Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика - Пьер Клостерман

Боже, что с моей ногой! Вдруг… я потрогал ее… это был кусок шрапнели, который я приобрел над Рейном. Я скорее ощущал досаду, чем что-либо еще.

В любом случае меня ожидала неделя мира и тишины! Я был голоден и хотел спать. Последнее одержало верх, и я мирно уснул.

30 марта, спустя шесть дней, я вернулся в Фолькель, так как было пора отправляться в Вармвель на дежурном «анзоне», чтобы выбрать красивый, совершенно новый «темпест» с новым пропеллером «ротол». Спустя два дня меня направили в 3-ю эскадрилью 122-го авиазвена.

Облака, снег и «фокке-вульфы»

Какое утро! Мы находились в состоянии боевой готовности с 4.30 утра. Моя команда была измучена, и все устали и плохо выносили холод.

7.30 утра. Приказы и отмены приказов следовали один за другим, и все, казалось, пойдет плохо этим утром. Это началось, когда дизель-генераторы вышли из строя на освещенной взлетно-посадочной полосе как раз тогда, когда садился первый из трех «Спитфайров-XIV» отделения Еллоу 41-й эскадрильи. Один «спитфайр» позади его заглох на высоте 30 футов, упал и загорелся. Другой, управляемый молодым поляком Калькой, держался над полем около десяти минут; уводить в другую сторону на Айндховен было слишком поздно, да и горючего не хватало. Летчик выбросился с парашютом. Толпясь у двери рассредоточения, мы нечетко видели в облаках его «спитфайр» с опущенными шасси и закрылками, а также кружащуюся фигуру падающего летчика. Видели, как раскрылся парашют, и побежали к нему, так как его уносило ветром. Спустя час джип привез окоченевшее тело, завернутое в покрытый инеем шелковый парашют. Бедняга упал в реку Мёз, и ее ледяные воды не оставили ему шанса.

Как раз когда мрачный день с трудом подходил к концу, в небо поднялись четыре «темпеста», ведомые командиром авиационного крыла Брукером. Спустя полтора часа вернулись лишь два.

После обстрела пулеметом поезда в районе Оснабрюка и нерешительной реакции зенитной артиллерии отделение переформировалось. Вдруг Бэрри увидел четкий след дыма, просачивающегося из главного радиатора. Брукер не понимал опасности и покачал своими крыльями, чтобы попытаться увидеть. Даже в зеркале дым был едва виден. Затем вдруг «темнеет» затрясся, и в воздушном потоке образовался длинный тонкий след. Остальные самолеты быстро уходили в другом направлении и видели, что руки Брукера в перчатках боролись с огнем, надвигающимся на кабину. Вдруг его лицо осветил сильный жар — огонь проник в кабину. «Темпест» резко перевернулся, скользя на спине.

Ужаснувшись, товарищи Брукера не видели ничего, кроме его беспомощной машины. Они не видели двух теней, тихо выскользнувших из радужной мглы. Появились сверкающие следы трассирующих снарядов и мелькание больших черных крестов на крыльях «фокке-вульфов», затем они снова исчезли. Второй «темнеет» вошел в штопор, и его горящие фрагменты соединились вблизи автострады с фрагментами самолета Брукера.

8 часов. В четвертый раз в то утро Центр управления держал нас в состоянии боевой готовности, затем позже, через десять минут, отменял приказ. Каждый раз нам приходилось выходить на леденящий холод, волочить себя и наши тяжелые парашюты вверх на скользкое крыло и снимать рукавицы, чтобы подключить шлемы к кислороду и радио. Мы возвращались и как можно быстрее собирались вокруг печки, нервы были напряжены. Посмотрели на карту сектора с черной паутиной из железнодорожных линий, которые нам придется облетать на уровне земли в поиске опасных поездов с их стреляющей без разбору зенитной артиллерией.

Я внимательно следил за своими летчиками они не сказали друг другу ни слова, лишь редкие знаки, говорящие о дыме или свете.

Вдруг в коморке дневального тоненько зазвенел телефон. Все стояли как вкопанные, напряженные и с пересохшими ртами.

— Назад в нормальное состояние, 15-минутная готовность.

Крики ярости, пинки ногами в несчастливое ведро с углем — чувство обмана намного превышало чувство облегчения. Я излил свое плохое настроение на В., одного из молодых летчиков, который робко прятал свои веснушки и испуганное лицо. Вчера или позавчера болван бросил свой парашют па лужу масла и не доложил об этом. Масло впитывается в плотные складки шелка более въедливо, чем огонь, — парашют в этом состоянии не выдержит резкого толчка при раскрытии, даже при средней скорости.

В 9.30 я повел парней в столовую на второй завтрак. В такую погоду я не мог держать их с пустым желудком с 4 утра до ленча. Я едва приступил к своей овсяной каше, как сержант в столовой позвал меня к телефону. С полным ртом я сообщил Лэнсли инструкции — маршрут патрулирования: Оснабрюк — Мюнстер — Бремен на восьми самолетах, предпочтение, естественно, обстрелу поезда. Вылет в 9.55. О'кей, я позвонил в рассредоточение, чтобы предупредить их.

Погода портилась, как и предвидели. Начал идти снег. Хлопья прилипали к ветровому стеклу, и, чтобы вырулить на взлетно-посадочную полосу, нам приходилось держать механика на крыле для указания дороги. Он соскальзывал, ноги свободно свисали, одной рукой он держался за замерзший металл, а другой показывал нам путь и вытирал свои слезящиеся глаза.

Мой самолет постоянно скользил по металлической сетке рулежной дорожки. Безусловно, они бы не позволили нам взлететь в такую погоду. Я включил свое радио и вызвал Дезмонда:

— Алло, Дезмонд, Талбот Ред ведущий, здесь довольно липко. Какие-нибудь сведения?

— Алло, Талбот, Дезмонд отвечает. Взлет по тревоге!

Мы подошли к пересечению рулежной дорожки с кирпичной взлетно-посадочной полосой. Механики спрыгнули вниз и побежали назад, согнувшись пополам от порыва ветра, после обычного «выше голову». Мои семь самолетов шли красиво и заняли свои позиции на взлетно-посадочной полосе парами.

В., нервному и расстроенному, не удалось правильно выстроиться в ряд рядом со мной. Он плохо управлялся со своими тормозами и слишком широко открывал дроссель. Я снял свою кислородную маску и ободряюще улыбнулся ему. Если он будет паниковать, то со встречным ветром ударит меня, когда взлетит.

Снег падал густо и быстро. Мы едва могли видеть даже конец взлетно-посадочной полосы. Я постепенно открыл дроссель и повернул налево сразу же, как только взлетел. Видел, как «темпест» В. проскользнул под хвостом моего самолета и почти коснулся голых деревьев и крыш домов.

По взлетно-посадочной полосе двигались мои номер 3 и номер 4, чьи винты поднимали стелющийся за ними снег, а затем шла первая пара отделения Блю.