Венский бал - Йозеф Хазлингер

Прошло не так много времени, и коробки с дырчатыми стенками стали находить на ближайших трамвайной и автобусной остановках. Чаще всего фирменные картонные ящики из-под стереоустановок и телевизоров, эти резервуары могли хранить тепло в течение нескольких часов. Криминалистический анализ картонок, даже при участии телевизионных спецов по розыску, ничего не дал, поскольку злоумышленники пользовались только упаковочной тарой самых ходовых аппаратов, которая мозолит глаза в каждом универмаге и часто употребляется для переезда на новую квартиру.

Даже среди служителей Католической церкви, с самого начала поддерживавшей проект и готовой включить госпожу советницу в очередь на причисление к лику святых как национальную мать Терезу, появились критики проекта, который, по существу, поощрял оставление матерями младенцев и, таким образом, покушался на нерасторжимость семейных уз. На что последовало возражение, адресованное одному нахальному журналисту, что Моисей, как известно, был подкидышем, коему потом Господь открыл священные заповеди. Упоминание библейского патриарха в этой связи отдавало кощунством. И уже не только в Союзе промышленников, но и в журналистской среде, о чем свидетельствовали зловещие намеки прессы, все увереннее поговаривали, что коммерции советник Шварц за милую душу похерил бы весь проект. Но для жены ее занятие было самой пылкой страстью, даже призванием. Она руками и ногами отбивалась от всех нападок. Фрау Шварц по-прежнему позировала репортерам, держа на руках преимущественно темнокожих детишек, хотя именно это укрепляло общество во мнении, что ее Центр вызывает приток чужеземцев, задумавших сбагрить своих младенцев в Вене. Поэтому она неустанно выступала за более строгий пограничный контроль. Тяжелее всего приходилось стражам южных и восточных рубежей, поскольку замотанным пограничным чиновникам всякая семья, въезжавшая в страну с маленьким ребенком, казалась подозрительной.

– Как видите, – сказал советник Шварц, – моя жена – неисправимая социалистка.

Суждение, однако, более чем неожиданное.

– Несколько лет назад, – сказал я, поднимаясь, – один молодой человек заявил мне, что при таких деньгах, которые я плачу своим работницам, мой завод надо взорвать к чертям собачьим. Я ответил ему: «В принципе вы правы».

Все семейство недоверчиво посмотрело на меня.

– Я могу процитировать это за «круглым столом» по тарифной политике? – спросил Шварц, когда я протянул ему на прощание руку.

– Разумеется. Тогда будет повышена зарплата младшего персонала. Но мы автоматизируем обслуживание техники, и вас, сударыня, возможно, порадует приток младенцев отечественного производства.

Мне самому понравилось, как я с ними расстался. Им придется приложить усилия, чтобы зализать свои болячки. А у меня не было желания после дешевого трюка Шварца льстить ему и его присным. Выходя из ложи, я встретил его дочь под ручку с рыжим молодым человеком. Она представила его мне. Я пропустил мимо ушей имя, но обратил внимание, что слова «Очень рад» он произнес с французским прононсом.

– К сожалению, меня ждут, – сказал я. – Попозже непременно увидимся.

Спускаясь вниз, я поприветствовал кое-кого из знакомых, но уже не останавливался. В этот момент я решил на следующий же день позвонить в Швейцарию и выяснить, как завертелось дело.

Однако в первую очередь мне было любопытно узнать, кого я застану в своей ложе. Когда я вошел в нее, до полуночи оставалось почти тридцать минут. Ложа была пуста. А дама из левой, соседней, торжествуя, сообщила:

– Я похитила у тебя художника.

Платье на ней было новее вечерней газеты, если можно так выразиться, прочий наряд тоже. Обычно она тратит на это кучу денег. Зеленая с мягко затененными полосами ткань. Кольцом из той же материи стянуты на затылке волосы. Ее звали Моника Долецаль, она лет на десять моложе меня. Истинно бальное знакомство. Их семья абонировала ложу с тех же давних пор, как и мы свою. Я помню Монику еще совсем юной на первом балу в ее жизни. Позднее она взяла в свои руки овощную торговлю отца. Замуж так и не вышла. В последние годы она всегда привозила на бал многочисленных друзей. И в их ложе никогда не умолкал веселый гул. Стоп. Ее ведь нет в списке? Стало быть, она жива? В таком случае я обязательно позвоню ей. Я целый год не видел ее, мы встречались только на балу.

Итак, Долецали. Они составляли… составляют весьма приятную компанию. Если сравнить обе ложи, Долецалей можно уподобить легкой музыке, а Хильцендорферов – серьезной, но эти два семейства принадлежат совершенно разным мирам. Долецали в общем-то не любители оперного искусства. Зато не пропускали ни одного мюзикла. Если мне не изменяет память, несколько раз даже летали в Лондон и Нью-Йорк на премьеры. Как только оркестр начинал играть странные мелодии, которые я не могу отличить друг от друга, левая ложа пустела. Заветным желанием Моники было пригласить на бал в Опере того самого Уэббера, который навалял множество этих немыслимых инфантильных опусов. К счастью, это ей не удалось. Но мне нравилось, что она никогда не задирала… простите, не задирает нос. В сущности, все Долецали – работящие и толковые люди, семья добилась положения своим трудом. Они умели вкладывать деньги, и, насколько я знаю, без особых осечек. Сегодня в их руках практически вся торговля фруктами. Моника говорит по-венгерски и легко понимает славянскую речь. Помнится, на каждом балу она предлагала мне вкладывать деньги в страны Восточной Европы. Но я не хотел. Хлеб обладает слишком большой символической силой, чтобы с его помощью в кризисных регионах создавать процветающие предприятия. Никто не хочет есть чужой хлеб. Я получаю письма от знакомых, путешествующих по Америке, они просят, чтобы я авиапочтой высылал им наш хлеб. Не могу поверить, что словаки когда-нибудь будут жевать венский хлеб. Разве что иногда в виде экзотической добавки. Но если бы я перенес туда свои экономические интересы, у словаков возникло бы чувство, что они опять должны петь наши песни. И наоборот, если (юнцы узнают, что мы печем свой хлеб в Словакии, флорисдорфский хлебопек сможет исподтишка злорадствовать. Дешевая рабочая сила никогда не компенсирует потерь на рынке.

Кроме того, от коллег из Союза промышленников я слышал совсем иные сюжеты. Некоторые предприниматели потерпели полное поражение. Кого-то мы с трудом спасли от провала краткосрочными кредитами. А всему виной в большинстве случаев оказавшиеся не у дел политики. Сегодня какой-нибудь министр из-за скандала лишается кресла, а завтра он уже сует всем визитную карточку со словом Consultihg и начинает навязывать свои зарубежные контакты для торговли с восточными странами. С комиссионными у них всегда все в порядке, а бизнес выигрывает редко. Политическая дипломатия и дипломатия бизнеса – это пироги с совершенно разной начинкой. Политики полагают, что главное – хорошие контакты и хорошие комиссионные. Это – заблуждение. Для бизнеса куда полезнее разлаженные контакты, а лучше всего сохранение ощутимой дистанции, даже глухая стена, и скупые комиссионные. Все это ставит на первое место товар, а не акт купли. Деловой партнер должен чувствовать: мой товар настолько хорош, что у меня нет необходимости всучивать его.

У Моники Долецаль – свой особый подход. Когда она общается с крестьянами, можно подумать, что она – одна из них. Она пьет с ними на брудершафт и поет их песни. Наши восточные торговые каналы она попросту игнорирует и постоянно обескровливает, вступая в соглашение с крестьянами. Если бы она последовала советам бывших политиков, ей пришлось бы умасливать комиссионными каждого щедрого на услуги шарлатана с важной осанкой, а в результате она получила бы пустое сальдо.

Я зашел в соседнюю ложу. Родители Моники приветствовали меня чересчур эмоционально. Старый Долецаль вскочил, развел руки и запел:

На бал мы ходим не танцевать,а чтоб хлебопеков увидеть опять.

Его жена, которой стоило немалого труда удерживать в тисках платья свои пышные формы, с задорным видом протянула мне руку.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Хорошему столу – свежая выпечка.

Ян Фридль – в своем кресле, рот был перекошен застывшей пьяной улыбкой.

– У меня только четверть часа, – сказал я. – Надо ехать в аэропорт.

– Когда же мы увидим госпожу княгиню? – спросила старшая Долецаль. – Я уж решила, вы хотите скрыть ее от венцев. Мы тоже ожидаем гостя.

Долецаль был на несколько лет старше меня. Кого именно они пригласили, он не сказал, сюрприз есть сюрприз. Намекнул, что это знает только ЕТВ, – появление гостя должно произвести подобающее впечатление.

Господи, подумал я, наш пострел везде поспел. Моника чмокнула меня в щеку. Несмотря на то что мы не виделись целый год, она вела себя с такой милой непосредственностью, будто мы через день встречались для интимных бесед. Я сел рядом с ней, напротив Яна.