Манас великодушный - Семен Израилевич Липкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да будешь ты соколом среди крылатых, крылатым среди скакунов, чинарой среди деревьев, исполином среди людей! Да будешь ты крепостью народа, его надеждой и упованием! Твои крылья дадут народу могущество, твои ветви — прохладу и благоденствие, твоя сила — покой и приют. Да будешь ты нашим знаменем, вывешенным на копье! Да будет твое счастливое имя — Семетей!
Утром все уже знали, что у Манаса родился сын, которого благословил Джакып, назвав Семетеем. Обрадованные старики решили устроить небывалый пир, чтобы длился он от весны до весны, но Джакып сказал им:
— Можем ли мы пировать, не зная, какова судьба киргизского войска? Может ли наше счастье быть полным, если мы не знаем, жив ли отец новорожденного? Отпразднуем появление на свет Семетея малым пиром, а когда вернется Манас во главе победного войска, устроим великий пир и пригласим тогда все народы мира порадоваться нашей радостью.
Старики приняли слова Джакыпа и, когда жизни Семетея исполнилось десять дней, устроили малый пир.
На равнине были разбиты белые юрты. Они тянулись двумя рядами. От кухонных юрт пахло дымом и мясом. Веселье, однако, не разгоралось от выпитого кумыса и съеденных баранов, ибо пирующие думали о своих братьях, мужьях и сыновьях, ушедших в далекий поход. Каныкей осталась в своей юрте; ее тоска по мужу все еще была сильней материнской радости. Отсутствие Каныкей раздражало старейшин, и мясо и кумыс казались им не такими вкусными, как всегда. А может быть, они потеряли вкус к пиру из-за того, что не было вестей от Манаса.
Вдруг со стороны восхода поднялась пыль.
— Едут! Едут! — закричали мальчишки, бегавшие нагишом по равнине.
Люди повернули головы на восток. Оказалось, что пыль поднята всего лишь одним всадником. Джакып, глаза которого стали теперь не такими зоркими, все же узнал его: то был Миндибай, один из сорока львов Манаса. Джакып подумал:
«Прошло более четверти века с того дня, как мальчик Миндибай первым возвестил мне грядущий приход Манаса. С какой вестью скачет он теперь, когда сам он из мальчика превратился в зрелого мужа, а дитя мое Манас сам сделался отцом?»
Миндибай, вестник Манаса, летел, покрытый пылью Китая. Он спешился перед Джакыпом и старейшинами и воскликнул:
— Седобородые и юные, старухи и молодицы, слушайте весть киргизского войска: мы победили! Наши богатыри вступили в Железную Столицу, куда не вступал и пророк, в тот самый город, который минул потоп, в ту самую Железную Столицу, которая внушала нам ужас и страх, которая некогда рассеяла наш народ по лицу земли. Теперь алмазный престол Железной Столицы — место, на котором сидит наш лев, Манас Великодушный!
Как жаждущие воду, встретили киргизы победные слова Миндибая. Каждый старался обласкать вестника, угостить его самым вкусным куском мяса, самым свежим кумысом. Его расспрашивали о воинах, и, когда он отвечал: «Жив!» — радовались все, а когда отвечал: «Мертв!» — рыдали матери. Настал и Миндибаю черед спрашивать, и он спросил:
— Почему вы собрались здесь, как пирующие?
Джакып, сердце которого готово было разорваться от гордости, ибо сын его сидел на престоле хана ханов Китая, ответил:
— Каныкей, мать народа, подарила мне внука. Я благословил его, назвав Семетеем.
Тогда Миндибай подумал:
«Я счастлив дважды. Некогда я был первым, кто поведал Джакыпу о рождении Манаса, а теперь я буду первым, кто порадует сердце киргизского льва вестью о Семетее».
Так подумав, Миндибай сказал:
— Ведите меня к матери народа.
Важная весть опередила вестника. Умница Каныкей вышла навстречу Миндибаю. Она похудела после родов и показалась ему смуглей всех смуглощеких, красивей всех черноглазых. Выслушав рассказ Миндибая, она разрыдалась. Слова ее обожгли Миндибаю душу:
— Манас овладел не Железной Столицей, а бедой! Манас пришел не к власти над Китаем, а к смерти в Китае! Для чего решил он взять под свою руку на шесть месяцев Железную Столицу? Я же говорила ему: не тогда победишь ты, когда разгромишь рать Конурбая, а тогда, когда откажешься от престола хана ханов! Но Манас пренебрег словом жены, и вот гибель реет над бедным домом киргизов! Воистину Китай велик, а народ его могуч, и счастлив не тот, кто хочет его поработить, а тот, кто с ним дружит!
Так причитала Каныкей, и ее пророческий плач заставил всех содрогнуться. Придя в себя, Каныкей спросила Миндибая:
— Почему ты прибыл после семи месяцев разлуки с землей отцов? Разве не мог ты поспешить?
Миндибай отвечал:
— Три месяца мы скакали до Железной Столицы, месяц мы праздновали в ней победу, а потом Манас назначил меня вестником, и я три месяца скакал назад на родину.
Каныкей подумала:
«Манас пребывает в Железной Столице четыре месяца. Значит, до рокового срока осталось два месяца: время, достаточное для того, чтобы спасти желающего спастись».
Глаза Каныкей, мокрые от слез, взглянули на Миндибая с надеждой, а дрожащие губы ее раскрылись для таких слов:
— Я дам тебе коня, созданного из вихря. Равных ему нет на земле. Кличка его — Молниеносный. Он доставит тебя за один месяц в Железную Столицу. Я дам тебе письмо. Ты доставишь его Манасу.
Каныкей вошла в юрту, чтобы написать письмо, а джигиты побежали за конем. Миндибай, увидев его, задрожал. Шея коня изгибалась, как ветвь под тяжестью плодов. Ноги его брезговали землей. Он сверлил зубами удила, ожидая всадника.
Миндибай вскочил на коня. Сердце его замерло от восторга: на таком коне не стыдно было сидеть самому Манасу!
Каныкей, выйдя из юрты, вручила Миндибаю письмо величиной с ладонь. Миндибай натянул поводья и ударил коня по стегну. Молниеносный взвился, как вихрь, и всадник исчез раньше, чем улеглась пыль.
Люди разошлись по своим жилищам, охваченные смутной тревогой. Властный, жизнелюбивый голос младенца призвал Каныкей в юрту. Мать народа взяла на руки Семетея, успокоила его сладостью своего молока и, глядя в его разумные, быстрые глаза, сказала:
— Дитя мое, жеребенок мой, султан мой, неужели твоя доля — стать сиротой?
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Возвращение вестника
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Ты появился, как солнце само.
Бури быстрее твой конь.
Где же письмо, дорогое письмо
Величиною с ладонь?
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Молниеносный скакал так быстро, что под его ногами земля выворачивалась наизнанку. Конь вытягивался в струну, становясь
