Черноморские казаки (сборник) - Прокопий Короленко

Да, безотрадна была жизнь черноморцев на кордонной линии. Здесь, казалось, сосредоточились все невзгоды для бедного казака. «Тут — писал Ришелье, — черноморцы, люди с климатом ознакомившиеся, ко всему трудному привыкшие, могут только оберегать границы от злодеев. Известно, коликой потери в людях стоило расположение на сей земле регулярных войск».

Прежде чем говорить о боевой жизни черноморских казаков против закубанских горцев, скажу несколько слов о самых сих азиятцах.

На протяжении всей черноморской кордонной линии с левой стороны Кубани жили горские черкесские народы, разделявшиеся на племена различных наименований [196]. Не входя в ученые исследования о жизни этих азиятцев и о их расселении по племенам, что можно видеть из исторического описания горских племен г. Берже, упомяну только, что с беспокойным закубанским народом черноморцы прожили всю славную боевую жизнь свою на Кубани, до покорения Западного Кавказа.

По окончании, в 1791 году, турецкой войны, Оттоманская Порта трактатом, заключенным с Россией в Яссах 29 декабря того года, обязалась употребить всю власть и способы к обузданию закубанских черкесских народов, чтобы они не производили хищнических набегов на пределы России, не нарушали бы спокойствия русских подданных и не уводили их в плен; в противном случае Турция обязывалась наказывать горцев и, по заявлении русских пограничных властей, пополнять все убытки, причиненные хищниками русским подданным и возвращать русских пленных [197].

По силе такого договора, наблюдение за действиями закубанских народов Оттоманская Порта поручила анапскому паше. Тем не менее во все продолжение горской войны, несмотря на старания Турции подчинить черкесов своему верховному владычеству, последние не признавали над собою турецкого господства и крепко сохраняли свою независимость. Они уважали турок не как властелинов, а как единоверцев, иногда помогавших им в войне против русских.

Еще до поселения в прикубанском крае черноморцев некоторые черкесские племена пользовались особыми преимуществами у кавказского начальства. По просьбам князей горских народов командующий войсками на Кубани и на Кавказе, генерал-аншеф граф Гудович выдавал открытые листы, которыми присваивалось право подвластным тех князей людям въезжать в наши пределы пахать по правой стороне Кубани поля под хлеб, пасти стада и иметь временное жительство. Пользовавшиеся таким дозволением черкесы, с прибытием сюда черноморцев, собрав с полей свои хлеба и другое хозяйство, перешли на левую сторону Кубани, вези всяких неприязненных столкновений.

Но широкое раздолье для пастьбы скота и тучные пажити на правой стороне Кубани до того привлекли азиятцев, что жители Базадинской орды, получив от черноморцев извещение убираться за Кубань, в половине 1793 года подали кошевому атаману Чепеге просьбу, от имени мурз своих Батыр-Гирея и Тогур Оглы-Хашу-хана, о дозволении им окончательно переселиться на нашу сторону, с тем только условием, чтобы им было предоставлено право пользоваться угодьями нашей земли; они же обещали, в случае надобности, помогать русским войскам против горцев и высказывали надежду, что и другие закубанские племена последуют их примеру. Войсковое правительство, зная лукавство своих соседей, не доверяло их преданности русскому правительству; оно хорошо понимало, что только корыстные виды, именно: пользование богатыми угодьями нашей земли, побуждали их переселиться на привольные места правого берега Кубани. Таврическое начальство, соглашаясь с мнением черноморского войскового правительства, предписало объявить мурзам и жителям Базадинским дружески, что если они желают остаться навсегда верноподданными России, то могут водвориться внутри области Таврической, или за Перекопом в киргизских селениях, или же на Молочных Водах, при ордах Едисанской, Едичкульской и Джамбулуцкой, где им будут отведены достаточные земли для хлебопашества, сенокоса и скотоводства.

Теснимые горскими черкесами, ногайцы в 1794 году, в числе до 500 человек, перешли из-за Кубани на нашу сторону; но, не имея возможности осенью следовать на Молочные Воды, остановились близ Агданизовского лимана и там начали заниматься обработкой земли и обзаводиться хозяйством. Эти закубанские выходцы в следующем году, согласно их просьбе, были, по Высочайшему разрешению, данному генералу Розенбергу 24 сентября 1794 года, поселены черноморским войсковым правительством на северо-восточной косе Азовского моря, верст за сто от Кубани, и на верность подданства России приведены к присяге.

Все было тихо и покойно на Кубанской границе; многие черкесские владельцы являлись иногда к кошевому атаману на переговоры о сохранении с обеих сторон мирного соседства. Доброе их заявление принималось с радушием, и хотя черкесы вели себя вообще мирно, но некоторые закубанские хищники, пробираясь тайком на нашу сторону, изыскивали случай погулять на наш счет. Они не хотели расстаться с наклонностью своею своровать у своих и наших, что можно было, да и в плен захватить кого-либо из русских не считали преступлением. Первым пленником попался к горцам хорунжий Бескровный; однако удалый черноморец скоро устыдил азиятцев, очутившись снова в кругу своих земляков.

Вот как это случилось: полковой хорунжий, армии прапорщик Семен Бескровный, по распоряжению войскового полковника Саввы Белого, отправился на звериную ловлю за Протоку, где встретился с поручиком Уманцовым, а потом оба они сошлись с партиею черкесов. Один из черкесов просил у Уманцова билета на свободную ловлю зверей на правой стороне Кубани. Получив отказ, азиятцы отправились далее. После того Бескровный, увидев плывших по Кубани дубом казаков, приблизился к берегу указать им дорогу к удобнейшему входу из Кубани в Протоку. В эту минуту черкесы бросились из-за кустов, схватили Бескровного и тотчас же переправились с ним за Кубань. По прибытии в аул, черкесы три дня держали Бескровного в сакле и кормили его пшеничными коржами. На третий день пленник, соскучившись в гостях, вылез из сакли в заднее окно и был таков! На дороге встретился он с русским солдатом, который, накормив его, повел к одному черкесскому князю, уверяя, что князь отошлет Бескровного домой. Но беглеца настигли черкесы, снова завладели своим пленником и окружили его строгим надзором.

На другой день черкесы сказали Бескровному, что князь велел отпустить его; затем сняли с него хорошую одежду и, нарядив в лохмотья, посадили на коня и поехали, как они говорили, «на Русь». Но вместо «Руси» черкесы очутились в другом ауле, из которого повели Бескровного далее в горы, к абазинцам, на продажу. Три дня водили пленника в горах, но покупать его никто из черкесов не хотел; каждый, видя у Бескровного на голове чуприну, узнавал в нем черноморца и говорил продавцам: «купить разве только для того, чтобы товар пропал». «Се баткал ». Тогда азиятцы, посоветовавшись между собою, обрезали Бескровному чуприну, обрили ему голову и в таком виде продали его за турчина одному черкесу, от которого Бескровный, недели через две плена, бежал в Черноморию.

Во время польского восстания Императрица Екатерина II рескриптом 22 апреля 1794 года дала повеление графу Платону Зубову отрядить из войска Черноморского к войскам графа Салтыкова два пятисотенных конных полка, под командою кошевого атамана. Граф Платон Александрович, передавая это Высочайшее повеление Захарию Алексеевичу Чепеге, приказал при следовании в Польшу заехать в Петербург [198].

Труден был этот поход для неустроившихся еще черноморцев, но воля Монархини была священна. Для дальнего пути полки были скомплектованы из отборных казаков, на добрых конях, под начальством опытных войсковых полковников — Высочина и Малого. 14 июня черноморцы выступили в поход, под командою старшого полковника Высочина; сам же кошевой Чепега вслед за ними отправился в Петербург. Граф Зубов принял Чепегу весьма ласково и представил его к Высочайшему двору. Императрица Екатерина, удостоив атамана черноморцев благосклонным приемом, отпустила его воевать против врагов отечества.

Вот что писал Чепега Федору Яковлевичу Бурсаку, 20 июля, из Царского Села:

«6-го числа июля я был представлен Ее Императорскому Величеству и допущен к ручке, а 9-го числа Его Высочеству Великому Князю Павлу Петровичу, супруге его Марии Федоровне и всей царской фамилии, и, того числа, обедал у царского стола, где и Государыня изволила кушать. За обедом сперва граф Платон Александрович, а после Ее Величество присылали мне в бутылке с рюмкою вина; потом Всемилостивейшая Государыня, оказывая мне высокую Монаршую милость, соизволила пожаловать, при окончании стола, на тарелке винограда и персиков.

По соизволению Монархини, я осматривал в Царском Селе и в Петербурге: все царские покои во внутренности, кунст-камеру, арсенал и прочие достопамятности. Показывающие мне оные говорили: “очень редко кому так позволяется всего во внутренности смотреть”, и что “мне, показыванием всего, великую честь Государыня делает”.