Медный ангел - Кэтрин Полански

– Что?! – Он опешил настолько, что Камилла изо всех сил толкнула его в грудь и умудрилась повалить на землю. Вовремя: третья пуля просвистела прямо над их головами. – Госпожа де Ларди, что вы делаете?! – прошипел Людовик, пытаясь выбраться из-под нее.

– Спасаю вашу шкуру. Всеми святыми вас заклинаю, Луи, лежите тихо.

Жирарден притаился в лощине, в удобном месте, откуда простреливалось обширное пространство. Подобраться к нему было достаточно трудно, хотя Теодор и видел его черный силуэт. Пришлось утихомирить гвардейца, стукнув его рукоятью пистолета по затылку. Виллеру и аббат де Вильморен прикинулись ужами и поползли к затаившемуся предателю.

– Может быть, стоит поспешить? – вполголоса предложил Анри. Услышанным он быть не опасался: испанские пушки грохотали так, что себя самого с трудом можно услыхать.

– Тогда он успеет застрелить нас обоих, а нужно, чтобы выжил хотя бы один. Ползите, Вильморен, ползите.

У Жирардена был мушкет, и из этого мушкета он целился. Первого выстрела Теодор не услышал, только увидел дым. Предатель быстро перезарядил мушкет и прицелился снова – тут уже было не до шуток. Виллеру вскочил и кинулся по пересеченной местности к убийце.

Он успел увидеть, что Камилла и герцог падают. Сердце тоже упало в лед – как же так, в его теле нет льда и быть не может... Жирарден успел выстрелить в третий раз, а после настал черед Виллеру. И он не промахнулся, всадив пулю в плечо не успевшему обернуться предателю.

Запыхавшемуся Вильморену дела почти не досталось.

– И это все? – несколько разочарованно спросил Анри, переворачивая стонущего Жирардена и отбрасывая подальше мушкет. – Мы так долго за ним гонялись, а вы предпочли закончить дело одним выстрелом?

– Святой отец! – укоризненно сказал Теодор. – Как вы можете быть таким кровожадным. Вы предпочли бы долго его бить?

– Не скрою – да!

– Одно слово – иезуит, – тихо фыркнул Виллеру. – Присмотрите за ним, прошу.

Он выбрался из лощины и направился к герцогу и Камилле. Жирарден стрелял приблизительно с семидесяти шагов, и Виллеру преодолевал это расстояние почти бегом. Камилла и герцог не вставали. Он себе не простит, если Камиллу убили, пустит себе пулю в лоб – и все. Почему он так беспечно отнесся к ее безопасности? Почему он так и не нашел времени сказать ей: «Камилла, любовь моя, я думал, что ты бессмертна. И вдруг понял, что ошибался».

Послышался еще один выстрел, но пуля над головами прижавшихся к земле людей не просвистела – то ли стрелок промазал, то ли подстрелили его самого.

– Ваше высочество, я вас умоляю, не поднимайте голову! – прошептала Камилла, с силой впечатывая герцога Энгиенского затылком в землю. – Послушайте женщину хоть раз в жизни!

– Я, мужчина и военный, должен слушать вас, женщину? – прошипел в ответ Людовик. Сейчас он и выглядел и вел себя как мальчишка.

– Почему бы и не попробовать новенькое? – Камилла знала, что ведет себя непочтительно, но до почтительности ли, когда лежишь, уткнувшись в траву, и споришь с самым упрямым полководцем на свете. – Сделайте это не ради меня, так ради Анны!

Эта милая беседа была прервана появлением Виллеру. Теодор возник из сумрака, словно ангел-хранитель: плащ развевается, волосы растрепались, шляпу где-то потерял, а в руке пистолет – разряженный, судя по идущему из дула дымку.

– Камилла! – Он вцепился в нее. – Камилла, ты жива?

– И здорова. И герцог, если тебя это интересует, тоже. – Ее вдруг начал разбирать нервных смех. Теодор бросил пистолет, поднял Камиллу с земли, вглядываясь в лицо: все ли в порядке, а она осматривала его – нет ли ран, прибежал такой растрепанный... Смеяться вдруг расхотелось, пришло облегчение и громадная нежность: он рядом, он жив, и все будет хорошо.

Людовик поднялся с земли без посторонней помощи, что-то ворча, но Виллеру не обращал на него внимания.

– Камилла... – Он прижал ее к себе так крепко, что у нее дыхание перехватило. – Господи, как подумаю, что мог тебя потерять...

– Т-ш-ш. Все хорошо, Тео. – Она чуть высвободилась, обхватила ладонями его лицо, вгляделась в беспокойные глаза. – Мы оба живы, и это прекрасно. Вы поймали...

– Да. Неважно. Важно другое. – Виллеру мгновение помолчал. – Я люблю тебя.

«И ты молчал. Мерзавец. Ненавижу. Жить без тебя не могу».

– Я тоже люблю тебя, Тео, – прошептала Камилла.

Герцог Энгиенский хмыкнул и вежливо отвернулся. Впрочем, старался он совершенно зря, так как никто не оценил. Разве что наблюдавший издалека аббат де Вильморен, которому осуждать не полагалось. Разве можно осудить любовь?

– Прости, что не сказал тебе этого раньше, – прошептал Теодор. – Ты говорила..

– Забудь, что я говорила. Еще немного, и я бы не выдержала. – Камилла помолчала, улыбаясь, и вдруг заплакала.

Теодор растерялся – как тогда, давно, в ее саду, когда она плакала от бессилия.

– Камилла... Ты испугалась?

– Да нет же, глупый! – Она рассмеялась сквозь слезы. – Я плачу от счастья. В первый раз в жизни. Представляешь?

– Кажется, да.

Камилла коснулась его мокрой щеки.

Давным-давно, когда Франсуа предложил ей выйти за него замуж – как полагается, встав перед нею на колени и торжественно держа ее за руки, – Камилла тоже едва не заплакала. Но тогда она проглотила комок в горле и рассмеялась. Она была молода и уверена в том, что счастье дается даром. Они с Франсуа только начинали жить и еще не испробовали жизнь на вкус. Они были уверены, что весна будет длиться вечно.

Только теперь, стоя на поле между двумя лагерями враждующих армий и обнимая самого лучшего мужчину на свете, Камилла поняла, что все – даже весну – надо заслужить.

«Два ангела – медный и мраморный. Хорошее украшение для сада».

Они сказали друг другу, что любят. Но меняет ли это что-то?

Глава 30

Герцог Энгиенский, снова выслушав историю о заговоре – на сей раз внимательно, – распорядился заключить Жирардена и его подручных под стражу и не предавать инцидент огласке. В заговоре был замешан Мазарини, а выступать необдуманно против кардинала, вертевшего регентшей-королевой, было весьма неразумно.

Пока же все вкушали поздний ужин в шатре герцога, по личному его приглашению. Опасаться более было нечего. Теодор сожалел о пропавшем графе де Монро, нашедшем смерть в болоте. Несмотря на то что рядом стоял корпус Лаферте-Сенектера, никто не видел Габриэля. Герцог обещал, что по нему отслужат панихиду после освобождения Рокруа.

Панихида, однако, не понадобилась: в разгар ужина граф объявился сам, грязный и злой как черт. О том, как он выбрался из болота, рассказывать отказался, залпом выпил полбутылки вина и ушел, громогласно призывая слуг и требуя ванну. Зная характер графа, можно было верить, что ванну он добудет.