Р.А.Б. - Сергей Минаев

– Да не трясись ты! – Загорецкий снова наполнил мой стакан. – А ты думал, всех этих плюшевых мышей и медведей кто собирает? Станки? Рабочие в белых перчатках с двумя высшими образованиями?

– Я… нет конечно, я…

Мы сидели на кухне у Загорецкого, в старом доме «сталинской» постройки, приканчивали вторую бутылку «Dewars» и обсуждали мои помоечные приключения на фабрике, от которых я все никак не мог прийти в себя.

– Саша, любая корпорация – это машина пострашнее концентрационного лагеря. По двум причинам. Во-первых, рекламная оболочка делает ее привлекательной в глазах общества, во-вторых – люди находятся в этом лагере по своей воле, еще и зарплату получают.

– Я ухожу… теперь точно.

– А я выхожу, – вдруг глухо произнес Загорецкий.

– То есть?

– На улицу. Читал обращение Тома?

– Читал, ну и что?

– Не хочешь попробовать? – Загорецкий встал, подошел к окну и закрыл форточку, будто боясь, что нас услышат на улице.

– Я? А что я? Я, может, и хотел бы, но кто нас поддержит?

– Все клерки этого города, такие же, как ты и я. На сайте «Фронта» сейчас сто тысяч посетителей в день. – Он пристально посмотрел на меня. – Как только хотя бы десять тысяч выйдут на улицу, эта новость зарядит сотни тысяч. И это только Москва!

– Ага, а регионы, можно подумать, сидят и ждут сигнала, – скривился я, – выйти на помощь «гламурным» коллегам. Или как они называют москвичей?

– Слушай, не уподобляйся ты бабкам на лавочке! Откуда этот чертов снобизм? В регионах, если хочешь знать, ситуация херовее, чем у нас. Там люди реально готовы бороться со своими работодателями. Только спичку поднеси!

– Я бы поднес.

– Так поднеси, что тебе стоит?

– Не знаю, – я почесал лоб, – думаешь, кому-то, кроме нас, это нужно?

– А что мы теряем? Говоря о нашей компашке, все очевидно. Мы, как члены старой команды, пойдем вон максимум через месяц. Какая разница?

– Я пойду, если ты пойдешь, – сказал я, как мне показалось, с какой-то мальчишеской интонацией. – Если только это может спасти положение.

– Знаешь, спасти этот мир в принципе могут только две вещи: любовь и массовые расстрелы. Причем необязательно в этой последовательности.

Я посмотрел в лицо Загорецкого, полное какой-то отчаянной решимости, потом перевел взгляд поверх его головы, уставился на перекрестие оконной рамы, и воспоминания захватили меня. Я – делающий первые шаги в офисе «Республики Детства», я – пьющий антидепрессанты в ванной по поводу первого невыполненного плана, я – пересчитывающий первые уворованные деньги, я – курящий сигарету на ступенях офиса, через десять минут после ухода Нестерова, я – гуляющий с Аней по парку, я – спящий в чужом сортире в новогоднюю ночь. Потом все эти «я» сливаются в одну точку и превращаются обратно в перекрестие рамы, похожей теперь на оптический прицел.

Мир спасут две вещи: любовь и массовые расстрелы. Необязательно в этой последовательности…

– На сегодняшний день ситуация обстоит таким образом. – Загорецкий чересчур резко свернул пробку следующей бутылки, и та, сорвавшись, упала на пол, покатилась через всю кухню и скрылась из виду, нырнув под кухонный массив. – В каждой компании – члене картеля образовано что-то вроде профсоюза, из тех, кто висит на сайте «Фронта». Каждый профсоюз возглавляется одним из близких к Тому людей. В «Крахте» это…

– Ты…

Пауза.

– Я. Ты не рад?

Пауза.

– Я, в общем, так и думал.

– И?

– Что «и»? – Я сделал глубокую затяжку. – Может, что и получится…

– Давай! – Загорецкий чокнулся со мной. – За успех…

– …безнадежного предприятия, – добавил я. – Рассказывай.

Раздался еле слышный щелчок, и пробка выкатилась обратно из-под кухонного ящика. Это противоречило законам физики, но так оно и было…

4

Я не спеша шел от парковки к офису. В голове еще толком не успели осесть детали вчерашнего разговора с Аней. Я рассказал ей о намечающейся забастовке, потом выслушал ее истерику, замешанную на страхе за любимого человека, неверии в массовые сборища и возможности как-то противостоять картелю. Привел серьезные, как мне казалось, аргументы в пользу того, почему должен принять в этом участие. Выслушал еще одну истерику. И понимая, что сторонам, независимо от их немерений, договориться не удастся, отговорился тем, что, скорее всего, завтра, то есть сегодня, ничего не произойдет. И все это так и останется шумихой в интернете. Но доверия в ее серо-зеленых глазах я не увидел. Как любая женщина, она боялась подобных предприятий. То, что она так себя повела, не столько расстроило, сколько озаботило меня. Возможно, думалось мне, я принял неверное решение. Возможно, так оно и есть…

Еще издали я заметил, что у центрального входа стоят человек десять сотрудников компании. Некоторые тихо переговаривались меж собой, другие просто бесцельно бродили, меряя двор перед подъездом неестественно большими шагами. Вид у всех был очень нервный. Изредка люди замирали, глядя через стекла витрин в вестибюль или обшаривая взглядом парковку. На лицах была тревожная гримаса ожидания.

Я замедлил шаг. Я не мог поверить в то, что это НАЧАЛО… Нет, все эти люди просто вышли покурить, или ожидают курьера, или дышат воздухом. Хотя какой, к черту, «дышат» без десяти девять утра???

Подойдя ближе, я заметил среди них Загорецкого. Он стоял чуть в стороне и говорил по мобильному. Шагнув ему навстречу, я почувствовал легкую дрожь в ногах. Захотелось вытащить сигарету, и я начал отчаянно охлопывать себя по карманам, хотя точно знал, что сигареты лежат там, где им и положено, – в портфеле. Всего одно слово:

– Началось?

– Да, – кивнул он.

– Ты уверен?

Он молча улыбнулся.

– Ну, давай попробуем, – тихо сказал я и встал рядом.

– Считай, уже получилось, – ответил Загорецкий и убрал телефон.

В течение следующего часа к нам подтянулось изрядное количество народа. Завидев нашу группу, вновь прибывшие замедляли шаг, подходили поближе, минуты две переминались с ноги на ногу, а потом робко заводили разговор. Но большинство, выходя или входя в офис, проходили мимо. Многие с интересом посматривали на нас, интересовались, зачем мы тут толпимся, а получив в ответ короткое: «Забастовка», – опустив глаза, ныряли в подъезд. Тем не менее часам к одиннадцати нас собралось уже человек шестьдесят. Мы отошли от центрального входа и спустились по широкой лестнице вниз, на Новый Арбат, сгрудившись вокруг автобусной остановки. Не получая от лидера четких инструкций по дальнейшему поведению, люди начинали уже тихо роптать.

В половине двенадцатого Загорецкий, все это время непрерывно говоривший по телефону, наконец, откашлявшись, заявил:

– Надеюсь, вы понимаете, зачем мы здесь находимся?

Группа отозвалась утвердительным гулом.

– Каждый из вас посещал страницу «Фронта 2009». Или о ней вам рассказали друзья, или вы пришли за компанию. В любом случае, вы знаете, что день настал. Мы вышли на улицы! Почти в каждом московском, питерском, казанском и екатеринбургском офисе находится местный «фронтмен». По имеющейся у меня информации, только в нашем городе перед зданиями корпораций уже стоят несколько тысяч человек. Акция нарастает в регионах. Ближе к двум часам дня координационный штаб забастовки сообщит данные по стране.

Загорецкий говорил ровным, но немного повышенным тоном, практически не жестикулируя. И это его спокойствие начало передаваться нам. Мы подбадривали друг друга. Мы жадно ловили его слова. Нам хотелось большего.

– В двенадцать мы поднимемся к центральному входу, и я передам руководству компании требования, с которыми выступает объединенный профсоюз. Вы все их знаете: незамедлительные переговоры с нами глав картеля, отмена «февральского пакта» об отраслевом сокращении затрат, увольнениях без компенсаций, увеличении рабочего дня. Мы, менеджеры, единственный платежеспособный и самый многочисленный класс потребителей, больше не будем оплачивать потери корпораций в финансовом кризисе!

Кто-то засвистел, раздались хлопки и одобрительные возгласы. Я слушал его слова и чувствовал, как откуда-то из области солнечного сплетения волнами начало подниматься забытое со времен детства желание коллективной драки. Мы заводили друг друга. От нас пахло адреналином.

– Я прошу каждого подключить к акции друзей, знакомых, коллег. Мы отстаиваем их права! Права, которые они вот-вот потеряют там, – махнул он рукой в сторону офиса, – в пластиковых пеналах, пропахших потом тренинг-залах и переговорных. Донесите это до них сейчас, иначе через пару часов руководители корпораций начнут промывать им мозги придуманной «правдой» о Фронте. Они ничего не знают о нас. Они могут только врать и изворачиваться, защищая себя.

– Чистый Ленин! – пошутил кто-то в дальних рядах, но тут же был «зашикан».

– Еще одно! Не вступайте в словесные перебранки или физический контакт с представителями корпораций. Нас будут провоцировать. Возможно, нас попытаются вернуть на рабочие места силой. Не поддавайтесь, это даст им возможность превратить нашу забастовку в выступление гопников. Они ничего не смогут сделать. Нас гораздо больше. К трем часам дня эти улицы будут наши!