Экзорцисты - Джон Сирлз

Глядя на куклу и размышляя о том, что мама говорила о ее безобидности, я не удержалась и сказала:

– Мне все равно не нравится, что Пенни где-то рядом. Не нравится, когда она сидит в твоем кресле. И совсем не нравится, когда оказывается в твоей постели. К тому же мне не нравится, что ее фотография оказалась в газете. Дети в школе, люди в городе – все знают, что здесь происходит, мама. Они сломали наш почтовый ящик и перевернули мусорные баки, чтобы показать, как они к нам относятся.

Мама ответила не сразу.

– В данный момент мы не в состоянии изменить мнения людей. Но с Пенни мы кое-что сделать можем. И какой бы ни оказалась правда о кукле, мы можем отправить ее в такое место, где ты ее не будешь видеть и откуда она не сумеет причинять зло.

Она встала и подошла к старой кроличьей клетке, где когда-то жил Мистер Глупышка, смешно морщивший нос и поглощавший бесконечные морковки, которыми его кормила моя сестра. Клетка была не такой уж и большой. И не слишком тяжелой. В этом я убедилась, когда мама сняла ее с деревянной подставки и попросила меня ей помочь. Мы вместе взялись за прутья, пронесли ее через лужайку, поднялись на крыльцо, вошли в дом и спустились в подвал. После короткого обсуждения мы выбрали место на книжной полке за нишей. Мы решили поставить клетку туда, потом мама ушла и вскоре вернулась с Пенни на руках. Положив влажное тело куклы внутрь клетки, мама закрыла дверцу, задвинула засов и облегченно вздохнула.

– Скажи мне, Сильви, теперь ты чувствуешь себя лучше?

Вид Пенни, оказавшейся за стальной решеткой, должен был меня успокоить. Но, поглядев на куклу – листья из ее волос исчезли, браслет все еще украшал запястье, ножки-леденцы аккуратно сложены, а на губах все та же улыбка, – я не почувствовала никаких изменений. И все же я знала, что хотела услышать мама, и открыла рот, чтобы дать правильный ответ.

И тут меня, как и маму немногим раньше, прервал резкий телефонный звонок. Звук напугал нас обеих. На этот раз он звонил намного дольше – автоответчик должен был давно включиться. Мама вздохнула.

– Наверное, пленка полностью заполнена сообщениями. Пожалуй, мне стоит поднять трубку, вдруг это папа звонит нам с дороги.

Она подошла к болтающемуся шнуру, чтобы погасить свет, собралась его дернуть, но в последний момент передумала.

– Я вдруг подумала о своем далеком детстве, – сказала она. – Во время долгих ночей на ферме мне иногда было страшно спать в своей комнате. Когда такое случалось, отец оставлял свет включенным. Он говорил, что представить что-то плохое при свете труднее, чем в темноте. Пожалуй, здесь применима та же идея. Давай оставим свет. Как тебе такая мысль?

Наверху продолжал звонить телефон, я подняла голову и посмотрела на балки, и у меня возникло странное тревожное чувство. Но я сказала, что ее предложение кажется мне разумным, она отпустила шнурок и не стала тушить свет в подвале. Мы поднялись по лестнице наверх.

Когда мы пришли на кухню, я плюхнулась на стул и стала листать книгу с образцами обоев, а мама сняла трубку. «Пейслийский узор». «Блумсберри хаус», «Крошечные звездочки». Каждый имел красивое название, и в тот день, когда мама принесла книгу домой, она спросила, какой рисунок больше всего соответствует моему «я». Тогда я не смогла выбрать и теперь, после того как прошло несколько месяцев, все еще не находила ничего подходящего.

– Мне очень жаль, – услышала я мамины слова. – Но я вынуждена просить вас перезвонить после того, когда вернется мой муж. Именно он решает такие вопросы. Благодарю вас.

Она повесила трубку, увидела, что я листаю книгу, и спросила, нашла ли я то, что мне подходит больше всего.

– Пока нет, – ответила я, и в этот момент телефон снова зазвонил.

Звонки заставили нас обеих застонать, мы переглянулись и рассмеялись.

– Теперь я знаю, как чувствует себя секретарь, – со вздохом сказала мама перед тем, как взять трубку.

Последовала долгая пауза, потом уже куда более холодным тоном, чем она говорила по телефону до этого, мама спросила:

– Возле какого телефона-автомата? У «Марс Маркет»? Понятно. Это довольно близко.

«Пурпурный парад». «Звезды и полосы». «Млечный путь». Я продолжала переворачивать страницы в поисках идеального рисунка.

– Ну, наверное, это будет нормально. Однако я не обе-щаю, что смогу вам помочь. Все не так просто. К тому же моего мужа нет дома, а обычно он… – Она помолчала и продолжала: – Если вы свернете налево у стоянки на Холаберд-авеню, то окажетесь на перекрестке. Поверните направо. Ну, не совсем. Не направо. Дело в том, что я сама очень редко там езжу, поэтому не могу дать вам правильные указания. Спросите у кого-нибудь еще. Нашу улицу легко проскочить, поэтому я дойду до угла и там вас встречу. Договорились, мистер Линч.

Это имя заставило меня поднять голову. Я захлопнула книгу и подождала, когда мама попрощается и повесит трубку.

– Мистер Линч? – повторила я, как только мама закончила разговор.

– Да. Я не уверена, что ты помнишь, но мы встречались с ним и его дочерью несколько лет назад в Окале.

Прошло много времени, тем не менее я прекрасно помнила тот вечер.

– Чего он хочет? – спросила я, не в силах скрыть тревогу в голосе.

– Ну, именно его я имела в виду, когда говорила он. Он проявил большую настойчивость. Звонил много дней подряд. А теперь приехал в город. Мистер Линч сказал, что состояние его дочери снова ухудшилось. Ей совсем плохо.

Я все еще видела, как он зовет дочь, присев на корточки возле кустов, и помнила ее странное молчание, в то время как в свете фонаря над парковкой ее рот двигался, словно у марионетки.

– Может быть, тебе следовало ему отказать.

– Сильви, ты рассуждаешь не по-христиански.

Она была права, но я уже не могла остановиться.

– Из того, что он решил приехать в Дандалк, еще не следует, что ты должна все бросить и куда-то идти, чтобы молиться о ней на улице.

К этому моменту мама уже выходила из кухни. Она остановилась в дверном проеме и вздохнула.

– Молитва ничего не стоит человеку, Сильви. Помни об этом. Сейчас я совсем не уверена, что сумею помочь, но потратить немного своего времени и хотя бы попытаться не так уж и трудно. Поэтому я намерена пере-одеться и встретиться с ним.

В середине книги имелось несколько белых образцов, которые я уже пролистывала. Слушая, как скрипят половицы у меня над головой, где в своей спальне собиралась мама, я снова обратилась к ним. Белейшие тучи. Белейшие морские ракушки. Белейший хлопок. Я внимательно изучала каждый рисунок, пока мама не спустилась вниз. Она снова заколола волосы, в ушах подрагивали серебряные крестики; еще один висел на шее. На ней было одно из ее многочисленных серых платьев.

– Ты всегда так одевалась? – не удержавшись, спросила я.

Мама склонила голову набок, продолжая возиться с одной из сережек в виде распятия.

– Нет. Несколько лет назад это предложил твой оте-ц. Он считал, что во время работы мы должны демонстрировать миру соответствующую версию себя.

– Форма, – тихонько пробормотала я.

– Что?

Она спросила с такой интонацией, словно не расслышала меня. Я посмотрела на нее и попыталась объяснить:

– Платья и украшения. Папины коричневые костюмы и желтые рубашки. Они как форма.

– Ну, наверное, Сильви. А мне так проще – не нужно думать, что надевать. Нет нужды тратить время на хождения по магазинам или выбор нужного платья перед шкафом – я никогда не любила этим заниматься. В любом случае я скоро вернусь и мы попытаемся спасти этот день и заняться чем-нибудь приятным.

Когда мама ушла, я снова принялась за изучение образцов обоев, прислушиваясь к ее шагам в коридоре, потом она открыла и закрыла входную дверь. Однако образцы не давали мне отвлечься от мыслей о том, куда она идет. Наконец я не выдержала, отложила книгу и встала.

Я выглянула в окно, увидела на улице маму, и вскоре мне удалось ее догнать. Когда мы подошли к перекрестку, там уже стоял фургон, включивший сигнал экстренной остановки.

Забытые последователи Пастыря — такие слова были написаны на его боку, частично скрытые толстым слоем грязи. Кто-то попытался что-то на нем нарисовать. Я лишь сумела различить контур безголового животного с бесконечно извивающимся хвостом и случайными буквами и цифрами, беспорядочно написанными вокруг: М, А, З, 6, 13.

Когда мы подошли к фургону, Альберт Линч неуверенно помахал нам рукой из-за руля. Что-то в его внешнем облике заставило меня содрогнуться. Однако мама выглядела совершенно спокойной, поэтому я просто последовала за ней. Его гладкая кожа ребенка – деталь, которую я помнила с нашей первой встречи на парковке, – не изменилась. Но теперь он носил большие очки, а на верхней губе появились клочковатые усы. В тот вечер, во Флориде, Линч был в бейсбольной кепке. Без нее стал виден его лысый череп, который блестел, словно его отполировали.