Ночной корабль: Стихотворения и письма - Мария Вега

Ваша Вега

13.

2 ноября 1970

Дорогая моя Светлана, утро началось прекрасной неожиданностью: журналом со стихами и письмом!

Вашим манускриптом в 450 страниц увлекаемся по вечерам. Читаем, как пьют хорошее вино, – медленными глотками и часто прерываем чтение, чтобы обсудить. Поражает не только талантливость, и, благодаря ей, неостывающая «интересность» труда, но и то глубокое знание дела, которым Вы буквально блещете. Ничего подобного в Европе не найдете. Когда-то я усиленно слушала лекции об искусстве и посещала в Париже литературные кружки. Устала от узости, от прилипанья к одной точке, не приводящей ни к чему целому и, в общем, пустоты, заполненной, как вышивкой по трухлявой материи, разборами, представляющими поэзию как отдельные прыжки или танцы на фарфоровых ножках… Честь и слава Литинституту, но, как говорит муж, – дело не в одном институте, но и в институтке. Какой же вы, друг мой, после этого «Обломов»!! Кстати, я тоже эту книгу очень люблю.

Со мной произошла опять маленькая история не без домового. Вчера я написала Вам и Алене общее письмо и хотела вложить в него московские фотографии, на одной из которых Михаил Максимилианович моими стараниями вышел без целой половины головы, а вы обе забыли снять очки, но вот влез в мои бумаги домовой, и письмо внезапно пропало бесследно.

Ничто больше меня давно не удивляет, особенно после того, как мой муж извлек на свет маленькую бумажку, на которой записал четверостишие, мне незнакомое:

Терпишь двадцать разрозненных «я»,Изкоторых четырнадцать лишних.Если даже и любишь себя,Никогда ни к одной не привыкнешь.

К моему великому удивлению, автором оказалась я сама. Конечно, я заспорила, уверяя, что никогда в жизни ничего подобного не писала, но он рассказал, что я проснулась среди ночи и потребовала, чтобы он сию минуту это записал, что он и сделал, так как у него всегда под рукой и бумага, и карандаш. Я абсолютно этого не помню, вероятно, создалось в подсознании. Странно, что признав четырнадцать лишних, я какие-то шесть по-видимому охотно принимаю. Хотела бы знать, какие именно, и что это за шестерка? Однако думаю, что все два десятка объявившихся разрозненных Вег (не случился ли в небе катаклизм?) одинаково верны дружбе и поэзии.

Жаль, что Вадим уже родился прошлого 28-го и мы, не зная об этом событии, не присоединились для чествования на расстоянии. Мы погружены в его стихи и полны симпатии к этому очень тонкому и своеобразному поэту.

Хорошо, что Вы видели мою Кису на сцене. Кажется, она в этой пьесе очень удачна?

Так как мы оба верим, что третий раз всегда в жизни бывает, а Михаил Максимилианович видит этот раз окончательным, то на будущий год мы вероятно будем вместе и услышим плеск живой воды стихов. Даже твердо обдумываем путешествие морем!

Вас, моя дорогая, целую и еще раз благодарю за присылку журнала и за посвященную мне «Зеленую тишину».

Ваша Вега

14.

6 декабря 1970

Дорогая моя Светлана, Ваше письмо принесло нам тот хороший, свежий ветер, которого так не хватает в сером, липком тумане этой зимы.

Мечте о Ницце я не могла не улыбнуться. Мы здесь свидетели гибели многих больших и малых Атлантид, и так трогательно, что есть еще люди, верящие в их существование. «Лазурный берега погиб и от него осталось только вечное море, которого из Ниццы и других, прежде прекрасных мест побережья, даже не видно, из-за выросших бетонных стен, реклам, освещенных и воющих джазами баров и купальщиков, кишащих в такой тесноте, что на далеком пространстве видна не вода, а тысячи голов, теснящихся, как икра в банке. Только уехав в глубь, в горы, только поднявшись по горным дорогам, еще недоступным для автомобилей, находишь то, что еще живо – Лазурный Берег и оливковый Прованс… Относительно недавно, одним из прелестных мест между Ментоной и Ниццей, было орлиное гнездо, помнящее войны с сарацинами Старый замок на вершине крутой высокой скалы. Называлось это место Эз… В какой-то ужасный день Эз купили американские предприниматели, замок подновили, отменно забетонили и… устроили отельчик. Так и всё и везде. Я прожила несколько лет в Ментоне, но больше меня туда не заманить. То ли дело Златоуст и гуси посреди улицы!

Мечта о камине мне очень близка: я не перестаю оплакивать их исчезновение и приветствую те новые бернские дома, в которых наряду с трубами отопления посадили уютные камины для двух-трех поленьев.

Приходили к нам наши молодые швейцарские друзья, влюбленные в Россию. Я им сделала, чтобы их порадовать, блины, самые настоящие, из гречневой муки и даже с икрой. Энтузиазм был полный, но молодой человек заявил, что в жизни не ел таких бесподобных маленьких омлетов, и удивился, почему у икры вкус рыбы, «Ведь ее же не делают из рыбы?» Это не помешало весь вечер проговорить о Москве, а когда он смотрел фотографии, то указал прямо на Вас и сказал: «А это, конечно, та поэтесса, которая хочет купить ученого попугая, чтобы отучить его говорить!»

Из всех стихов, кроме Ваших, привезенных и полученных из Москвы, меня пленил Кушнер, а у Кушнера «Утонувший мальчик», в котором вода поет, как в Мендельсоновском Гроте Фингала. «И где-то рядом дерево идет». Присоединяю ангела с плавниками к тишине в зеленом небе.

Мы оба Вас обнимаем и целуем. Ваша Вега.

15.

26 декабря 1970

Дорогая Светлана, изо всех писем последнее самое хорошее, самое «свое». Конечно, волнует и огорчает Ваша болезнь, но зато как она помогла Вам написать целый дневник, рассказывая шаг за шагом всё, что можно было рассказать, включая суп из топора и стихи Поплавского, а главное чем-то больше Вас открыв, глубже и яснее. Я так к Вам перенеслась, в комнату среди этюдов, и так придумывала вместе с Аленой, каким бы способом Вас вылечить. Я знаю, что как-то, уже с сильным жаром, Вы выскакивали из постели и садились к окну, откуда дуло, находя высокое забвение в виршах, и потому на Вас сержусь, что сама это постоянно делала, как бы меня ни вразумляли.

Описание супа меня очень развеселило, так как вполне соответствует моим переживаниям: в патриархальном Берне существуют правила, которые я всегда забываю, и, благодаря моей беспечности, мы попали в веселую переделку. Тут так празднуют Рождество, что запирают все лавки и магазины на много дней, и вот получилось, что на этот раз из-за того, что Рождество в четверг, устроили праздничный «мост» со среды по понедельник! То самое и с почтой, но это ничего: есть надежда, что в понедельник будут горы писем, а с пропитанием хуже. Уныло смотрю на запасы макарон, риса, гречневой крупы (все эти плоды земные разрешены Михаилу Максимилиановичу в микроскопических дозах). Есть в запасах одно яблоко, один апельсин и пара каменных груш, а вот супа не выдумаешь. Муж мой философ, и уверяет, что в этой скудости глубокий смысл, но я понимаю, что он надеется на выход из диеты и на полные горшки черных каш и запеченных макарон, которых я ни за что ему не дам.