Современный самозванец - Николай Гейнце

Федор Осипович жил на Загородном проспекте и занимал хорошенькую холостую квартирку в четыре комнаты.

Успокоенный сознанием, что любимая им женщина тоже любит его, вырастив в своем сердце какую-то странную уверенность, что так или иначе, несмотря на то, что она замужем, они будут счастливы в недалеком будущем, Неволин рьяно принялся за работу над приготовлением к докторскому экзамену и диссертации, а также занялся практикой, которая началась для молодого врача очень удачно.

Этим он отчасти обязан был «знаменитости», при помощи которой Корнилий Потапович Алфимов отправил его в почетную ссылку.

«Светило медицинского мира», быть может, чувствуя угрызения совести по поводу той роли, какую он сыграл в судьбе молодого врача, стал чрезвычайно благоволить к нему и назначил даже своим ассистентом.

Небольшая планета, восшедшая на петербургском медицинском горизонте в лице Федора Осиповича Неволина, позаимствовав свой свет от этой самосветящейся звезды, засветилась, в свою очередь, довольно ярким блеском, и пациенты, как бабочки в темную летнюю ночь, полетели на этот свет.

Имя Неволина стало понемногу приобретать известность в столице.

В числе его пациенток была и Знаменитая певица Матильда Францовна Руга.

Почти еженедельно, а иногда и чаще певица призывала его к себе, жалуясь на недомоганье, расстройство нервов, головные боли.

Доктор осматривал больную, обыкновенно не находил ничего опасного (собственно, не находил ничего), прописывал успокоительное и, получив хорошую визитную плату, уезжал.

Матильда Францовна попробовала было над ним силу своего кокетства, неотразимую для других мужчин, но на Неволина она не произвела, к озлоблению красивой женщины, ни малейшего впечатления и таким образом увлечь молодого врача и выпытать от него его отношения к графине Вельской, для чего собственно и лечилась так старательно здоровая певица, не удалось.

– Стрелы амура не действуют… – шутил граф Стоцкий, когда его сообщница передавала ему безуспешность своего кокетства.

– Как стене горох.

– Значит, он любит ее искренно… – заметил граф.

– Идиот! – озлобленно умозаключала Руга.

– Видно, под них не подкопаешься… – подзадоривал ее Сигизмунд Владиславович.

– Поверьте, что я-то подкопаюсь, не я буду… – кипятилась Матильда Францовна.

– Едва ли…

– Не злите меня.

– Расстроятся нервы, пошлете за Неволиным… Да смотрите, не влюбитесь сами не хуже того, как он влюбился в графиню. Это бывает. Еще Пушкин сказал:

Чем меньше женщину мы любим,

Тем больше нравимся мы ей…

– Не беспокойтесь, не влюблюсь ни в Неволина, ни в вас.

– Я, кажется, об этом беспокоюсь меньше, чем Неволин.

– А мне это безразлично, на мой пай и других дураков хватит.

– Других… Остается благодарить.

– Не стоит благодарности.

В ночь после этого разговора Матильда Францовна долго совещалась со своей камеристкой, вертлявой хорошенькой девушкой Иришей, обыкновенно ходившей к доктору Неволину с приглашением от барыни и сумевшей пленить сердце лакея Федора Осиповича, красивого, молодого франтоватого Якова.

– Не извольте беспокоиться, Матильда Францовна, в лучшем виде все выспрошу и такое наблюдение устрою, не хуже сыскной полиции, потому что Яков у меня вот где.

Ириша топнула ножкой, обутой в изящные ботинки, отданные ей барыней.

– Так смотри же, можешь, пока я сплю, хоть каждый день туда ездить, извозчик на мой счет. Да возьми себе мое голубое платье.

– Очень вам благодарна, ангел вы, а не барыня! – бросилась целовать руки Матильды Францовны Ириша.

– Только обо всем мне сообщить!

– Будьте покойны, все разузнаю и выспрошу. Он – Яков-то – передо мной ведь тает и млеет, на манер мокрой курицы.

– Понимаю, понимаю, – улыбнулась Руга.

Разузнать Ирише, впрочем, долго многого не пришлось, несмотря на то, что Яков не чувствовал под собой ног от радости, когда предмет его мечтаний и настойчивого ухаживания сам явился к нему, особенно узнав цель этого появления.

– К барину? – спросил он. – Уехал с визитом.

– Ну вас к ляду с вашим барином, – лукаво улыбнулась Ириша. – Урвалась на минутку. Семь-ка,[3] думаю, посмотрю, не завел ли мой Яков какую ни на есть зазнобушку. Испытать захотела, словам-то мужчин тоже верить, ох, погодить надо.

– Ну, уж касательно меня это, совсем напротив, – весь сияя от счастья, произнес Яков, все стоя перед Иришей в передней и любуясь ее стройной фигуркой, одетой по-модному.

– Так гостью тут на торчке и принимать будете? – спросила, улыбаясь, молодая девушка.

– Ах, я телятина, пожалуйте ко мне в горенку!

– То-то же.

Так начались счастливые дни для Якова Никандровича, как звали полным именем лакея Неволина. Посещения «от себя», а не «от барыни», Ириши участились, она сама даже как будто привязалась к своему поклоннику, с которым ее связывало секретное поручение барыни. Предупредительная любезность, возможное исполнение капризов, маленькие подарки, все льстило самолюбию Ириши и заставило ее, если не любить, то «уважать», выражаясь жаргоном петербургских горничных, Якова Никандровича. Расспросы о барине, однако, повторяем, были безрезультатны, несмотря на то, что влюбленный Яков готов был выложить все перед своей возлюбленной.

– Занимается, ездит по визитам, у себя принимает больных, – вот все, что мог рассказать о жизни Неволина его лакей.

– А барыни-то у вас бывают?

– Больные бывают.

– Ну, может, эта болезнь-то одна прилика?

– Нет, этого не заметно. Можно сказать, что этого нет. Я сам диву даюсь. Молодой, из себя красивый, а живет монах монахом.

– Не врешь?

– Перед вами-то… Да я как на духу.

– Так-таки совсем и живет без женского сословия?

– Может, где сам бывает, мне не известно, а чтобы у нас, ни-ни…

Ириша все неукоснительно докладывала Матильде Францовне. Та была недовольна, хотя видела, что ее наперсница искренна и получала сведения из верного источника.

«Пожалуй, и впрямь не подкопаюсь под них…» – кусала Руга себе губы.

Случай – этот слуга дьявола – пришел к ней на помощь.

Однажды, заехав утром к Якову, когда Федор Осипович только что уехал в больницу, Ириша застала своего возлюбленного за уборкой комнат и вместе с ним вошла в спальню Неволина.

Вдруг в глаза молодой девушки бросился лежавший на мраморной доске умывальника осыпанный бриллиантами медальон на золотой цепочке.

– Это чей?.. – схватила она его. – Ты чего же мне, пес, врал, что никакого женского сословия у твоего барина не бывает, что монах-де он монахом. Ишь расписывал, а что это, мужская вещь, по-твоему, забыла зазнобушка ранним утречком…

Яков насилу мог прервать разглагольствования Ириши.

– Экая беда какая. Схоронись ко мне в горенку. Сейчас, значит, вернется.

– Кто вернется, она?

– Какая там она, никакой тут «ее» нет. Баринов медальон, завсегда на нем, на теле носит. Только второй раз позабывает, умываясь, так в первый раз приехал назад бледный, весь дрожит… и прямо к умывальнику.

– Рассказывай, рассказывай, так я и поверила… – заметила Ириша, продолжая любоваться медальоном. – Хорошая вещица, дорого стоит.

В это время в передней раздался сильный прерывистый звонок.

– Он… Положи на место и схоронись.

Ириша вздрогнула от звонка, положила на умывальник медальон и скрылась в комнату Якова. Это действительно возвратился Федор Осипович и прямо прошел к себе в спальню и, взяв забытый медальон, тотчас же уехал.

Ириша убедилась, что Яков ей не врал.

«А все-таки, значит, зазнобушка у него есть», – решила молодая девушка.

– Может, померла она, в память носит… – высказал свое соображение Яков.

– Может быть… – согласилась Ириша.

В тот же день Матильде Францовне была доложена ею во всей подробности история с медальоном, который был точно описан молодой девушкой.

– Ты говоришь, в виде сердца?..

– Так точно-с.

– Весь осыпан бриллиантами?

– Да-с…

– Хорошо, ступай… Благодарю тебя… Это очень важно… Можешь взять себе мой бархатный лиф, шитый стеклярусом.

Ириша поцеловала руку у своей барыни и вышла.

«Это тот медальон, который граф подарил своей жене в день ее рождения», – решила Руга.

Она на другой же день при свиданьи сообщила об этом графу Стоцкому.

На этом и была расставлена сеть графине Надежде Корнильевне, если бы Наташа, подслушав разговор двух графов, не приняла меры и не свела гнусных замыслов интриганов к нулю.

Наташа застала Федора Осиповича дома.

– Доложите, – сказала она Якову.

– Как прикажете? – спросил тот, приняв ее за барыню.

– Скажите, что Наталья Ивановна.

Яков доложил.

– Проси сюда! – сказал Неволин, догадавшись сейчас, кто была посетительница, и, встав от письменного стола, начал ходить нервными шагами по кабинету.

– Ты от барыни? – дрожащим голосом спросил он, когда Наташа вошла в кабинет, плотно притворив за собою дверь.