Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя - Константин Феоктистов

Для выходов из станции в открытый космос были спроектированы скафандры полужесткого типа, которые можно надевать достаточно быстро. Время автономной работы человека в таком скафандре составляло около 5 часов. Системы скафандра обеспечивали связь с партнером за бортом, с Землей, а также снабжение человека кислородом, удаление паров воды и углекислого газа из внутренней полости скафандра, тепловой режим, герметизацию и защиту глаз от прямых лучей солнца. Конструкция скафандра давала возможность двигаться и работать пальцами рук. В общем, получился неплохой современный скафандр. Но работать эффективно в таком скафандре все же было трудно. Ведь на оболочке скафандра перепад давления составляет около 0,3–0,4 атмосферы. При выходе наружу даже гибкие части оболочки из-за этого перепада давления становятся жесткими.

В задачу грузового автоматического корабля «Прогресс» входила доставка на станцию воздуха, продовольствия, воды, пылесборников, фото и кинопленок, регенераторов, аккумуляторов, запасных блоков аппаратуры, приборов, инструмента и топлива для двигателей. Кроме того, уже после запуска станции не исключено возникновение новых идей исследований и экспериментов, а для их осуществления необходима доставка на станцию новой аппаратуры и оборудования.

«Прогресс» был создан на базе корабля «Союз», поэтому, естественно, оказался похож на него размерами, внешними очертаниями и конструкцией. Главные отличия были обусловлены тем, что грузовик работал только в автоматическом режиме и не был предназначен для возвращения на Землю. Решили делать «Прогресс» так же, как и «Союз», одноразовым и для выведения на орбиту использовать ракету-носитель «Союза».

Новая станция была изготовлена в двух экземплярах. На орбите они работали под названиями «Салют-6» (запущена осенью 1977 года) и «Салют-7» (запущена весной 1982 года).

«Салют-6» и «Салют-7» можно отнести ко второму поколению орбитальных станций. Самое главное, что они стали действительно долговременными. На них высаживалось много экспедиций. Мы, инженеры, получили опыт создания, отработки и их эксплуатации. Для нас результаты их работы оказались бесценными.

Но ведь машины, техника создаются не для того чтобы накопить опыт (это может быть целью лишь первого этапа работ, но никак не всей работы), а для того чтобы дать нечто полезное людям, на чьи средства сделаны эти машины. Конечно, мы понимали, что нужно исходить из задач, решение и выполнение которых оправдывали бы расходы и на пилотируемые полеты, и на создание кораблей и станций. И не нашли ничего лучшего, как снова приглашать желающих: вот вам место, вот вам время работы на станции, вот вам наши режимы ориентации и электропитание. Приходите и работайте.

В таком подходе был принципиальный порок. Ведь в выборе хотя бы основных целей машины, в выборе и в конструировании инструментов для достижения этих целей и заключена главная задача авторов. Ибо они наиболее заинтересованы в эффективности, в результативности своей деятельности. Можно работать и по заказу, если он внятно и разумно сформулирован, но таких заказчиков не было (как, впрочем, и сейчас), а сами мы тогда оказались не готовы к выполнению этой главной работы. Добровольцы, которые обращались к нам и получали место на станциях, оказались не способными ни к постановке интересных задач, ни к созданию инструментов, эффективность работы которых естественным образом связывалась бы с деятельностью экипажа станции. Впрочем, последние требования даже не были ясно сформулированы. Разработчики инструментов не смогли провести необходимую отработку предлагаемых ими приборов на земле, до полета. Как правило, все предложенное либо просто не функционировало в полете, либо эксперименты ставились неграмотно.

Например, история с установкой субмиллиметрового телескопа на станции «Салют-6». Предложение исходило от группы астрофизиков Физического института Академии наук во главе с Соломоновичем.

Для середины семидесятых годов установка большого (с диаметром зеркала около 1,3 метра) телескопа для наблюдений в инфракрасном диапазоне была достаточно привлекательной, хотя естественно возникал вопрос, а зачем такой телескоп устанавливать на пилотируемой орбитальной станции. Сложность задачи создания инфракрасного телескопа заключалась в том, что приемник излучений нужно было охлаждать до температуры жидкого гелия. Это можно было сделать, либо помещая приемник в сосуд с жидким гелием (как это и делается до сего дня на автоматических ИК телескопах, выводимых на орбиту), либо установив на борту станции холодильную машину, способную поддерживать температуру приемника, равную четырем градусам по Кельвину.

Мы надеялись на многолетнюю работу станции, и хотелось внести вклад в это дело. Удалось уговорить взяться за разработку и изготовление основных элементов холодильной установки директора Омского машиностроительного завода Министерства нефтяного и химического машиностроения Шеина. Поехал, познакомился с энергичным и симпатичным человеком и к тому же, возможно, потомком знаменитой боярской фамилии. Уговаривать его не пришлось — достаточно было рассказать о наших намерениях.

Их министра Брехова тоже удалось уговорить дать разрешение на эти работы. Обычное дело — сначала соблазнить главного исполнителя, а потом и его начальство. Проект установки был разработан в нашем КБ под руководством В. С. Овчинникова, Д. И. Григорова и С. А. Худякова. Дело, в основном, приходилось вести с Сергеем Андреевичем Худяковым — он был неформальным лидером этого проекта. С большим трудом уникальную бортовую холодильную установку удалось сделать. Заводские испытания подтвердили ее работоспособность. И в полете она работала. Но мы сели в очередную калошу там, где никак не ожидали.

«Салют-6» опять понадобилось запустить к какому-то очередному торжеству (то ли к 60-летнему юбилею революции, то ли к какому-то очередному съезду партии). Уже весной все, что устанавливается на станции, должны были быть поставить к нам на сборку и испытания. А телескоп запаздывал. ФИАН явно не успел отработать в наземных условиях даже оптическую схему телескопа и уж тем более телескоп в целом. Тут обычная любимая позиция нашего начальника: «Ах, вы не готовы? Снимаем с борта! Есть постановление правительства о сроках запуска, и мы его нарушать не можем». Какое величие, какая власть! Но как можно было снимать главный инструмент станции с борта? Самим обессмысливать свою собственную работу! «А это вообще не ваше дело. За запуск станции отвечаю я!» Та же стандартная картина: главный противник — непосредственное начальство. Но и «в тылу» было не лучше. Слабый человек, Соломонович подписал заключения о допуске к установке явно еще не готового телескопа — о допуске к дальнейшим заводским испытаниям телескопа в составе станции, у которого в процессе испытаний обнаруживались неисправности, и заключение о допуске в полет явно не доработанного по выявленным неисправностям телескопа. А наши испытатели и контролеры? «Что вы от нас хотите? — отмахивались они. — Мы все знать не можем! Замечание отписано? Отписано. Допуск разработчика к дальнейшим работам есть? Есть! Все. Поехали дальше!» Они стали еще более послушными, чем при Королеве. Ведь они не могли не видеть состояния работ по телескопу. Это уже было прямое холопство. И конечно, случилось то, что и должно было случиться. Станцию запустили, инфракрасный телескоп в полете так и не работал. И в очередной раз — ничего, никаких практических результатов, которые хотя бы в малейшей степени оправдывали затраты и усилия, мы не получили.