Современный самозванец - Николай Гейнце

Граф мрачно стоял у входа.

К нему подошел человек в костюме Мефистофеля и тихо его спросил:

– Исполнил ты мой совет? Она ничего не подозревает.

– Тяжело мне было дьявольски, но все сделано, как ты говорил.

– Да вон и она… – шепнул граф Стоцкий – это был он – указывая на графиню, появившуюся в зале в сиянии своей спокойной и грустной красоты.

Граф Петр Васильевич бросился к ней, едва разыгрывая роль восхищенного.

– А отчего ты не надела моего медальона? – спросил он между прочим.

– Если ты его так любишь, я следующий раз надену… – ответила она, видимо, смущенная.

– Я говорю, чтобы ты надела его именно сегодня, – почти крикнул граф, теряя самообладание.

Этот тон оскорбил графиню.

Она невольно оглянула стоявших вокруг и заметила, что Мефистофель обменялся знаками с какой-то боярыней.

– Хорошо, я съезжу домой, если тебе так хочется! – ответила она мужу.

– Да, поезжай, я хочу, чтобы на тебе был мой медальон… – прохрипел граф.

Графиня удалилась.

– О, как я отомщу… – скрежетал Петр Васильевич.

– Напрасно! – возразил Мефистофель. – Помни ее богатство!.. Лучше ступай и развлекись. Посмотри, какая там прелестная фея…

Граф Петр Васильевич нехотя оглянулся, но увидя нечто, действительно, очаровательное, решил развлечься, как сумеет.

– Почему ты такая грустная, прелестная фея? – спросил он, подойдя.

– И феи не могут не плакать, когда их добрые дела разрушаются, – ответил ему знакомый гармонический голосок.

– Ольга Ивановна! – вскрикнул он. – И вы печальны! Помните, вы обещали мне быть моим другом? Ну, станем и плакать, и утешаться вместе. О, Ольга Ивановна, я ужасно страдаю.

– Это я заметила днем дома. Но что с вами? Ведь ваши отношения к Наде поправились…

– О! Не говорите мне о ней! У меня с нею все покончено! И если я в чем вижу милость Бога ко мне, то это в том, что возле меня вы.

Они сидели в густо увитой со всех сторон зеленью беседке.

– Что вы говорите? – прошептала она.

– Правду, только правду…

Он схватил ее руку, привлек ее к себе и страстно, приподняв маску, поцеловал в губы.

У несчастной, давно беззаветно привязанной к нему девушки закружилась голова.

Тут была и жалость, и дружба, и страсть.

– Я полюбил вас с первого взгляда… – нашептывал ей граф Петр Васильевич. – И это вечное, вечное молчание! Вечная невозможность высказаться! Ну, хоть сегодня, Оля, когда я понял свое несчастье и весь свой позор, сжалься, позволь мне прийти в отведенную тебе комнату по окончании бала и отвести с тобою душу. Нам тогда никто не помешает.

– Хорошо… Я не запру своей двери… Моя комната здесь по коридору, вторая дверь…

– А нам с женой отвели наверху… Я благословляю фантазию тестя, который настоял, чтобы мы ночевали у него, а завтра присутствовали на интимном завтраке. Сначала я не понимал, зачем он этого во что бы то ни стало желает, а теперь я не хочу и доискиваться причины… Я вследствие этого буду счастлив.

Прошло еще четверть часа.

Вдруг в дверях залы появилась графиня Надежда Корнильевна. На ее шее ярко сверкал бриллиантовый медальон в виде сердца. Граф Петр Васильевич взглянул и бросился к ней, как безумный.

– Что это значит? – спросил ошеломленный граф Стоцкий.

– Понять не могу! – отвечала Матильда Францовна.

– Значит, и ночное свиданье голубков не состоится?

– Это-то ничего! – отвечала Руга, вместе с графом Сигизмундом Владиславовичем подслушивавшая разговор в беседке. – Приманка посажена, и вся разница в том, что вместо одной рыбки попадется другая…

– Я не понимаю…

– Ускользнул молодой – попадет к ней старик, он на это и рассчитывал, устраивая праздник на два дня…

– А-а…

В двенадцать часов гости Корнилия Потаповича все съехались, и бал оживился еще более.

Затем в одной из зал взвился занавес, и за ним открылась прелестная живая картина «Шалости амура».

В ней Матильда Руга не пощадила никого и ничего, лишь бы угодить вкусам старика Алфимова.

Старый банкир был в неописанном восторге.

В картине было много такого, что побудило графиню ускользнуть из залы в другие комнаты.

– Мне и самому это противно… – гадливо сказал, провожая ее, граф Петр Васильевич. – Один миг с тобою, или эта мерзость!.. Но это скоро, вероятно, кончится.

Возвращаясь в зал, он встретил Ольгу Ивановну, которая тоже спешила уйти.

– Как тянется вечер… – заметила она ему.

– О, я тоже не дождусь конца, мне предстоят дивные мгновенья! – отвечал он. – Я теперь так счастлив…

«Это я ему дала такое счастье!» – думала девушка с радостным трепетом.

XXVI

Западня

На сцене между тем следовали одна за другой самые соблазнительные живые картины.

– Вы просто превзошли сами себя, Матильда Францовна! – восторгался Корнилий Потапович. – Это восхитительно.

– Я готовлю вам сегодня еще один сюрприз, только скажите, когда вы отдадите за него обещанные десять тысяч.

– Вы это об Ольге Ивановне? Да быть этого не может!.. А деньги хоть сейчас… Чек на контору.

– Ну, хорошо же… Стойте здесь и ждите.

Через минуту к старику Алфимову подошла одна из подруг Матильды Францовны и что-то долго втолковывала ему.

– О, благодарю, благодарю, понимаю! – воскликнул старик. – Я никогда не забуду этой услуги.

Собеседница удалилась, и к Корнилию Потаповичу, на губах которого играла плотоядно-довольная улыбка, подошел граф Стоцкий.

– Вы понимаете, конечно, – заговорил Сигизмунд Владиславович, – что все это устроил граф Петр Васильевич с целью доставить вам удовольствие, и вы как порядочный человек обязаны отблагодарить его.

– Да чего же он хочет?

– Он желал бы, чтобы часть приданого его жены была ему передана, если возможно, тотчас же.

– Тотчас же?.. Но ведь он сильно мотает деньги, играет… Ну, да хорошо, хорошо, обещаю… Только позвольте, мне нужно переодеться.

Ольга Ивановна между тем ходила под руку с Матильдой Францовной Руга.

Нельзя сказать, чтобы она особенно симпатизировала этой женщине, но с первого разговора с ней в саду своего отца в Отрадном, молодая девушка чувствовала к ней какое-то непонятное для нее самой влечение, точно Руга своими блестящими глазами, как и блестящими драгоценными камнями, гипнотизировала ее.

Предсказания певицы почти сбывались.

В ушах, на груди и на руках Ольги Ивановны Хлебниковой тоже блестели драгоценные камни, хотя и не выдерживавшие сравнения с украшениями певицы, но и о них там, в Отрадном, молодая девушка не смела и мечтать.

Ольга Ивановна теперь уже хорошо понимала, насколько была права Руга, говоря, что от ее, Ольги Ивановны, желания зависит быть осыпанной золотом и бриллиантами.

Эта житейская опытность красивой, блестящей женщины, ее первой учительницы жизни, заключала в себе, быть может, то притягательное обаяние для молодой девушки, от которого она уже два года не могла освободиться.

Обе женщины прошли в буфетную залу.

Убранство ее было шедевром декоративного искусства и роскоши.

Громадный буфет был переполнен всевозможными яствами и напитками. Тысячи разноцветных электрических огней отражались в массивных серебряных вазах с фруктами и старинных жбанах с шампанским.

– Я хочу смертельно пить, – сказала Матильда Францовна.

– Я тоже не прочь выпить чего-нибудь прохладительного, – отвечала Ольга Ивановна.

– Я сейчас добуду и себе, и вам, – сказала певица. – Садитесь здесь.

Она указала на свободный мраморный столик, множество которых было расставлено в обширной зале.

Хлебникова села, а певица направилась к одному из буфетов, где было не так тесно, как у других.

Вскоре она вернулась с двумя стаканами шампанского, в один из которых незаметно для Ольги Ивановны влила какой-то жидкости, находившейся у нее в маленьком золотом флакончике-брелоке, висевшем на браслете.

Барон Гемпель, взявшийся услужить ей, принес серебряную тарелку с двумя великолепными дюшесами.

– Кушайте, моя крошка… Это вас освежит… В залах становится жарко.

– Какая масса народа.

– Праздник выдающийся.

Ольга Ивановна, действительно хотевшая пить, почти залпом выпила бокал шампанского.

Вино действительно подкрепило ее, а то она стала уставать, так как бал уже приближался к концу.

«А мне надо еще беседовать с графом… – думала молодая девушка. – Я все-таки уйду к себе раньше».

Руга между тем весело болтала с бароном, внимательно следя за стаканом Хлебниковой.

Когда он был выпит молодой девушкой до дна, на губах певицы появилась довольная улыбка.

– Кусочек дюшесы… Груши замечательно сочны и вкусны, – предложила Матильда Францовна.

Ольга Ивановна принялась за грушу.

Вскоре они покинули буфетную залу и вернулись в танцевальную.

Танцевали мазурку.

При появлении обеих дам несколько кавалеров бросились выбирать их.

Руга согласилась и быстро умчалась в вихре этого увлекательного танца, а Ольга Ивановна отказалась.