Дальний поход - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А уж опосля Семка, немного в себя придя, уж и не совсем понимал, что промеж этими двумя случилось. Вот ведь только что лаялись, да вдруг помирились, обнялись, колдуненок вроде как тоже прослезился… отошел в сторонку, вздохнул, отвернулся.
Девчонка же, строго глянув на Короеда, руку протянула:
– Идем!
Теплая у нее ладонь оказалась, горячая даже. А вот грудь – как Семка и предполагал, маловатая. Зато все остальное…
– Вставай, Яш-ша! – быстро натянув кухлянку, бросила дева.
Яшка Вервень глаза открыл, поднялся, головой помотал осоловело.
– То брат мой, Ясавэй, – девчонка указала пальцем на колдуненка. – Он нынче у нас в роду за старшего. У него и руки моей проси.
Руки? Вот тут-то Короедова и осенило! Сватовство здесь, оказывается, вон что! А он-то думал…
Девка на Семку глянула:
– Тебя же, достойный воин, прошу при том быть. Так по обычаю.
– И у нас так по обычаю, – улыбнулся юный казак – очень уж ему это обращенье понравилось – «достойный воин». А что, не достойный разве?
Видоком, значит, позвали… Вот ведь не знаешь, как все и сложится!
Сладилось все у сей парочки – девку-то Ябтако звали, отдал ее братец, правда, со вздохом, без особенной радости, однако обнял, что-то сказал…
– У брата свой путь, – обняв суженого, тихо пояснила девчонка. – У меня – свой. И вместе мы не будем.
Семка довольно потер руки:
– Ну, вскорости и за свадебку! На Ненилу да Параскеву мучениц девки за хороших женихов молятся. Вот и тебе, Ябтако повезло, не черт-те кто достался – лихой казак! Скрасит девку венец да молодец, так у нас говорили. А я уж знаю, кто у вас самым почетным гостем будет. Нет, не атаман, ага!
Вечером в недостроенной избе атамана собрались все, кто зван: отец Амвросий с Афонею, Костька Сиверов, немец Штраубе, Михейко Ослоп, Кондрат Чугреев. Сотник Матвей Серьга припозднился малость – проверял дозоры, – но тоже пришел, да, поклоняясь с порога, перекрестился да сел в уголок, недобро косясь на колдуна Енко Малныче. Того Иван тоже позвал, кстати, по настоянию всех собравшихся, живо интересовавшихся огромным золотым идолом, за ним ведь, собственно, в эти-то гиблые колдовские места и явились.
– Есть, есть идол, – уверил Енко. – Сам, правда, я его не видел, да мало кто видел – слишком большая честь, заслужить надо.
– А-а-а, так ты сам-то не видал, – разочарованно протянул Матвей и, обведя глазами ватажников, ляпнул то, о чем все подспудно думали, но вслух говорить не смели никак. – Так, может, и нет его, идола того златого?
В горнице повисла гнетущая тишина, даже слышно было, как где-то за стеной острога, на посаде, девчонки сир-тя пели свои тягучие песни. Все смотрели на колдуна, и в немом взгляде атамана читался вопрос – ну, так как же? Чем докажешь-то?
– Я знал тех, кто его своими глазами видел, клянусь великой Праматерью Неве-Хеге, – спокойно промолвил колдун. – Таких много. Не могут же все одинаково врать! Да и золота на реках юноши моют с избытком. Куда ж его девать? Все в славный Дан-Хаяр, в столицу. В других городах куда ниже идолы.
– А, в других города-ах… – Штраубе нервно потеребил усы. – Чего ж мы в твоем-то идоле такого не видели, а, любезный мой Генрих?
– Так я ж вас к нему не водил, – резонно возразил Енко. – Златой бог Нга-Хородонг – по-вашему, идол – он не для чужаков, для своих только!
– Да что вы, дети мои, недоверчивые-то такие, а? – не выдержав, отец Амвросий вскочил с лавки, приглаживая растрепавшуюся бороду и оглядывая собравшихся пристальным, по-отечески строгим взглядом. – Прямо каждый – Фома Неверующий! Окститесь! Забыли, как из каждого селения идолищ поганых вытаскивали? Напомнить, где зарыты?
– И правда, вытаскивали, – под общий смех озадаченно почесал затылок бравый мекленбургский вояка. – Клянусь святой Бригитой, некоторые, так вполне себе тяжелые были.
– Больше селение – больше идолов. – Колдун меланхолично покивал и хмыкнул: – Впрочем, не хотите – не верьте. Никто не заставляет.
– Да есть, есть идол-то… Самый главный!
– А солнце? Колдовское которое… Оно – какое?
– Как сгусток сярга! – тотчас же отозвался Енко. – Только очень-очень яркий. Как тысячи обычных солнц!
– Ты ж его тоже вблизи-то, чай не рассматривал!
– А никто не рассматривал. Нельзя – ослепнешь. Говорю же – яркое.
Беременная Настя лежала на ложе, за циновкою, слушала казаков и улыбалась. Ну ведь и нашли ж, о чем спорить! Будто поважней дел нет. Зима, чай, впереди, не лето – надо бы рыбки подловить, покоптить, подвялить… Хотя, с другой-то стороны, рыбы тут в любое время года полно – море! Да и птицы, и зверья разного хватает, так что без мяса не останемся. А вот неплохо было б еще огородики развести, приправы, травы разные выращивать, крупы… Дай бог, струги от Строгановых ржи на посадку привезут – ужо заколосится рожь, давненько аржаного хлебушка не едали – все пшеничные колдовские лепешки. Вот, и о пшеничке-то – не забыть бы! Хорошо вспомнила…
Настя приподнялась на ложе и громко спросила:
– Козаче, слово молвить дозволите?
– Это кто еще? – Костька Сиверов подавился ухой.
Тут же сам же и рассмеялся:
– А, Настасья-матушка! Забыл, что в избе ты…
– Говори, говори, дщерь, – перебил отец Амвросий. – Чего хотела-то?
– Про пшеницу напомнить. Мы ведь с девами мешочек в селении том забрали. На посадку – в самый раз. Надо только поле распахать да засеять.
– Распахать?
До того молчавший Кондрат Чугреев неожиданно рассмеялся. Видать, хлебнул бражицы-то, вот и пробрало на смех:
– А на ком пахать-то ладишь, матушка?
– Ну…
Настя задумалась – и впрямь, на ком? Не на своем же горбу.
– Ну, зверя можно как-нибудь поймать, приспособить…
– Ага. Дракона зубастого в соху запрячь!
– Тогда уж трехрога…
– Как там трехрог – не ведаю, – ничуть не стесняясь, перебила невидимая за циновкою Настя, – а вот спинокрыл бы подошел, он, как корова, смирный.
– Только не прокормить – велик больно!
– Ой, казачки! И то вам не так, и это не этак.
Они б еще долго спорили, коли б не скрипнула в избе дверь, да не показался на пороге дозорный Короедов Семка:
– Господине атамане, там этот… дракон летит!
Тут же все стихли.
– Дракон? – привстав, Иван настороженно погладил занывший, словно бы на грозу, шрам. – Что, сам по себе дракон, один?
Семка хмыкнул:
– Не, атамане. Вестимо, со всадником!
– Ишь ты, вестимо ему… И где летает? Над острогом уже?
– Не над острогом. Над мысом дальним, да над ельником, над островом всем. Мыслю, место удобное для лодок высматривает, иначе зачем прилетел?
Атаман перевел взгляд на колдуна:
– Что скажешь, дружище?
– Это соглядатай, – поставив кружку с брагой, повел плечом тот. – Я ведь предупреждал. Ожидать следовало.
– Мы и ждали, – задумчиво покивал атаман. – Не так, правда, быстро. Ладно, пошли, что ли, глянем… Вы-то идите, я догоню, заряжу пока пищалицу.
– Ой, атамане! Чай, Яким есть – зарядить.
– Яким Якимом – а доброе оружье хозяйского глазу требует.
– Вот уж верно сказано! – Матвей Серьга, подождав, когда все вышли, обернулся у порога:
– Ты, друже Иване, этому колдуну веришь?
– Лишь кое в чем, – атаман прочистил шомполом ствол и принялся забивать пыж. – Енко этот как опальный польский пан – кто ему нужен, тому и служит, и служит верно, честно. До поры до времени.
– Как бы нам, как та пора придет, не проспать!
– Не проспим, Матвее! – закинув заряженную пищалицу на плечо, Иван пригладил волосы. – Мозги-то, чай, покуда на месте. Ну, ты иди… я сейчас…
Тяжелые сапоги сотника забарабанили по смолистым ступенькам крыльца. Атаман заглянул за ширму… и, погладив жену по плечу, удивленно хлопнул ресницами:
– Ты чего смеешься, родная? Помстилось чего?
– Помстится тут с вами… – прильнув к руке мужа, хмыкнула Настена. – Ну, Матвей-то хорош! Самим жена, Митаюка, как собака хвостом, вертит, а он туда ж – «не проспать»! За собой бы смотрел лучше, да за супругой своей… правда, за ней уже поздно. Жаль. Сотника тоже жаль, ходит вон – лица нет. Уж присмотрел бы другую.
– Думаю, кабы мог, присмотрел бы, – атаман опустил глаза. – Знать, не может – однолюб.
– Да-а, крепко его Митаюка к себе привязала. Хоть и невенчанная жена… язычница.
Супостат летел над островом низко, едва не задевая вершины сосен, желтоватая маска-череп угрожающе поблескивала в лучах отраженного от моря солнца. День клонился к закату, солнце садилось, и светло-синее небо золотилось мягкою вечернею зорькой, а по лазурным, отливавшим изумрудами, волнам весело бежала сияющая дорожка. Больно было смотреть, а того хуже – целиться.
Иван завел колесиком пружину замка, выцеливая летящего всадника в золоченых латах… Да нет, не в золоченых – в золотых! Не из простых колдун-то, правда, и не из сильных – те по пустякам не летали.
Ввухх!!!
Заложив крутой вираж, дракон взмахнул кожистыми крыльями и полетел встречь солнцу – видать, всадник все же заметил людей… или, скорее, прочитал мысли.
