Золотая решетка - Филипп Эриа

Глава XV

После капитуляции немцев в Париже, после триумфальной прогулки генерала де Голля от площади Этуаль до Собора Парижской богоматери, после прохождения американских войск через Елисейские поля Агнесса стала свидетельницей возвращения людей, бежавших от войны, но одетых в военную форму. Светская жизнь, которая в течение четырех лет оккупации процветала только в кружках коллаборационистов, варившихся в собственном соку, вдруг в несколько дней пышно развернулась, но состав участников не очень изменился. Наиболее скомпрометированные лица проворнее прочих обнаружили в своем сердце патриотические чувства, которые им, по их уверениям, приходилось подавлять. Они, оказывается, только делали вид, что симпатизируют немцам для того, чтобы добиться от них смягчения жестоких репрессий, помилования и некоторых сведений, полезных для деголлевцев. Каждый из таких "патриотов" говорил о своей "сети", о кличке, которую он носил в подполье; но если какой-нибудь простак начинал задавать коварные вопросы, а недоверчивые слушатели требовали уточнений, болтун, а чаще всего болтунья, вдруг умолкали: тише, ради бога тише, военные действия еще не окончены и еще многого-многого нельзя сказать. В общем количество тех, кто вдруг заявил о своем принадлежности к Сопротивлению, значительно превысило число подлинных его борцов, которых имелось по спискам триста тысяч человек, что составляло семь десятых процента всего населения Франции, насчитывавшего сорок два миллиона человек. Из комодов и гардеробов вдруг вытащили запрятанные после поражения мундиры, какие носили в период между двумя войнами, и военная форма вновь появилась в квартирах, но красовалась теперь не на плечах хозяина, а на спинках стульев в передней - к сведению визитеров. Почти таким же быстрым темпом, в каком производились в те дни аресты, шли операции "самоочищения" либо посредством личных жертв, либо через третьих лиц. Отцы посылали своих сыновей в отряды добровольцев, и тогда все семейство, обеленное и успокоившееся, с гордостью укрывалось за щитом с изображением карты Франции, начертанной золотом по синему фону. Дамы, отказываясь от развлечений, надевали форму Красного Креста или нестроевых войск. К такого рода маскараду, придававшему женскому облику нечто мужественное, особенно охотно прибегала та самая орава амазонок, которые еще недавно группировались вокруг какой-нибудь герцогини, актрисы или дочери министра и, представляя при оккупации сливки общества, держали в своих руках доходные места, всяческие блага и милости.

В освобожденной столице живо расплодились бывшие "неоки". Эти парижане, пробывшие в изгнании четыре года, упорно остававшиеся в южной зоне, несмотря на упразднение демаркационной линии, с гордостью заявляли о твердом своем решении не видеть ни одного немца, хотя тогда немцами кишела вся Франция. Начиная с сентября, подхваченные внезапным порывом, рассчитывая на триумфальное возвращение, "неоки" стали постепенно, этапами, продвигаться к Парижу, подобно Наполеону, возвращавшемуся с острова Эльбы.

Но и военизированное кокетство и запоздалая храбрость бледнели перед нашествием беглецов в мундирах, возвращавшихся с отдаленных рубежей, на которые они отступили. Они прибывали в самолетах и, можно сказать, пачками низвергались с небес в центр Парижа. Просачивание произошло в мгновение ока. Это была шестая колонна. Роскошный отель близ площади Этуаль, так же как знаменитый ресторан - услада многих поколений, так же как некий салон на Ля Мюэт или в Фобур-Сен-Жермен, только что очищенные от немецких зеленых мундиров, вдруг увидели в рамке входных дверей дельцов, адвокатов, сочинителей драм или киносценариев, попрошаек и холуев, которые, удрав из Франции задолго до всякой опасности с чадами и домочадцами, целых четыре года укрывались в канцеляриях - кто в Алжире, кто в Лондоне или в Нью-Йорке - и вдруг возвратились в военной форме цвета хаки с нашивками или без нашивок, но уж непременно со всякими значками и ленточками, с высоко поднятой головой, пронзительным и прямо-таки инквизиторским взором, с карманами, набитыми рассыпным кофе в зернах (из офицерской столовой), который они раздавали полными пригоршнями встречным и поперечным, а вдобавок - и квадратики жевательной резины, удостоверившись предварительно в гражданских чувствах людей, ими облагодетельствованных. Их чествовали - и, конечно, куда больше, чем офицеров и солдат Второй бронетанковой дивизии, которые, пройдя через Париж и соединившись с Седьмой американской армией, сражались тогда в Бургундии.

И вот, узнав, что Жоффруа Сиксу-Герц прибыл из Лондона в военном мундире, да еще облеченный какой-то миссией, госпожа де Мофрелан почувствовала срочную необходимость укрепить узы родства с этим семейством; она устроила на Лилльской улице прием в честь юного героя; Агнесса была приглашена вместе со своими племянниками Жильбертой и Манюэлем. Она задержалась в Париже яз любви к своему городу, а также в силу необходимости. За последние полгода, прожитые ею в столице, и особенно за недели высадки и Освобождения, она опять привязалась к Парижу. В сердце своем она переживала и все бедствия Парижа, и тоску ожидания, и бурный взрыв восторга освобожденного города, она так боялась, что немцы разрушат Париж, и теперь не могла расстаться с ним. Прошло шесть месяцев, только шесть месяцев, но их оказалось достаточно для того, чтобы Агнесса вновь корнями вросла в почву родного города. Скромные насаждения, которые она сделала собственными руками, желая украсить свой парижский садик и позабавить сына, отнюдь не были просто жестом.

Да если б она и хотела возвратиться на мыс Байю, туда еще было невозможно пробраться. Дивизия Леклерка вступила в Париж через восемь дней после высадки в Провансе, за два дня до освобождения Тулона; освобождение Иль-де-Франса и долины Роны происходило одновременно. Но все плато Лангра еще оставалось в руках немцев. Нечего было и думать добраться до Лазурного берега прямым сообщением по железной дороге. Агнесса совсем не хотела, без крайней на то необходимости, подвергать сына мукам путешествия кружными путями через провинции, еще не пришедшие в себя после своего пробуждения.

Когда Агнесса в сопровождении племянника и племянницы поднималась по ступеням крыльца Мофреланов на глазах у обитателей соседнего дома, которые выглядывали из окон, как из театральных лож, рассматривая прибывающих, она услышала нараставший гул великосветского сборища. Но, пройдя через вестибюль в большой зал, она не могла определить, что за прием там происходит. Открывшаяся ее глазам сутолока была ни на что не похожа, и только чрезмерное обилие представителей прессы напоминало ей так называемые cocktails-parties, которые устраивались в Нью-Йорке или в Сан-Франциско во времена ее пребывания в Америке - шумные сборища, куда каждый мог привести с собой кого угодно и чувствовал себя как дома, даже не зная, где он в гостях. В глаза бросались опереточные, старомодные мундиры, затмевавшие штатские пиджаки; среди строго военных одеяний попадались весьма странные наряды: плотно облегающий джемпер, подвернутый над брюками для верховой езды, узкая юбка и стянутая кожаным поясом рубашка цвета хаки; пестрые сборные костюмы, словно на незадачливых статистах, дополнялись беретами, пилотками, которые не снимали с головы даже мужчины, доказывая тем самым свою причастность к подпольной деятельности.

- Ну, детки, - сказала Агнесса своим спутникам, остановившимся в нерешительности перед всем этим столпотворением, - вы можете делать, что вам угодно. А я только поздороваюсь с госпожой де Мофрелан и улизну.

- Да что ты, тетя Агнесса! - сказала Жильберта. - Останься. Ты только погляди, до чего забавно!

Протиснувшись сквозь толпу, Агнесса добралась до хозяйки дома, но потеряла по дороге своих племянников.

- А-а, вот она! - воскликнула госпожа де Мофрелан и, к великому удивлению Агнессы, расцеловала ее. - Муромский, найдите моего внучатого племянника и приведите его сюда, Я хочу, чтобы он познакомился с мадам Буссардель.

"Внучатого племянника? Кто же это? - подумала Агнесса. - Ах да! Это племянник ее снохи, теперь она так его называет",

Вскоре к ним подошел сам Жоффруа, словно сошедший с обложки американских журналов, в военной форме, обтягивавшей его фигуру, как трико акробата. Этот воин, чарующий полукабильской, полуголливудской красотой и самоуверенным холодным взглядом серых глаз, весьма отдаленно напоминал того светского ветрогона, которого Агнесса встретила однажды в поезде на Лазурном берегу в сорок первом году. Она поняла, что в промежутке между двумя этими этапами силою обстоятельств из прежнего Сиксу-Герц вылупился нынешний. Но она заметила также, что при этом превращении он не заслужил ни единой нашивки и на груди у него с левой стороны пестреют лишь какие-то значки, жетоны и висюльки.