О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Почему?»
«Да это чёртова “Юнона и Авось” пристала! Теперь вот вспоминаю наш последний костёр и… жутко мёрзну! Я лежу под двумя одеялами и мёрзну! Придётся третье купить».
«Оденься потеплее. Так и заболеть недолго».
«Не могу. Я привык спать голым, в одежде не усну».
— Кх, — кашлянул Володя. Напряжённо вздохнул.
«Юр, в такие подробности ты меня, пожалуйста, не посвящай».
«Не понял», — Юра прислал обиженный смайл. Из всех смайликов Володя больше всех ненавидел именно его.
«Не обижайся! Просто у меня фантазия бурная, а сейчас я ещё и под мухой».
«Хочешь сказать, так сразу меня и представил? — написал Юра и выслал вдогонку хохочущий смайл. — А хочешь, я прямо сейчас себя сфотографирую и фотку вышлю?!»
Чистя зубы, Володя кое-как натыкал левой рукой:
«Ничего тебя понесло — от грустных воспоминаний к эксгибиционизму!»
«Там было не только грустное, вообще-то. Только не говори, что никогда об этом не вспоминал».
«Вспоминал конечно».
«Ты знаешь, Володь, это был один из самых чувственных моментов моей юности».
— Юра, блин! — буркнул Володя, ложась в кровать. То же самое продублировал в сообщении:
«Блин, Юра!»
«Да что не так-то?!»
«Я не люблю вспоминать об этом, потому что, во-первых, мне было больно тогда. И, во-вторых, мне, блин, больно сейчас, но уже в другом смысле».
«В каком?»
— Да он что, издевается? — спросил Володя вслух. Герда, будто бы отвечая ему, что-то проскулила.
Володя написал:
«Ты сам запретил мне видеться с Игорем, а теперь провоцируешь! Ещё и про всякие тюнинги напомнил. Это неприятно».
«Так вот оно что… Прости, больше не буду».
«Вот и правильно».
«Прими файл».
«Не приму».
«Прими, я сказал!»
Володя вздохнул — ведь не вышлет же Юра всерьёз фотографию в стиле ню? Скачал файл, открыл. Со снимка на него смотрел сонный, растрёпанный Юра. Он лежал на тёмно-синей подушке с натянутым по самый подбородок одеялом.
«Ну и как я тебе? Сексуальный?» — И хохочущий смайл.
— Вообще-то, да, — вслух пробубнил Володя.
«Ты очень милый. Но шутки у тебя всё равно хреновые!»
«Какие уж есть…» — ответил Юра.
Володя сел в кровати, набрал: «Если продолжишь в том же духе, я приеду к тебе не дружить…» — и удалил сообщение. Снова набрал текст: «Зачем ты кокетничаешь со мной? Хочешь, чтобы я приехал к тебе как друг или как…» — и снова удалил. Отправил нейтральное «Спи уже, провокатор».
Шутки шутками, а Юра добился своего — заставил Володю вспомнить тот разговор в лодке, когда он рассказал про свои еврейские корни и обрезание. Как сильно тогда взбудоражила Володю эта тема! И, к его стыду, увлекла и сейчас.
Да, в Европе и Америке это не редкость, но здесь и сейчас для Володи это стало ещё одной особенностью Юры. Лёжа в одиночестве в темноте, он размышлял о том, каково это — быть с ним? Тело среагировало на фантазии и заныло, его окутало болезненное тепло.
Нельзя фантазировать. Нельзя даже думать об этом, он друг. Нет, не просто друг, а бывший возлюбленный. Тот, по кому Володя некогда сходил с ума. Тот, с кем сходил с ума. Тот, без кого сходил с ума. Нельзя придавать его образу сексуальности, ведь он живёт за тысячу километров, в другой стране, их связь настолько хрупка, что в любой момент может оборваться. Стоит кому-нибудь появиться рядом с Юрой, не в виртуальном пространстве, а в реальной жизни, или стоит появиться важным делам, как Володя вмиг станет для него никем.
Володя всё это понимал, но воображение уже нарисовало возбуждающие картины: какой он, Юра, каково заниматься с ним сексом. Сексом? Нет, любовью! Потому что тогда у них был не секс, а любовь. В голове тут же вспыхнули картинки того, что было между ними и как: ива, ночь, его губы, его тело…
У Володи зашлось дыхание, сердце заколотилось, кровь отлила от лица, а руки опустились к паху…
Заскулила Герда, и Володя будто очнулся от наваждения — в кои-то веки ей приспичило на улицу исключительно вовремя.
Гуляя с собакой, он думал: разве у них с Юрой что-то вообще может получиться? Володя не говорил на немецком и не разбирался в музыке. По сути, не знал двух главных Юриных языков: на одном Юра думал, на другом — чувствовал. Ну и что? Зато он знал тот язык, на котором Юра может обо всём этом рассказать.
«Ты хотел бы это вернуть?» — написал он ему, снова укладываясь спать. Юра ответил мгновенно:
«Не думаю, что возможно вернуть всё в полной мере».
«Да. Ты прав. А жаль», — вздохнул Володя.
Ответ был коротким:
«Очень».
* * *Ему казалось, что он падает. Володя всё ждал удара о землю, ждал, что разобьётся в лепёшку — и мокрого места не останется, но падение всё не прекращалось. Оно началось давно — ещё тогда, из-за Вовы. А теперь посреди смены в «Ласточке» Володя обнаружил, что падает вместе с Юрой. И он бы хотел отпустить его, не тянуть за собой в эту пропасть, уберечь, прикрыть, ведь падение обязательно когда-то закончится… И пусть оно убьет только Володю.
Юра сводил его с ума. Сам того не понимая и уж точно не хотя этого, день за днём, час за часом доводил Володю до безумия. Но оно было слишком приятным, слишком желанным. Слишком желанным был Юра.
Глядя в его влюбленные глаза, Володя терялся. Сколько в них было настоящих чувств! Ему нравилось, как безгранично и искренне Юра показывал свою влюбленность, но в то же время это так пугало! Они ведь делали что-то совершенно неправильное и неестественное! Но почему, почему тогда всё это было таким манящим?
Юра совсем не понимал, что так нельзя. Юра полностью отрицал, что они делают что-то плохое, и с его логикой тяжело было поспорить — ведь если это светлое,
