Колыбель - Валерий Владимирович Митрохин

— Хочу у вас купить колыбель.

— Колыбель?

— Ну да, колыбельку. Моя благоверная вот-вот разродится чадом, ибо на подходе срок, а я бы хотел наследничка в колыбель определить. Меня мамка в колыске качала, и вас ваша матушка... Все мы из колыбели. Почему бы и нашим детям не?..

Олисава вдруг подумал, что мужик пьян, несет чушь.

— У меня никакой колыбели нет.

— Как нет? Вы что, забыли, что у вас есть колыбель?

— Была когда-то. Мать и в самом деле качала меня в люльке. Была у нас такая, подвесная.

— Помните, помните! Была, правильно. И есть до сих пор — на горище, на чердаке. Вы уж извиняйте меня, я лазил к вам на горище, нашел колыбельку там. Если вы не против, я возьму ее. Не хочу покупать эти ширпотребовские кроватки. У ребенка должна быть колыбель.

— Ради бога, если вам нужно, возьмите.

— Признателен. С меня причитается, Владимир Владимирович. Я сейчас в гараж. У меня пересменка. В ночную работал. Через часок нарисуюсь. — Тяжелая громкая машина рванулась и вскоре исчезла за поворотом.

«Придется топать до дому, — подумал Олисава. — Человек же придет». Он вздохнул облегченно. Решение принято и, судя по всему, правильное. Надо заглянуть дом перед отъездом. Отпуск кончается. Натка дважды уже вызывала на переговоры. Нервничает. Веснушка скучает.

Олисава добрался до двора. Снял с калитки проволочную петлю. Вошел. Чернели деревья в саду, зато осока зеленела, словно пламя, охватив комли усопших деревьев. Горели разными тонами радуги смешавшиеся с садовыми полевые цветы. Во дворе подметено. Олисава оглядел двор. Так он выглядел, когда тут был отец. Сейчас тут нет никого. Никого, а двор подметен. Однако жарко!

Утро уже кончилось. Солнце дневное бьет по глазам. Олисава прикрыл лицо ладонями, сделал из них козырек. Еще раз оглядел двор. Из крана в огороде капала вода. А ведь он самолично закручивал кран как следует. Может, соседи? Зачем соседям таскать воду из чужого двора, когда у них в огородах свои краны? Чем больше Олисава оставался во дворе, тем более не по себе ему становилось. Ему стало казаться, что сейчас откроется дверь и во двор из сенец выйдет отец. Он стал ждать. И дверь, едва скрипнув, приоткрылась. Он сам ее запирал на внешний засов. Дверь приоткрылась, и на порожек, жмурясь на солнце, вышел довольно крупный рыжий кот. Отец кошек не любил. Но тогда почему в доме кот? Олисава поднялся, шагнул к двери. Постоял на ступенях немного, вошел в сени. Кот, недовольно сторонясь, пошел за Олисавой следом. В доме пахло едой, жилой дух витал по комнатам. Кто-то брал книги с полки, готовил какао на газовой плите... Тапки ваяляются у кровати отца. Ага, кто-то поселился тут, дошло до Олисавы. Кто и зачем? И на каком основании, черт возьми? Дом мой, и никто, кроме хозяина, не имеет права тут бывать. Олисава опустился на табурет у двери. Опершись локтями о колени, опустив подбородок на кулаки, Олисава вдыхал запах дома, и сердце его колотилось.

Вот он, крюк, на котором висела колыбель. Крюк! Сколько лет, Олисава, ты его не замечал? Он был, а ты его не видел. Его оставили для внуков. Для твоих детей, Олисава. А ты и понятия об этом не имел. Олисава прикрыл глаза и стал потихонечку раскачиваться, как будто не на табурете сидит, а в колыбели. Она была похожа на половинку ореховой скорлупы. Большого ореха. Она пахла деревом. Запах сухого дерева — до сих пор любимый запах Олисавы. Веснушке понравилось бы. Она выросла без колыбели. Олисава медленно раскачивался. И вдруг увидел весь полуостров. Нет же. То была колыбель в форме полуострова. А в ней, изукрашенной лентами, игрушками, печеной сдобой в руках — его Томка, его Натка... Одинаково маленькие. Девчоночки. Трудно даже разобраться: кто мать, кто дочь... Смеются, тянутся к нему руками, а он знай раскачивает их. Летает колыбель, летает. В мире, где все деревья зеленые, молодые. Раскачивается колыбель, раскачивается. Вся в лентах, конфетах и цветах. Две девчонки в ней от горизонта до горизонта летают. От моря до вулкана. И висит эта колыбель не на крюке, а за само солнышко держится. Видно, как там она держится. Видно? Вот чудо! На солнце ведь смотреть нельзя. Что же это с солнцем? Гаснет оно, что ли? И правда, пасмурно как-то стало. И девчонки не смеются. Уцепились ручонками за края колыбели. Испугались. Просят: останови, мол, не хотим больше качаться. Олисава тянется к колыбели, чтобы придержать ее, дать Натке и Томке сойти, а она вдруг мимо рук его прошла, колыбель, и улетела далеко. Так далеко, что едва ее видно. Тут уж и Олисава напугался. Бросился бежать за нею. А она возвращается. Над ним пролетела. Эх, зачем, думает Олисава, я с того, своего места ушел? Там я ближе был к ней. Мог дотянуться. Кинулся он назад. Слышит: «Владимир Владимирович, вот и я». И снова: «Владимир Владимирович, а, Владимир Владимирович!» Знакомый такой голос, а говорящего не видать.

Олисава открыл глаза. Перед ним шофер «Колхиды».

— А, это вы. Извините, я задремал. Пойду-ка я освежусь под краном. Жара и в самом деле сегодня. Видать, к дождю.

— Нам дождь нынче ни к чему. Пропашные влаги получили. Нынче хлебушко убираем, — говорил свое сосед, идущий следом за Олисавой, неся ему чистое полотенце.

Олисава мылся долго. Александр Адамович поливал его из шланга. Потом Олисава поливал соседа. А когда сели за стол, Олисава спросил:

— Кто тут живет? В доме нашем?

— Я, — смутившись, произнес Александр Адамович. — Тут, видите ли, как все получилось... Я не могу, когда дом необитаем. Вы поймите меня. Я не присвоил себе ваш дом. Я только — присмотреть за ним. И правильно сделал. В последнюю грозу он протек. Если бы тут никого не было, большой бы урон случился. Я заменил шиферину. На чердаке прибрал. Тогда и увидел колыску. Дом без хозяина разрушается.

— Спасибо! — Олисава вздохнул.

— Я тут поживу пока. У меня, видите ли, ситуация сейчас несколько необычная... Не слыхали? — Сосед смущенно и робко взглянул на Олисаву. — С женой у нас отношения несколько...

— Ушла?

—