СОКОЛ и ЛАСТОЧКА - Борис Акунин

Он повернул лампу. Жесткое, насквозь просоленное лицо сияло беззубой улыбкой. Летиция была скрыта темнотой, ничто не мешало ей с размаху ударить Мякиша рукояткой пистолета в лоб.

Но она этого не сделала.

– Это ты, дядя Мякиш? – пробормотала девочка растерянно.

И я понял, что бить часового по голове она не станет. Ни за что на свете – даже ради спасения лорда Руперта. Если б на посту стоял кто-то несимпатичный, рука Летиции бы не дрогнула. Но наброситься на старину Мякиша, который смотрит на тебя с доверчивой улыбкой? Я бы тоже не смог. Есть вещи, через которые приличный человек (или попугай) переступить не в состоянии.

– А кто тебя сменит? – спросила Летиция.

– Почём мне знать? Это ещё не скоро будет, на рассвете. Я только заступил. Ничего, я старый, у меня бессонница. А ребята молодые, пусть подрыхнут.

Она молча посмотрела на Мякиша, потом передёрнулась и отвела взгляд.

– Чего трясёшься, сынок? Часом не подхватил лихорадку? Говорят, Форт-Рояль этот – гиблое место, – заботливо сказал Мякиш.

План побега рассыпался в прах – это было очевидно и мне, и Летиции.

– …Нет. Продрог на ветру. Что англичанин?

Часовой захихикал и прижался ухом к двери.

– А вот поди-ка, послушай. Похоже, свихнулся. Всё болбочет чего-то. Жалко, я по-ихнему не понимаю.

Из карцера, действительно, доносился негромкий голос. Мы тоже приложились к створке – Летиция наверху, я внизу.

– …Я не сделаю вам дурного, мисс, – услышал я. – Слово джентльмена. Напротив, я так благодарен вам за то, что вы явились из ниоткуда скрасить моё одиночество. Доверьтесь мне. Вот моя рука. Я не злоупотреблю вашим доверием. Мы с вами в этом мрачном мире одни, так давайте держаться друг друга…

Я прижимался к ноге Летиции и вдруг почувствовал, что девочка дрожит. Неужели в самом деле продрогла? Это в плаще-то? Да и ночь совсем не холодная.

– Мне нужно осмотреть пленника, – сказала моя питомица, отодвигаясь от двери. – Капитан волнуется. Из-за выкупа.

Добродушный Мякиш без лишних слов отодвинул засов.

В слабом свете подвешенной к потолку лампы нам предстало необычное зрелище.

Лорд Руперт стоял на одном колене и, учтиво приложив руку к груди, вёл беседу с небольшой крысой, которая сидела на канатной бухте и зачарованно внимала ласковым речам. Уж не знаю, как капитан Грей определил пол зверька, но, полагаю, в таких вопросах его светлости можно доверять.

Увидев Летицию, крыса сердито фыркнула, ощерила зубки и выскочила наружу.

Смущённый лорд Руперт поднялся на ноги.

– Она проскочила в дверь, когда вы уходили. Надеялась полакомиться пенькой. А вместо этого стала объектом моих домогательств. Думаю, ещё минута-другая, и она подала бы мне лапку.

Я-то в этом не сомневаюсь. У Грея большой опыт завоевания женских сердец. Не устояла бы перед ним и остромордая мисс.

Летиция закрыла дверь.

– Я вытащу вас отсюда, – тихо сказала она. – Я дала слово, и я его исполню. Вот пистолет. Когда откроется дверь, оглушите часового. К корме привязан баркас. Мы уплывём в Форт-Рояль или куда пожелаете!

Он взвесил в руке оружие и вернул его обратно.

– Я очень признателен вам. Но у меня принцип: я не причиняю зла людям, которые не сделали мне дурного.

Девочка рассердилась, хотя только что сама не смогла напасть на дядю Мякиша.

– Не говорите глупостей! Он стоит на пути к вашей свободе!

Лорд Руперт рассудительно заметил:

– Если начнёшь истреблять всех, кто стоит на твоём пути, в конце концов останешься на свете один.

– Тогда поступите иначе. Пообещайте Дезэссару, что не попытаетесь сбежать. Всё равно среди моря некуда. А потом снова возьмите слово обратно. Это по крайней мере избавит вас от кандалов на время плавания.

Но невозможный человек отверг и это предложение:

– Такой шаг вступил бы в противоречие с другим моим принципом. Я не даю честное слово, когда твёрдо знаю, что возьму его обратно. В прошлый раз я думал, что больше не смогу двигаться, только поэтому и пообещал.

У Летиции сжались кулаки, а на глазах выступили злые слёзы.

– Человек, у которого слишком много принципов, на этом свете не выживет!

– Напротив, – улыбнулся он. – Твёрдые правила очень упрощают жизнь. Не приходится ломать голову, как следует поступить в трудной ситуации.

– Ну и сидите тут в цепях, несчастный идиот!

Топнув ногой, она вышла вон. На прощанье я сочувственно покивал Грею, который задумчиво смотрел вслед девочке.

Когда Мякиш запирал, засов никак не желал задвигаться. Часовой сопел и кряхтел, согнувшись в три погибели и повернувшись к нам спиной. Я видел, как рука Летиции скользнула под плащ, и зажмурился.

Но ничего не произошло.

Мы поднялись наверх, где шумел ветер и в темноте над головой хлопали паруса.

Летиция всхлипывала.

– Я не настоящая женщина, – говорила она, придерживая меня рукой. – Настоящая женщина ради любимого совершит что угодно и не сочтёт это за грех. А я предательница. Сначала я предала отца. Теперь любимого. Ах, Клара, я слабая и скверная!

Я протестующе заверещал: «Ты не скверная, просто у тебя благородное сердце! И перестань называть лорда Руперта „любимым“, это нас до добра не доведёт». Но она, конечно, ничего не поняла.

Палубу качнуло, девочку отшвырнуло к борту. Она устояла на ногах лишь потому, что схватилась за вант. Фок-мачта натужно заскрипела под напором ветра.

– Чтоб ты за борт вывалился, ублюдок! Чтоб тебя там акулы сожрали! – донёсся откуда-то сиплый голос.

Это проснулась в своей деревянной клетке бешеная Марта. Три её товарки лежали, прижавшись друг к дружке. А бунтарка сидела на палубе и грозила нам кулаком.

Летиция приблизилась к загону.

– Вам что-нибудь нужно? – спросила она участливо. – Еды, или воды, или укрыться от холода?

– Мне нужно, чтоб с норд-оста налетел хороший шквал и швырнул эту поганую лохань на рифы Адского Мыса! – Глаза Марты блеснули свирепым фосфоресцирующим блеском. – Там такие острые скалы! Никто не спасётся!

Моя девочка удивилась.

– Вы говорите так, будто знаете морское дело.

Что-то в лице Марты изменилось. По-моему, она узнала того, кто давеча заступился за женщин.

– Папаша у меня был рыбак. Я с ним всегда в море ходила…

Впервые фурия произнесла нечто внятное, к тому же безо всякой брани.

– А что случилось потом?

– Старый дурак потом и оставил нас одних. Чтоб не продавать дом, мамаша продала меня. Я ей говорю: «Сдохну, а шлюхой не буду. Последнее дело – кобелиться за деньги». А она говорит: «Ну и сдохни. Твоё дело. Мне малышей поднимать». Сука!

Летиция встала возле самой решётки, просунула руку, отвела с лица Марты спутанные волосы.

– Сколько тебе лет?

– Скоро семнадцать.

Я не поверил ушам. Выходит, она совсем девочка, а выглядит, будто заезженная портовая кляча.

– Значит, ты умеешь ходить под парусом? – спросила моя питомица, оглядываясь на квартердек. Но его в темноте было совсем не видно.

Трудней всего было спустить в баркас чёрных девушек. Они не привыкли к морю, к качке и замирали от ужаса, когда с верхушек волн срывалась белая пена. Но ещё больше они боялись своей неистовой товарки. Шипя на них, раздавая затрещины, ругаясь страшными словами, Марта заставила-таки бедняжек перебраться в лодку. Для этого пришлось каждую обвязать верёвкой.

– Ничего, потом спасибо скажут, – хрипло сказала рыбацкая дочь, когда непростая операция завершилась.

Хоть всё это происходило вблизи от квартердека, на котором стояли вахтенный и рулевой, темнота и шум ветра обеспечили надёжное прикрытие.

Вот у борта осталась одна Марта. Она взялась за верёвку, но замешкалась.

– Это… Как это… – Странно было видеть её смущённой. – Ты вот что, парень… Тебя хоть как звать-то?

– Люсьен, – ответила моя девочка, посматривая в сторону мостика, где Друа как раз крикнул: «Полрумба влево!»

– Ага… – Марта почесала затылок. – Хочешь по-быстрому? Я вот так встану, а ты давай… Эти подождут… Я от чистого сердца, правда…

Оно и видно было, что от чистого. Рыбачка предлагала единственное, чем владела и что так неистово обороняла, не жалея жизни.

– Спасибо. Но у меня есть… невеста.

В голосе Летиции я ощутил тень улыбки. А ничего смешного тут, на мой взгляд, не было. Со мной такое случалось неоднократно: предлагаешь кому-то самое дорогое, а человеку это совсем не нужно – отмахивается, да ещё сдерживая смех…

– Ну и чёрт с тобой!

Марта отпихнула Летицию, перелезла через борт и скрылась во мраке. Минуту спустя моя питомица обрезала натянутый канат и перекрестила висящую в воздухе водяную пыль.

Я слышал, как девочка прошептала:

– Хоть этим свободу… Храни их Боже.