Адаптация - Екатерина Насута

– Берегись, – сказала Ева. – Притворяясь призраком, можно им стать. Они очень успешно приспособились.

Путь преградила дверь, к счастью, приоткрытая. Глеб толкнул створки и спрыгнул в освещенное желтоватыми пузырями пространство зала.

– Ну а тут что? – он подал руку Еве.

Комната была огромна. И почти нормальна. Тусклый пластик стен. Черно-белая плитка пола. Колбы неработающих ламп. И ряды пластиковых контейнеров, от которых отходили пуповины трубок. Они прирастали к плитке и, раздвигая ее, пробивались сквозь пол к кровеносным жилам симбионта.

Пластик изнутри потел, не позволяя разглядеть содержимое.

– Не трогай, – попросила Ева. – Это…

Глеб откинул крышку. Внутри на подложке из пуха лежал младенец. Круглая голова его была велика, а руки и ноги – непропорционально малы и прижаты к веретенообразному тельцу. Сквозь прозрачную кожу виднелись стеклообразные мышцы и синеватые сосуды, просвечивал тугой пузырь желудка и бурая печень. Стучало сердце, медленно, с натугой. Глеб смотрел, как оно сжимается и расправляется, прокачивая кровь.

– Это ребенок? Ребенок? Что они сделали с ребенком?

Пух прорастал в кожу, и накрывал лицо белой маской. Но вот дрогнули ресницы, младенец завозился и раскрыл беззубый рот.

Ева оттеснила его от короба.

– Ничего. Это ее дети. Дочери Евы.

Она закрыла крышку и ладонью смахнула отсутствующую пыль.

– Идем. Похоже, теперь она полуживородяща. Эмбрионы дозревают в кувезах. Разумное решение. Смотри, Глеб, все, что ты видишь – это дочери Евы.

Они едят ее плоть и пьют ее кровь.

– Что? – Ева-дубль остановилась. – Что ты сказал?

А разве он произнес это вслух? Получается, что так.

– Правильно! – Ева хлопнула себя по лбу. – Конечно! Эталон. Мерка, по которой скроен этот долбанный улей!

Где под землей растут младенцы, а вырастая, выходят на поверхность. Надевают желтые свитера, юбки и халаты, притворяются людьми, и кто-то скажет, что они действительно люди.

Почти.

– Идем! Надо спешить. Мы должны ее остановить!

И Ева потянула Глеба за собой. Он побежал, пытаясь поскорей пересечь широкую тропу между пластиковыми инкубаторами. Спящие младенцы смотрели вслед.

Кажется, улыбались.

Железный занавес очередной двери распахнулся, пропуская Глеба в жерловину коридора. Сизые плиты, сдвинутые до того плотно, что швы между ними не заметны. Врезанные ленты ламп. Пуки проводов, перетянутые пластиковыми кольцами. Гудение генератора, ощущаемое сквозь стены.

– Мы под бункером, – сказала Ева, облизывая пальцы. – Мы ведь под бункером?

Пожалуй. А значит, почти у цели.

Он успел приблизиться к ней еще на несколько шагов, когда в шею вошла игла. Глеб хотел вытянуть ее и поймал еще одну.

Мир закувыркался, расплываясь беззубой младенческой улыбкой. У мира были синие глаза и бешеный пульс, которым захлебнулось сердце.

Убрав пневматический пистолет, Ева подняла и огнестрельный.

Все шло хорошо. Ева переступила через лежащего и двинулась к цели, напевая:

– На золотом крыльце сидели…

Интерлюдия 2. Когда взрослые остаются детьми

Она все-таки приехала на похороны, хотя Адам предупреждал, что присутствие ее будет не уместно. Ей было наплевать на предупреждения, а может, Ева нарочно явилась, надеясь позлить его.

Не вышло. Настроение Адама не располагало к злости. Он просто отметил ярко-красный цвет ее авто и черный костюм с короткой плиссированной юбкой. К ней прилагался жилет с длинными фалдами-хвостами и высокий цилиндр. Белый атлас головного убора неплохо сочетался с голубыми волосами Евы. В одной руке Ева несла торт, в другой – трость.

– Привет всем, – сказала она и помахала рукой, той, которая с тростью. – Я не сильно опоздала?

Люди повернулись к ней. Смотрели. Злились. Молчали.

И Ева с легкостью разбила тишину:

– А тут даже красиво. Эти деревья, эти памятники… готикой отдает.

Торт она поставила на гроб и, подойдя к Адаму, поцеловала. По-сестрински, в щеку, но прикосновение ее губ все равно было неприятно.

– Зачем ты тут? – шепотом поинтересовался он, разглядывая собравшихся. На лицах читалась неодобрение. Пухлая женщина в черном прекратила плакать и лишь мяла платок. Долговязый парень с косой белой челкой изо всех сил пытался казаться невозмутимым. У него не получалось.

– А ты зачем? – парировала вопрос Ева.

– Могла бы не выпендриваться.

– Ну, – Ева взяла его под руку. – Это вы выпендриваетесь. И знаете, что выпендриваетесь. Похороны гроба. Что может быть идиотичнее?

– Поэтому торт?

– Он траурный. В черной глазури. Вкусная, кстати.

Откашлявшись, священник продолжил прерванную молитву. Женщина зарыдала. Парень, склонившись к ней, стал нашептывать что-то на ухо. Жаль, слов не слышно.

– Жаль, слов не слышно, – повторила вслух Ева. – Тебе ведь тоже интересно? Я знаю. Мы одинаковые.

– Мы разные.

Адам явился на кладбище в назначенный срок. Он выбрал костюм, соответствующий представлению среднестатистического человека о трауре. Он принес розы и лилии. Он выразил сочувствие родственникам.

Его действия не усилили дисгармонию между людьми и бессмертными.

Инцидент не получит негативного общественного резонанса.

– Ты из-за нее велел серию ликвидировать? – спросила Ева, постукивая набалдашником трости по надгробью.

– Потом.

– Сейчас.

Стук становился сильнее. Надгробье крошилось. Священник сбивался. Скорей бы закончилось все. И права Ева: все это не более, чем ритуализированный фарс.

Молитвы? Наталья не верила в Бога. Цветы? Завянут уже к вечеру. А свечи погаснут. Вечная память? Такой не существует. Даже у бессмертных имеется потенциальный предел.

Выходит, шоколадный торт на этих похоронах был единственной настоящей деталью?

– Идем, – Адам выпустил руку сестры и уклонился от цепких коготков. Шел он нарочно быстро, не особо надеясь, что Ева отстанет. Просто мстил по-мелкому.

Набалдашник ее трости наносил раны гранитным плитам, а каблуки долбили щербатую плитку кладбищенской дорожки. И только у самого выхода Ева все-таки догнала.

– Ну не злись! Я же так. Пошутить просто.

– Не смешно.

– Ты вообще смеяться не умеешь, – она сдвинула цилиндр на левое ухо. – Если станет легче, считай, что я так мстила. Изревновалась и мстила.

– Это правда?

Ева пожала плечами и потерлась щекой о черный ствол трости.

– Так зачем ты серию ликвидировал? – спросила она, плюхаясь на траву. Ева сняла босоножки и пошевелила пальцами. – Там были хорошие результаты. Отклик в девяноста процентах случаев по отношению к семи на контрольной. И эффект устойчивый. А ты взял и приговорил.

Она выставила указательные пальцы, целясь в Адама.

– Бах-бах-бах! И все. А это «ж-ж-ж» неспроста.

Минутная пауза была взята не для принятия решения, которое Адам принял еще в морге, спокойно оценив все возможные последствия. Он дразнил Еву. А она терпеливо ждала, расколупывая лужайку. Вытащив из травы божью коровку, Ева посадила ее на запястье и погнала ногтем по рельсам шрамов.

Жук дополз до сгиба запястья и взлетел.

– Объекты были заражены, – сказал Адам и, предваряя вопрос, добавил: – Неизвестный вид