которые получили бы обе стороны при заключении нового союзного договора, но дал понять, что подпишет его лишь при наличии надежных гарантий. Он не желает быть игрушкой в руках Синьории, и если флорентийцы склонны пренебречь дружбой герцога Романьи и Валентино, то пусть приготовятся к неприятностям, которые сулит вражда с ним.
В донесении флорентийскому Совету, излагая события первого
