Конница на войне: История кавалерии с древнейших времен до эпохи Наполеоновских войн - Валентин Тараторин

Пахолики вооружались за счёт «товарища», поэтому имели разные виды оружия, включая и огнестрельное.

Кроме гусар и тяжеловооружённых копейщиков широко использовались наёмная конница из Гермайии, Южной Европы или степняков.

Процесс набора в кавалерию проходил одинаково и в Польше, и в Литве. Виленский сейм (1528 г.) предусматривал следующий порядок. Владелец имения обязан был выставлять из каждых восьми человек, записанных на службу, одного — «на добром коне и в полном вооружении». Остальные семеро зачислялись «стрельцами». В 1529 г. был выработан устав, согласно которому:

«… кто имеет 700 служб, тот обязан выставлять 100 ратников (пахоликов) добрых, конно и збройно; у кого 400 служб, тот выставлял 50 пахоликов; у кого только 8 служб, тот обязан сам ехать на службу; у кого меньше 8 служб, тот обязан сам ехать, толь не на таком коне и не в таком вооружении, каких требует устав, а смотря по средствам своим».

«Убогие шляхтичи, не имеющие ни оного своего человека, обязаны ехать сами на службу, смотря по Средствам своим» (300 кн. 3, с. 313-314).

К середине XVI в. необходимость в тяжёлых копийных или жандармских ротах начинает уменьшаться из-за распространения огнестрельного оружия. Но в тяжёлой коннице, как в таковой, нужда не исчезла. Поэтому пришедший к власти Стефан Баторий (1576—1586 гг.), талантливый дипломат и полководец, осуществил давно назревавшую реформу в армии, в частности, в кавалерии.

Популярные среди шляхты гусарские формирования превратились в тяжёлую конницу кирасирского образца. В число товарищей стали приниматься состоятельные землевладельцы, имеющие годовой доход не менее 50 000 злотых (212, с. 286; 283, с. 53).

Как правило, каждый товарищ или копейщик должен был иметь при себе 4-х пахоликов, но допускались и иные варианты. По поводу вооружения гусара Стефан Баторий давал следующие указания:

«… а те солдаты, которые будут служить в гусарах, должны иметь хороших лошадей; выходя на войну, должен он (гусар) садиться на коня с копьём, в латах, в налокотниках, в шлеме, с коротким ружьём, с саблей, с кончаром или с палашом» (37, с. 59).

Обычно в бою «товарищи» облачались поверх доспехов в звериные шкуры. Встречались барсовые или леопардовые, белого или бурого медведя, волчьи, тигровые, рысьи и, надо думать, иных зверей (37, с. 50; 210, с. 116).

Скорее всего, они были отличительным знаком роты или полка.

Товарищи, а часто и пахолики, надевали своеобразные крылья, сделанные из индюшачьих, орлиных, гусиных перьев. Истоки этой традиции, видимо, надо искать в обычаях турецких и татарских всадников, поскольку они часто использовали такой элемент в своём снаряжении (330, т. 1, с. 9; 330, т. 2, с. 38). Вначале крылья изготавливали небольшого размера и крепили либо на щите, либо у луки седла, сбоку или сзади. Считается, что во время скачки они издавали неприятный для слуха неподготовленных лошадей звук. Те начинали беситься, не подчинялись воле наездника, и, таким образом, конный строй противника разрушался (330, т. 1, с. 15; Цейхгауз. — М., 1998, № 7, с. 5—6). Позже, к середине XVII в., крылья у гусар увеличились в размерах. Крепились они (одно или два) жёстко к спинной части доспехов и нависали над головой кавалериста. Это дало основание полагать, что, кроме вышеизложенного, крылья имели и другое назначение — они защищали гусара от петли аркана в том случае, если строй рассыпался и конники сражались индивидуально.

Обе версии вполне приемлемы и обоснованы.

Пахолики по-прежнему снаряжались за счёт гусара и могли быть вооружены самым различным оружием.

Роты были различными по численности — от 50 до 120 всадников. Строились обычным способом: первую шеренгу и фланги составляли товарищи, а в центре стояли пахолики, задачей которых было прикрывать копийников-гусар рассыпным строем, давая им возможность беспрепятственно атаковать противника.

В то время, как в Европе постепенно отказались от копий, в гусарских ротах их по-прежнему использовали. Длина копья могла быть от 19 до 21 фута (около 6—6,5 м) и, поскольку всадник, хорошо владеющий таким оружием, доставал врага в рукопашной раньше, чем тот успевал приблизиться на длину клинка, преимущество в этом случае было на стороне гусара. Как писал в своём дневнике Маскевич «вместе с силой мы потеряли и необходимые для гусар копья, коими вредили неприятелю» (37, с. 59). Жолкевский вспоминает в своих мемуарах бой под Клушино (1610 г.): на эту иноземную конницу (немецкую или шведскую — В.Т.) соединившись напали несколько наших рот, вооружённых копьями (у тех, у кого ещё были), саблями и кончарами. Конница, не поддержанная москвитянами и немецкой пехотой, не могла устоять и пустилась бежать в свой стан…» (37, с. 59).

Гордон в дневнике описывает действия гусар в бою с русскими под Чудовом (1660):

«Гордон, бывший прошлую ночь на страже, выступил раньше других, получив приказ служить подкреплением роте гусар, которая должна была врубиться в неприятельский кавалерийский полк, по-видимому, составлявший арьергард. Неприятельские войска выстроились в два сильных эскадрона; немного влево сзади их находился пехотный полк. Польская армия приближалась в боевом порядке. Гордон шёл немного влево от гусар, которые на близком расстоянии от врага приготовили копья для нападения. Увидев это, русские выстрелили из карабинов и обратились в бегство, приведя в беспорядок и пехотный полк; польские гусары преследовали их до лагеря. Несколько русских было убито и ранено и отнято три знамя. Когда поляки приблизились к арьергарду и начали стрелять в него, то он сделал поворот налево и пробился через пехотный корпус казаков, приведя его в беспорядок; от двух до восьми сот казаков отделились от остальных и отступили в лес, откуда стреляли в Гордона, когда он проходил мимо со своими людьми. Он остановился и велел подоспевшим драгунам спешиться и напасть на казаков, которые после получасового сопротивления были все избиты» (27, с. 195).

Однако без серьёзного прикрытия со стороны пехоты или лёгкой кавалерии гусары оказывались неспособны противостоять рассыпным атакам легковооружённых всадников и часто бывали биты, так как рассыпавшийся противник имел возможность атаковать плотно построенную гусарскую роту с любой стороны, постоянно уходя от лобовых ударов копийников. ПаЯолики, не имевшие достаточной кавалерийской подготовки, в отличие от казаков, татар или турок, в индивидуальных поединках проигрывали, явно уступая им. Такой случай описывает Гордон, рассказывая о бое под Слободищем (1660 г.):

«Кавалерийские полки, довольно далеко подвинувшиеся по обеим сторонам лагеря, оказались теперь в затруднительном положении, особенно лейб-копейщики (гусары — В.Т.) генерала под начальством Сокольницкого и его же кавалерийский полк под начальством барона Одта, прибывшие к узкому проходу, отделявшему лагерь от болота, и старавшиеся к вреду своему укрепиться на вершине холма, как раз в то время, как пехота была изгнана из лагеря. Казаки, напавшие на них со всеми своими силами, загнали их в болото, в котором многие из них были принуждены оставить своих лошадей и спасаться пешими; многие из их были частью убиты, частью ранены» (27, с. 205).

По этой причине Стефан Баторий не мог ограничиться созданием только гусарских рот, и сформировал так называемые «панцирные» или «казачьи» полки. Экипировались они по тому же образцу, что и первые гусарские части. Всадники, стоявшие в первых рядах, имели усиленное снаряжение: кольчуги, мисюрки, шлемы, лёгкие копья, сабли, луки, иногда щиты и т. д. Остальные доспехами почти не пользовались и вооружались сами различным оружием, принятым по всей Европе и на Востоке (212, с. 286; 330, т. 1, с. 17—18). Большое число панцирников формировалось из числа менее зажиточной литовской знати.

Поскольку Украина тоже входила тогда в состав Речи Посполитой, то и её военные ресурсы были задействованы для прикрытия границ государства. Именно Стефан Баторий ввёл списки-реестры, в которые заносились украинцы, находившиеся на службе у Речи Посполитой. Так появились «реестровые» казаки. Вооружались и снаряжались они по образцу польских панцирных всадников. Казачьи отряды могли действовать строем — «батованием», и врассыпную. Правда, Боплан отзывался о казаках, как о неважных воинах:

«Нельзя сказать, чтобы были плохи на море, но не таковы на конях: я сам видел, как 200 польских всадников рассеяли 2000 отборных казаков» (214, с. 287).

Но подобное могло произойти в любой армии. Политические уловки, к которым прибегали дипломаты Габсбургов и Швеции перед началом и во время Тридцатилетней войны, чтобы заполучить казачьи отряды в свои армии, напротив, говорят об их высоких боевых качествах.