Генерал Брусилов. Лучший полководец Первой Мировой войны - Валентин Рунов

Брусилов узнавал обо всем этом частично из редких газет, частично по слухам, которыми в то время буквально полнилась Москва. Он никак не влиял, да и не мог влиять на все эти события. Правда, в его мемуарах, отредактированных Желиховской, говорится о том, что Алексей Алексеевич, находясь в больнице, собирал пожертвования и отправлял их на Дон, куда в то время собирались офицеры для борьбы с Советской властью. Но при том даются чисто женские описания того, как генерал через случайных людей передавал эти деньги на Дон и как Надежда Владимировна затем сожгла их расписки. Поэтому данные описания лично у меня доверия не вызывают. Я думаю, что Брусилов, оторванный болезнью от действительности, в то время только занимался своим лечением и терпеливо ждал более благоприятного развития событий в будущем.

Выступление Льва Давидовича Троцкого перед войсками.

Раны заживали медленно. Только на четвертом месяце Брусилов начал сидеть, затем на кресле на колесиках он начал выезжать из палаты в коридор. Только в мае он начал ходить с палкой. Ежедневно раненого посещали жена и брат Ростислав. Посещения сына были крайне редкими. Кроме того, к нему приходили невестка, сестра жены Елена и другие знакомые. Правда, между сыном, его женой и ее бабушкой Варварой Сергеевной Остроумовой в это время начались серьезные разногласия, и вскоре Алексей Брусилов (младший) уехал из их дома и поселился на квартире отца.

Кроме родных, во время болезни Брусилова посещали представители различных политических сил, которые предлагали ему эмигрировать с семьей в Польшу или в Италию, а также другую помощь. Безусловно, эти предложения были не бескорыстными. В стране разгоралось пламя Гражданской войны, и политики различных мастей сильно нуждались в присутствии рядом с ними значимых военных авторитетов на случай перехода к силовым действиям. Брусилов, безусловно, был одним из таких авторитетов.

В июле 1918 года Брусилов покинул клинику и вернулся в свою квартиру. Некоторое время он жил там вместе с женой, ее сестрой и братом на небольшие сбережения и драгоценности Надежды Владимировны. Об этих месяцах Брусилов вспоминал: «Одно время, под влиянием больших семейных переживаний и уговоров друзей, я склонялся к отъезду на Украину и затем за границу, но эти колебания были непродолжительны. Я быстро вернулся к моим глубоко засевшим в душе убеждениям… Это тяжко, конечно, но иначе поступить я не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя возможным и достойным».

А. А. Брусилов, Н. В. Желиховская и Р. Н. Яхонтов в Ставке, 1917 г.

Гражданская война в России набирала все большие обороты. 18 июля началось восстание казаков на Тереке, 22 июля чехи взяли Симбирск, и части Добровольческой армии вошли в Ставрополь. 25 июля под ударами белых войск пал Екатеринбург. В начале августа красные отряды в Забайкалье оставили Верхнеудинск и Читу. 7 августа белые части занимают Казань, захватив там значительную часть золотого запаса России. Против большевиков вспыхивает восстание рабочих на Северном Урале, части Добровольческой армии начинают осаду Царицына

Большевикам всюду мерещились заговоры. И вскоре ВЧК перехватила письмо Локкарта, в котором тот, в частности, сообщал о планах сделать Брусилова белым вождем. 12 августа Алексей Алексеевич был арестован.

Звонок раздался в полночь, и Ростислав Яхонтов пошел открывать дверь. В квартиру вошло несколько человек, предъявивших ордер на арест Брусилова и обыск его квартиры. Алексея Алексеевича тут же увели, прихватив вместе с ним за компанию, как бывшего военного, и Яхонтова. Обыск квартиры продолжался 6 часов. Были изъяты все бумаги и конфискована шашка генерала, украшенная бриллиантами. Другое его имущество: генерал-адъютантские погоны, аксельбанты и даже кавалерийские седла – было сложено в большой деревянный ящик и опечатано.

После ареста Брусилова и Яхонтова доставили на Лубянку. Допросив, их отвезли в Кремль, где была устроена гауптвахта. Там к тому времени уже под арестом была собрана довольно пестрая компания, в которую, в частности, входила и эсерка Мария Спиридонова. Вскоре в нее был включен и английский дипломат Р. Локкарт.

Брусилов и Яхонтов, насколько это было возможно, старались держаться в стороне от прочих арестованных. Алексей Алексеевич хорошо понимал, что в столь неспокойное время крайне важно выдержать определенную паузу в своих симпатиях и антипатиях, тем более находясь в застенках. В своих записках он как мог утешал жену. «Сидим на гауптвахте в Кремле, – писал он в одной из них. – Пожалуйста, будь спокойна и не огорчайся. Ты хорошо знаешь, что ни я, ни Ростя ни в чем перед правительством не провинились, а потому спокойно ждем решения».

Вначале к Брусилову не допускали даже врача, несмотря на то что рана вновь открылась. Но Надежда Владимировна энергично хлопотала за мужа, и в конце концов она получила разрешение ежедневно приходить к нему с пропуском, подписанным Дзержинским, и приносить передачи.

Вскоре Яхонтова освободили. После этого Брусилову удалось передать письмо Ф. Э. Дзержинскому, в котором он писал, что не принадлежит ни к какой партии, ничего не замышлял против советской власти, и просил объяснить причину его ареста. Дзержинский посетил арестованного и дал понять, что его напрямую ни в чем не обвиняют, но вынуждены продержать некоторое время под стражей в связи с происходящими в Москве событиями.

Арест Брусилова и Яхонтова был лишь одним из штрихов начинавшегося «красного террора». Практически в это же время в подмосковной деревне были арестованы брат генерала Борис Брусилов, его родственники и находившийся там Алексей Брусилов (младший).

Феликс Эдмундович Дзержинский.

Вскоре Надежда Владимировна обратилась к Ф. Дзержинскому и В. Д. Бонч-Бруевичу с большими письмами, в которых просила об освобождении мужа. И вскоре после этого он был освобожден, хотя и взят под наблюдение чекистов.

Находясь под домашним арестом, Брусилов продолжал лечение. Так продолжалось в течение двух месяцев. Эти месяцы для семьи Брусиловых были временем больших лишений. Тогда в их квартиру подселили «…какого-то комиссара с нелегальной супругой и его матерью… Грубый, наглый, пьяный человек, с физиономией в рубцах и шрамах. Он говорил, что был присужден к смертной казни за пропаганду среди солдат Юго-Западного фронта в 1915 году, а я отменил смертную казнь и заменил ее каторгой. Теперь он, конечно, большая персона, вхож к Ленину и т. п. Вот уж можно сказать, что отменил ему смертную казнь себе на голову. Пьянство, кутежи, воровство, драки, руготня, чего только не поднялось у нас в квартире, до сих пор чистой и приличной. Он уезжал на несколько дней и возвращался с мешками провизии, вин, фруктов. Мы буквально голодали, а у них белая мука, масло, все, что угодно, бывало.