Дом и корабль - Александр Крон

Он потянулся к телефону, но в этот момент появился Божко, весь - оскорбленное достоинство. Комиссар не дал ему раскрыть рта.

- Жалобы после, - сказал он, пристукнув карандашом по столу. - Объявляется аврал. Тридцать минут на то, чтоб привести операционную в боевую готовность. Кто у нас главный хирург на бригаде? Штерн?

- Так точно, военврач первого ранга Штерн, - пролепетал Божко.

- А флагманский хирург флота?

- Бригврач профессор Холщевников.

- Можете идти, - сказал военком. - Советую не терять времени. В воздухе пахнет трибуналом.

Божко выскочил из каюты в смятении.

- А теперь, - сказал комиссар, - запасемся терпением.

Он сел поудобнее, снял телефонную трубку и вызвал «Парус». «Парус» оказался занят. Ивлева это не расстроило, он тут же договорился, чтоб ему сообщили, когда «Парус» освободится. Через минуту раздался звонок, замигала красная лампочка: «Парус» был свободен. На этот раз оказался занят «Корвет». Не без труда удалось объединить «Парус» с «Корветом» и вызвать «шестой». «Шестой» долго не отвечал, а затем, пискнув что-то неразборчивое, дал отбой. Ивлев скорее догадался, чем расслышал, что надо вызывать не шестой, а «шесть - два звонка». Он кротко выжидал, когда вновь ответит «Корвет», но в это время «Парус» потерял терпение и разъединил. Заметив, что Туровцев приплясывает от нетерпения, комиссар улыбнулся.

- Сразу видно, что ты не работал в сельском районе. Спокойствие, лейтенант. Главное - не выходить из себя.

В конце концов он дозвонился всюду, куда хотел. На коммутаторах поняли, что этот ровный глуховатый голос, хотя и не богат начальственными раскатами, принадлежит человеку, который делает важное дело и намерен довести его до конца. Ивлеву стали помогать. Через десять минут он уже знал, что начальник центрального госпиталя Заварицкий выехал в Кронштадт, а Штерн ночевал на береговой базе подплава и час назад ушел, не оставив адреса. Холщевникова тоже не оказалось на месте, но зато удалось выяснить, что бригврач предполагал зайти к себе на квартиру, где, к счастью, не выключен городской телефон. Комиссар записал на бумажку драгоценный номер, подчеркнул его жирной красной чертой и заключил в двойной синий кружок.

- А-ноль, - сказал он раздумчиво. - Где-то поблизости. Пойдем звонить по городскому.

По городскому звонили от оперативного дежурного. Квартира профессора Холщевникова ответила могучим басом. Митя, стоявший рядом с комиссаром, слышал каждое слово.

- Бригврач Холщевников у телефона.

- Здравствуйте, Федор Федорович, - сказал военком. - Батальонный комиссар Ивлев.

- Дивизионный?

- Нет, всего только батальонный. Ивлев, Ивлев… Вы меня не помните?

- Ивлев? Ивлев из морской пехоты? - загремело в трубке. - Ивлев - сложный перелом? Ивлев - тридцать три осколка? Помню. Что вы делаете в Ленинграде, Ивлев?

- Не понимаю вопроса, товарищ бригврач.

- А чего ж тут не понимать? Я самолично подписал ваши документы - то ли на эвакуацию, то ли на демобилизацию… А вы разгуливаете по Ленинграду, да еще повышаетесь в чинах. Это мне обидно. Послушайте, Ивлев, когда мы вас выписали, у вас был послеоперационный свищ?

- Так точно.

- Вот видите - я все помню. Ну и что же он - закрылся?

- Так точно.

- Чудеса, если только не врете. Ну хорошо-с. Я вас слушаю.

Не в пример Мите, комиссар очень коротко и толково изложил свою просьбу. Холщевников не перебивал и только недовольно крякал, от чего дребезжала мембрана.

- М-да! - сказал он наконец. - Черт дернул меня взять трубку. Все как нельзя более некстати… Вы вольны считать меня бессердечным чинушей, но должен сообщить вам, что сегодня у меня выходной день. Первый выходной с начала Великой Отечественной войны. Согласован аж до самого Военного Совета. У меня сейчас находится мой почтенный друг Юлий Абрамыч Штерн и небезызвестная вам Прасковья Павловна, мы с превеликими трудами растопили печку и намерены предаться доступным в нашем возрасте порокам - сиречь пьянству и азартным играм. Разопьем бутылочку шнапса и засядем в преферанс. Я понимаю, вам, как политработнику, эта картина омерзительна, но мы - живорезы, люди, как известно, отпетые.

Митя обмер. Это был отказ.

- Значит, на вас не рассчитывать? - спросил Ивлев очень спокойно. - Так я вас понял?

- Вы меня поняли совершенно правильно. - Холщевников заговорил вызывающе, - по-видимому, он начинал сердиться. - Мы не в пустыне и не в открытом море, в каждой части есть свои штатные врачи… Вы, конечно, сейчас начнете про воинскую присягу и прочее. Это все будет напрасно. Мне шестьдесят три года, и если я не буду отдыхать хотя бы раз в шесть месяцев, меня хватит кондратий посреди операционной, что даже и с государственной точки зрения невыгодно…

- Порядок, - сказал Ивлев, прикрыв трубку ладонью. - Начал грубить и жаловаться - значит, скоро сдастся.

- Насчет воинской присяги - и в мыслях не было, Федор Федорович, - сказал он в трубку. - Вы большой человек, мне ли вам указывать. Но уж коли на то пошло - позволю себе напомнить вам другую…

- Какую? - настороженно спросил бригврач.

- Факультетскую. Присягу медицинскому факультету. Припоминаете?

Наступило грозное молчание. В трубке что-то потрескивало, затем раздался щелчок, похоже было, что бригврач положил трубку на рычаг. Но Ивлев упорно ждал. Через минуту резкий тенор (вероятно, Штерн) спросил:

- Транспорта у вас, конечно, нет? Хорошо, давайте адрес. Адреса тоже нет? Прелестно. Так что же, назначим рандеву? Нам нужно пять минут, чтоб залить печку и собраться…

Оставив комиссара уславливаться насчет рандеву, Митя понесся в лазарет.

Каюров по-прежнему был без сознания. Его переложили на кушетку и разули. Доктор Гриша сидел рядом на низенькой скамеечке и держал его за руку. Судя по лицу Гриши, пульс у раненого был неважный.

На вошедшего Туровцева Гриша посмотрел со страхом и надеждой.

- Не падай духом, Григорий, - сказал Митя. - Сейчас здесь будут Холщевников и Штерн.

Самому Мите эти имена мало что говорили. Но для военфельдшера это были боги, небожители. Он чуть было не брякнул «врешь», но удержался, вспомнив Горбунова: командир не терпел таких бессмысленных восклицаний.

- Операционную вымыли? - деловито осведомился Митя.

- Моют. Грязищи, как на угольной барже.

- Что тебе еще нужно, доктор?

- Кислород.

- Много?

- Баллон.

- Ясно. Еще что?

- Много горячей воды.

Мптя задумался.

- Горячая вода должна быть в машинном отделении. Выясню. Дальше?

- Полный накал.

- Труднее. А этот тебе не годится?

- Смотря для чего. Чтоб зарезать человека, так даже слишком светло.

- Ладно, не злись. Сиди здесь камнем. Жди. Я все сделаю.

Окрыленный удачным началом, Митя побежал в машинное отделение. Спустившись по узкой и крутой железной лесенке в корабельную преисподнюю, теплую, влажную, пахнущую горячим маслом, он сразу попал в окружение. Каким-то непонятным образом все корабельные «духи» уже знали, что на «Онеге» будут оперировать минера с «двести второй». Туровцева обступили люди в промасленных робах, с лоснящимися от жирной копоти лицами. Ему улыбались, как старому знакомому. Подошел, вытирая руки о паклю, инженер-механик плавбазы Бегун.

- Чем могу служить? - спросил он не очень приветливо.

- Нужна горячая вода.

- Башилов, дай пар в душевую машинного отделения…

- Не годится, - сказал Митя.

- Надо подать в лазарет?

- Обязательно.

- Ведрами натаскаем.

- Это уж лучше.

- Товарищ старший инженер-лейтенант, разрешите, - сказал тонким голосом самый юный и чумазый из «духов».

- Ну, ну, Мамкин?

- А что, ежели воду согреть здесь, а подать в нос по магистрали? Под давлением.

- Молодец, салага, - сказал Бегун. - Позовите-ка сюда старшину трюмных.

- Левчука к командиру БЧ-5!

Побежали за старшиной. Старшина явился встревоженный. Это был толстяк - явление по блокадным временам редкое.

- Мамкин, повтори, - сказал Бегун.

Мамкин повторил. Старшина выслушал его молча и не выразил ни восторга, ни порицания.

- Тьфу ты, идол! - не выдержал кто-то. - Ну что глазами хлопаешь?

- Соображаю, - сказал старшина обиженно.

- Давай побыстрей проворачивай.

- Быстрей не получается…

- Что, смазка загустела?

Старшина отмахнулся. Соображал он примерно минуту, выяснилось, что минута - это много времени. Наконец спросил:

- Когда надо?

- Через двадцать минут.

Старшина подумал еще.

- Сделаем.

У Мити отлегло от сердца.

- Что тебе еще надо, лейтенант? - спросил Бегун. - Говори сразу.

- Нормальный вольтаж.

- Большой генератор запускать не буду. Ладно, не расстраивайся, - сказал он мягче, увидев, что Туровцев пошел пятнами. - Пойдем потолкуем с электриками.

В генераторной было тихо, полутемно и прохладно, как в церкви. Цветные контрольные лампочки бросали лампадные блики. Укрытый брезентом большой генератор походил на огромное толстокожее животное, погруженное в глубокую спячку. Зато находившийся тут же маленький движок выбивался из сил, он шелестел и шаркал латаным ремнем, то сердито искрил, то принимался петь - ему было явно не под силу напитать энергией огромную «Онегу».