Гарнизон - Игорь Николаев

Голос Хаукона изменился. В нем больше не было мертвящего холода, осталась только странная, почти доверительная печаль. Но, пожалуй, от этого рассказ Тамаса звучал еще пронзительнее.

И страшнее.

— Наш полк не являлся ни самым сильным, ни самым прославленным. Были те, кто воевал лучше нас. Были те, кто воевал намного лучше нас. Но в общем за свою работу стыдиться не приходилось. Годами, потом и десятилетиями мы сражались во славу Бога — Императора и в защиту человечества на многих мирах. И ни разу не дрогнули, не отступили, не изменили присяге. Нам везло… нам очень везло, а мы даже не понимали, насколько. Полк раз за разом попадал под командование более — менее умных командармов. Кроме того, мы обычно действовали самостоятельно, батальонами и ротами, как подвижные группы без всякого фронта. Но однажды… мы увидели, как атакует Мордианский полк. Кстати, а ты когда‑нибудь видел мордианцев?

Фаций не ответил. Тамас усмехнулся, безрадостно и мрачно.

— Я так и думал… Это было прекрасно. Определенно, мордианские воины — лучшая пехота Империума. Разве что криговцы могут стать вровень, и то — главным образом за счет превосходства в техническом оснащении. Как сказал бы мой первый комполка — ныне давно покойный — отменный человеческий материал. Мы восхищались… до первых вражеских залпов. Мордианцы маршировали через нейтральную полосу, шеренга за шеренгой, с идеальным равнением. Ни рвы, ни воронки от снарядов не могли сбить их строй ни на полметра. И так же ровно, идеально ровно они ложились под огнем. Труп к трупу, так, что позади идущие уже не могли упасть — им мешали мертвые шеренги, что маршировали впереди. Целая бригада, три батальона — все были скошены за четверть часа, до последнего человека. Что же сделал командир мордианцев, как ты думаешь?..

Тамас выдержал паузу. Фаций вновь промолчал, а Уве почувствовал, что его бросило в жар. Комендант давно хотел узнать, что же скрыто в прошлом разжалованного комиссара. Какие тайны прячутся за усеченными строчками временного досье "фама гемина"? Холанна, как и всякого обычного человека, увлекал флер загадки, опасных истин и неизбежной трагедии. Однако сейчас, когда его скрытый, болезненный интерес удовлетворялся простым и будничным образом — через исповедь комиссара — Холанн думал, что лучше бы он ничего не узнал.

Думал. И одновременно вслушивался, ловя каждое слово довольно бесхитростной, и в то же время немыслимо трагичной истории Хаукона Тамаса, верного слуги Императора, а теперь, наверное, самого настоящего еретика…

— Он послал новую бригаду. Еще три батальона. Отменный человеческий материал, боец к бойцу… И они так же остались там, до последнего человека. А я был комиссаром, Фаций. Комиссар — это не только тот, кто несется впереди всех, верхом на "Леман Рассе", с цепным мечом наперевес. Поэтому мне нужно было как‑то объяснить своим бойцам — что это было. И почему почти пять тысяч человек бодро промаршировали на смерть во славу Его. Но я справился, ведь я был комиссаром! Нашел нужные слова, донес до каждого моего солдата, что дураки и подонки бывают везде. Даже среди командиров высшего звена… Мы выиграли ту кампанию и войну. Правда то, что осталось от моего полка, целиком уместилось в одном медицинском транспорте, но разве это имеет хоть какое‑то значение пред славой и честью воинов Бога — Императора?

Тамас сделал паузу. Судя по шороху, он ходил кругами вокруг священника, мерными, тяжелыми шагами, так не похожими на обычную походку Хаукона — быструю и легкую.

— И была еще одна планета, название которой я тоже забыл. Почти сплошной океан и много малых островов. Сотни, а может быть и тысячи островов. Хаоситы истребляли там местных, загоняли, как животных, методично и расчетливо. И некому было помочь, кроме нас. И я повел в бой моих солдат, среди которых не было ни одного, кто не был изранен. Это была самая страшная кампания, которую я когда‑либо видел, а я видел многое, будь уверен. Малая война группами по десять человек, не больше. Почти без связи, с парой батарей от лазганов на одного бойца. Боеприпасы мы забирали у мертвых, а воду и пищу искали сами, потому что госпитальный корабль Мунисторума — не войсковой транспорт снабжения. Но мы сражались, и спасли многих. Пока не пришла помощь… пока не пришел Флот. Как ты думаешь, верный слуга Экклезиархии, Голос и Слово Его, что было дальше?..

Лино сказал что‑то неразборчивое и короткое. А может быть и не сказал, просто выдохнул, горько и протяжно — Холанн не разобрал. Похоже, не разобрал и Тамас.

— А дальше Флот поблагодарил нас за самоотверженность… И стерилизовал планету. Вскипятил, как чашку рекафа, со всеми хаоситами, что оставались на островах, и всеми, кого мы не смогли забрать, всеми, кто ждал помощи. "Неоправданные потери, немотивированная операция" — вот как это называлось. Благодарность личному составу полка, медали командному составу, к медалям прилагается легкое взыскание за неуместную и ненужную инициативу. Всем спасибо, еще один мир Его спасен от скверны и Враждебных Сил.

Резкий, короткий звук разорвал тишину, как удар плети. В первое мгновение Уве показалось, что Тамас выстрелил, он машинально и резко обнял Туэрку, прижал к себе, чувствуя под мешковатым комбинезоном худенькое тело девушки. Но комиссар всего лишь щелкнул пальцами, в иллюстрацию своих слов.

— Мы много лет не видели дом, снабжались кое‑как, со сторонних планет. Подкреплений почти не было, поэтому мы набирали пополнение, где придется. Мы стали забывать родной язык… И многие со временем задавали себе один вопрос — ради чего мы мотаемся по миру и погибаем в сражениях? Ради чего стали бездомными бродягами? Но я говорил малодушным, что таков наш суровый долг. Я говорил, что если сегодня мы защищаем людей, которых никогда не знали ранее и забудем после, то случись беда — и завтра кто‑то встанет на защиту нашего дома. И это было правильно. Но в тот день мы увидели, как Империум обходится с теми, кто не окупает армейскую спасательную операцию. И тогда вера моих солдат дрогнула. Но хуже всего…

До ушей Уве донеслось характерное ритмичное шорканье металла о металл — комиссар откручивал крышку фляги.

— Приобщишься? — почти весело спросил Тамас. Священник предсказуемо не ответил, и Хаукон продолжил после паузы, соответствующей одному, а то и двум глоткам, под тихий звук закрываемой крышки.

— Хуже всего было то, что и моя вера… поизносилась. Я мог карать малодушных, разубеждать сомневающихся, укреплять дух слабых… До тех пор, пока моя вера оставалась тверда, словно адамантин. Но как я мог истреблять сомнения в чужих душах, когда они поселились в моей собственной?.. И все же я исполнял свой долг, как мог, со всем старанием и прилежанием. До тех пор, пока мы не попали на Сеферис Секундус. Новая кампания, новые потери… и вот мы на переформировании, в этом благословенном месте. Бьюсь об заклад, ты и не слышал о таком месте, не так ли?

И вновь Лино прошептал что неразборчивое и почти бессвязное.

— Я так и думал. Это планета, превращенная в один сплошной рудник. Кладовая редкоземельных элементов и руд. Сияющая драгоценность в ожерелье ценнейших миров Империума. А еще…

Голос комиссара дрогнул и возвысился, теперь Тамас говорил, с трудом сдерживая застарелую ярость и злобу. Время, наверное, приглушило воспоминания и чувства, но точно не стерло их напрочь.

— А еще это мир, где само понятие "человек" подвергается осквернению, поп! Это мир, где правит вопиющая мерзость! "Империя Человечества" — гордо говорим мы, "Империя Людей". И этих самых людей — именем и властью бога — императора — на Сеферис превратили в рабочий скот, лишенный даже права на жизнь! Во благо империума, именем бога — императора.

Комиссар сник и продолжил с горькой печалью:

— Мы видели многое… Мы освобождали пленных из орочьих лап. Мы спасали тех, кого намеревались обратить в свое служение Тау. Но никогда мы не видели ничего столь же отвратительного и гнусного, как обыденный уклад Сеферис Секундус. Разве что эльдары — налетчики могли бы сравниться, но они враги, что продались Хаосу… А на Сеферис люди властвовали над людьми.

— Мир огромен, Хаукон, — негромко, как‑то очень потерянно проговорил Фаций Лино, и Холанн вспомнил, как совсем недавно слышал эти слова от Туэрки. Насколько же разнился смысл одной и той же фразы…

— Мир огромен, — повторил священник. — А человек несовершенен, и даже Бог — Император не смог изменить нашу изначально ущербную природу. Поэтому он дал нам Империум, как меньшее зло. Как узду, что сдерживает наши инстинкты, нашу тягу с разрушению, наше несовершенство. Но мир слишком велик… и всегда найдется место, где живется хуже других. Жаль, что ты этого не понял! Не понял, и позволил ереси отравить твою душу…

— Самые жестокие и злобные ксеносы не опускались до такой низости, как верные подданные Империума, ведомые наживой и верой в золотой трон. Твоей верой, поп, — сказал Тамас, и слова его отдались в ушах слушателей, словно шипение воды на раскаленном металле. — Мы сражались и умирали ради Империума. Той самой империи людей, которая обращалась с людьми хуже орков и эльдар. И ты никак не сможешь этого изменить, потому что так было!