Танго смерти - Юрий Винничук

Данка читала, войдя в какой-то неуправляемый транс, отрешившись от всего, что было вокруг, и тело ее в ритме стиха качалось вперед и назад, а по тоненьким, побелевшим от волнения пальчикам пробегала едва уловимая дрожь, голос порой срывался, она глотала слюну или воздух, но читала, без остановки и даже ни разу не взглянув на Яроша, вся от головы до пят погрузившись в текст, а Ярош не мог оторвать от нее глаз и чувствовал, как его тело подчиняется ритму этих стихов, которые он хорошо знал и тоже собирался перевести, но это был бы другой перевод, скорее всего, более сухой, не такой чувствительный и пронзительный, казалось, она читает не перевод, а текст, который написала сама, и обращается к кому-то вполне конкретному, к кому-то, кто и далеко и близко, на расстоянии вытянутой руки или на расстоянии сна. Когда чтение подходило к концу, голос ее охватила хрипота, не хватало воздуха, и последние слова она уже прошептала, а потом вздохнула, все еще не решаясь опустить взгляд на профессора, словно в ожидании его резкой критики, но услышала нечто совсем иное.

– Отлично! Вы очень смело подошли к переводу, – говорил Ярош, снова забираясь на скалу. – В оригинале ритм уловить невозможно, скорее его и не было. И паузы… этих пауз тоже в оригинале нет, но вы как-то их почувствовали. Ей-богу, я бы это перевел сплошным текстом. Как какого-нибудь «Гильгамеша»[75] или «Энкиду»[76]. Люцилий передает вам привет с того света.

– Через вас? – засмеялась Данка, стряхивая с себя лепестки тревоги и страха.

– Считайте, что через меня, – он даже запыхался, потому что взбирался слишком быстро. – Между прочим, есть какая-то мистическая связь между переводчиками и их покойными авторами. Мне не раз снились арканумские поэты, а порой они оказывали и физическое воздействие. Особенно Люцилий.

– Люцилий? Ведь это такое нежное создание…

– И все же я часто чувствовал его присутствие.

– Физически? Как это?

– Ну, вот перевожу я, перевожу… а потом возьму и займусь чем-то другим. Если это всего несколько дней, то еще не беда, а если больше недели – начинают меня доставать, насылают какие-то болячки. Как только берусь за перевод – болячки сразу проходят.

– Шутите!

– Нет! Я уж и ругался с ними. На полном серьезе. Я выходил на балкон, задирал голову в ночное небо и кричал им: «Да оставьте же меня в покое! Я ведь должен еще и на хлеб зарабатывать! Я не могу заниматься только вами!»

– И что они?

– Они это решали по-своему. Вдруг я получаю гонорар за какую-то свою статью, которую перевели на Западе. Или за переиздание моего учебника. Причем об этом переиздании раньше и речи не было.

– Замечательно! Меня это радует. Может, и мне так же повезет. Эй, Люцилий! – закричала она в небо, заливаясь смехом. – Если хочешь, чтобы я тебя переводила, дай мне стимул!

Теперь они уже оба хохотали и веселились, как малые дети, и все же, когда они возвращались с Чертовой горы обратно в город, грусть вместе с сумерками стала незаметно обволакивать их со всех сторон, погружая в задумчивость и молчаливость, они уже даже остерегались смотреть друг другу в глаза, Данка зачем-то спрятала очки в сумку, Ярош, поддерживая разговор, смотрел только на ее губы, как будто вместе с очками она сняла и глаза, да и сама Данка отводила взгляд в сторону, пока между ними пролетали недосказанные слова, сонмы слов, присутствие которых выдавали лишь губы, которые всякий раз беззвучно вздрагивали.

Q

2 сентября. Я, Йоська и Вольф пошли добровольцами в армию, Яську, который имел звание унтер-офицера и уже успел пройти военную подготовку, забрали на фронт накануне, к Вольфу отнеслись с недоверием, но все же записали и определили нас всех в отряд ополченцев. Целыми днями нас муштровали и учили стрелять, но стрелки из нас с Йоськой были никудышные, хорошо хоть Вольф мог отличиться. Вечером, уставшие, мы возвращались домой и жадно читали газеты.

Ежедневные газеты продолжали выходить и создавали иллюзию нормальной жизни, печатая сенсационные истории, и даже все 27 кинотеатров бодро рекламировали свой репертуар, а 8 сентября мы с Лией даже побывали на премьере английской комедии «Старое вино» в оперном театре. Дети готовились к началу нового учебного года, который теперь выпадал на понедельник 11 сентября.

Каждое утро с первого дня войны над городом появлялся разведывательный самолет и кружил на большой высоте. Это был предвестник очередного налета. А через некоторое время уже был слышен гул моторов, и бомбардировщики сбрасывали свой груз. Противовоздушная оборона делала все, что могла, несколько самолетов были сбиты.

Во всех концах города дымятся руины. Лычаковское кладбище забросано бомбами, особенно пантеон Защитников Львова. Немцы с упорством атакуют район госпиталей, метят в вокзалы, промышленные объекты, но бомбы не всегда попадают в цель. Те, что предназначены для главного вокзала, падают на Городоцкую, разрушают костел Елизаветы и несколько домов, предназначенные для Цитадели – уничтожают церковь на Коперника и жилые дома. В руинах гибнет много женщин и детей. Вспыхивают пожары, которые львовяне сначала с энтузиазмом тушили, а потом бросили, когда тушить уже было нечем. Черный дым расползался над городом, а ветер разносил неприятный запах паленого.

9 сентября. В продуктовых магазинах длинные очереди за хлебом и жирами, за мукой и крупами, село на ту пору затаилось, рынки пустуют, город лишен молока и овощей.

10 сентября. «Wiek Nowy», сообщив о капитуляции Вестерплатте, пишет, что «эта война – борьба за две совершенно разные концепции Европы, демократическую и империалистическую, которую породил тоталитаризм… Плечом к плечу с солдатом-поляком стоит солдат-еврей, а рядом с ним – солдат-украинец. Всех их объединяет одна мысль и одно стремление: победить общего врага».

А между тем немцы могли оказаться под Львовом со дня на день. И тогда стало ясно одно: нужно оборонять Львов, и оборонять его должны были командиры, которые попали сюда случайно и никогда не работали в штабах, недобитки, резервисты, полиция и мы, ополченцы, еще не нюхавшие пороха. Но полковник Болеслав Фиалковский решительно взялся за дело, получив под свое командование два маршевых батальона пехоты, летную сторожевую бригаду и батарею из 15-ти противотанковых пушек. С этими силами при помощи местного населения он должен был соорудить баррикады и противотанковые шанцы на подступах к Львову, а внутри города, разделенного на отдельные секторы, не только возвести баррикады, но еще и заготовить склады амуниции, продовольствия и медикаментов.

11 сентября. Каждый сектор получил свой саперный отряд и снаряжение. Мы с Йоськой и Вольфом оказались в самом конце улицы Городоцкой, всю ночь рыли окопы и собирали все, что может пригодиться для баррикад. Настроение подавленное, в этот день замолчало львовское радио, дикторша Целина Нахлик, прочитав сообщение об окончании передач, разрыдалась, теперь эти рыдания стояли у нас в ушах.