Дневники казачьих офицеров - Михаил Фостиков

Мы вышли с ним в общую просторную залу-гостиную, как к нам навстречу шли два командира полков — 2-го Кубанского конного партизанского полковник Михаил Соламахин и 1-го Хоперского — полковник Юра Ассиер,[167] которых я так давно хорошо знал и любил. Они оба в бурках и в «волчьих папахах» подходили скорым и бодрым шагом, явно с каким-то важным докладом. Юра Ассиер как юнкер щелкнул каблуками и взял под козырек перед Шкуро, а Соламахин — вольготно и с улыбкой предстал перед Шкуро.

Их полки стоят под Графской. Они почти изолированы, почему и просят оттянуть их к Воронежу. Они титулуют Шкуро «Ваше превосходительство», Шкуро их называет ласково — «Миша, Юра» и на «ты». Мне это понравилось.

Шкуро слушает их и успокаивает, что «это есть временная неудача»; говорит, чтобы они возвращались немедленно же к своим полкам, и отпускает их.

Они подходят ко мне и обнимают. Юра очень рад, по-детски рад, что я прибыл в их корпус; забрасывает вопросами и просит на службу в свой полк, но я его «расстраиваю» назначением батальонным командиром… Соламахин мило улыбается на мои слова и успокаивает, что это назначение, конечно, временное. Об этих отличных кубанских офицерах подробно скажу по событиям.

«Казачий пеший батальон корпуса»

7 октября, по телеграмме главнокомандующего генерала Деникина, Терская дивизия спешно, поездами, была отправлена в тыл, так как «батько Махно» захватил почти всю Екатеринославскую губернию и подходил уже к Таганрогу, к ставке Деникина. В тот же день я выехал собирать безлошадных казаков. Обозы 1-й Кавказской казачьей дивизии сосредоточились за Доном, верстах в десяти от Воронежа. В селе, в котором они находились, было много беженцев из Воронежа. Из учащейся молодежи какой-то офицер формировал роты.

При обозах действительно было много безлошадных казаков. У каждого из них было седло, сумы и винтовка. Конечно, неизменная бурочка и шуба.

Куда казаку девать этот груз? — думал я. Оставить седло и сумы в обозе — конечно, все это пропадет со временем. И каждый казак никогда не согласится на то, чтобы эти дорогие для него собственные вещи военного снаряжения отдать в ненадежное хранение.

Собрал я подобных казаков несколько десятков и не знал — что же с ними делать? И будет ли от них какая-нибудь польза? И одно было ясно, что надо достать для них лошадей. Но где? Воронежские крестьяне бедны. Семьи у них большие. А хозяйство — одна лошаденка да одна-две коровенки…

Все казаки, потерявшие своих лошадей в боях и предоставленные самим себе — они, естественно, шли в свои полковые обозы, жили по крестьянским хатам, там же как-то питались и следовали за обозом, как за путеводной звездой.

Никогда нельзя винить в дезорганизации армии нижних чинов и рядовое офицерство. Организация армии зависит от высших штабов, вернее, от того, кто возглавляет это дело, будь то полк, дивизия, корпус.

Когда я находил где-нибудь еще какую группу казаков, они неизменно окружали нас с урядником Сальниковым, всматривались в глаза незнакомым им людям, любовно рассматривали наших холеных и красивых лошадей, гладили их, и я замечал волнение и зависть в их глазах, что «вот, дескать, вы на лошадях, а мы — пешие, почему и несчастные». Все были послушны и просили лошадей. Мне было жаль их.

Найдя формирование пешего батальона совершенно невозможным, решил вернуться и доложить все Шкуро.

Воронеж был сдан без боя 11 октября. Поезд генерала Шкуро я нашел на какой-то маленькой станции. При Шкуро никакого штаба. Десятка два сестер милосердия пили чай в станционном вокзале и угощали им «Андрей Григорьича», как они называли Шкуро. У всех были встревоженные лица.

Доложив о своей неудачной миссии, я услышал от него:

— Что же делать?

— Достать лошадей и посадить на них казаков, — коротко ответил ему.

— Хорошо… тогда поезжайте в села и реквизируйте лошадей у крестьян, — ответил он.

— Слушаюсь, Ваше превосходительство, позвольте получить аванс?

— Аванс?.. Плату за лошадей? — удивленно отвечает он. — Денег у нас нет… Вы будете реквизировать бесплатно… Крестьяне должны помочь армии, России, — добавил он. — А впрочем, можете выдавать от себя квитанции, — закончил он.

Подобное распоряжение меня больше чем удивило. Для нужд какой армии и для какой России крестьяне должны жертвовать последним своим достоянием? — думал я тогда. Существовало в действительности две армии и две России. Белая и красная. Обе России и обе армии реквизируют все у крестьян бесплатно, где же правда? И в чем она заключалась для крестьян? И кого они должны поддерживать? Получался заколдованный круг для них, а для меня — приказ высшего начальства. Получив предписание, с четырьмя казаками-хоперцами я выехал куда-то на запад.

ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ

Во всех государствах после каждой войны, победной или не победной, изучаются военные действия своей армии и действия армии врага. Изучаются события, состав армий, вооружение их, причины войны, ошибки и удачи старших военачальников, и делаются выводы: почему так случилось, что одна сторона проиграла, а другая выиграла войну?

Все это изучается по возможности беспристрастно, как анализ событий.

Военное дело есть специальная наука, вечно прогрессирующая, как и другие науки — техника ли, медицина ли и прочие, но более серьезная. Серьезная до трагизма, так как побежденная армия может привести к полному краху свое государство, свой народ и его свободное существование, которые она, армия, не могла защитить, отстоять. За примерами далеко ходить не надо — мы живые свидетели жуткой гибели не только что национальной России и своего кровного многовекового казачества, но свидетели гибели и других государств.

Поражение двух прославленных казачьих конных корпусов генералов Мамантова и Шкуро в октябре 1919 года под Воронежем в моем молодом существе тогда вызвало горькую и оскорбленную боль «за казачью силу», не забываемую доселе, почему и постараюсь осветить этот вопрос, руководствуясь возможными источниками.

На фронте Донской армии под Воронежем

По данным донского штаба, на 5 сентября 1919 года в Донской армии было: 21 пехотный (пластунский) и 52 конных полка. Всего — 20 с половиной тысяч штыков, 19 тысяч шашек, 175 орудий и 724 пулемета, действовавших против 8-й, 9-й и 10-й красных армий, которые по своей численности вдвое превышали силы Донской армии.[168]

К средним числам сентября 1919 года фронт красных шел от Воронежа (занимая и Воронеж) до Павловска по правому, западному, берегу Дона. У Павловска он переходил на левый, восточный, берег и тянулся до города Лиски и потом по реке Хопер, до впадения его в Дон, у дуги перед Царицыном.

В последних операциях красные армии вновь заняли северные округа Донского войска — Хоперский и Усть-Медведицкий. Для очищения их от красных требовалось разбить 8-ю и 9-ю советские армии.

В средних числах того же сентября под ударами 3-го Конного (Кубано-Терского) генерала Шкуро, 4-го Донского корпуса генерала Мамантова — 8-я армия у города Коротояка была отброшена за Дон, а «14 сентября, прорвав фронт 12-й стрелковой дивизии 8-й армии у города Борщова и переправившись через Дон — 4-й корпус Мамантова вошел в район Левая Роскошь»,[169] — пишет командующий Южным красным фронтом, бывший полковник старой Русской армии А. И. Егоров. Это начался второй рейд Мамантова по тылам красных.

«В результате потери Воронежа (17 сентября), сильнейшего нажима белых по всему фронту армии, и особенно в центре и на фланге, нахождение в тылу рейдирующего корпуса Мамантова, а равно и в силу отсутствия всякой связи с соседними и высшими штабами, при полном истощении припасов всякого рода — армия потеряла возможность не только наступать, но (потеряла возможность) и оказывать какое-либо противодействие угрозе обхода противника»[170] — так пишет А. Егоров о действиях казачьей конницы под Воронежем, о новом рейде генерала Мамантова и о состоянии частей Красной армии его фронта.

Похвальное признание противника — дороже похвалы друга. И он продолжает: «Мамантов успел сделать налет на Таловую (захватил ее 17 сентября в тылу у красных. — Ф. E.), чем сорвал, как мы видели, наступление 9-й армии и облегчил, в свою очередь, наступление Донской армии».

Надо отметить, что от Борщова и до Таловой около ста верст. С боями Мамантов прошел это расстояние в три дня.

«К 21 сентября, возвращаясь к Воронежу на соединение с корпусом Шкуро — Мамантов находился в районе села Московского. Таким образом, отходящим правофланговым нашим пехотным дивизиям пришлось встретиться при своем отходе с Мамантовым, вследствие чего отход совершался медленно и с большими потерями. Только 24 сентября дивизии выходили на назначенный рубеж реки Икорец, пройдя за 11 дней всего 50–55 верст».[171]