Нам нельзя - Лана Смирнова

могу или не хочу услышать то, что окончательно подведет черту. Хотя кого я обманываю, эта черта давно пройдена. Сашка где-то там, я где-то здесь, а между нами пропасть… как она и говорила мне еще в самом начале.

Прохожу по опустевшим комнатам, заставленным коробками. Мебель вывезли несколько дней назад, но снять семейные снимки в рамках со стен у матери рука не поднялась. Придется мне, иначе так и останутся тут висеть, а новые жильцы выбросят, как ненужный хлам.

Собрав почти все снимки в картонную коробку, я застываю у последней общей фотографии, смотрю на улыбающегося отца, все еще не до конца приняв, что он ушел так стремительно и в расцвете сил. Со снимка на меня смотрит уверенный в себе моложавый брюнет с крепким телосложением и сложным характером, читающимся в прищуренных синих глазах. Целеустремлённый, успешный, принципиальный, упертый до мозга костей, несгибаемый и, как мне казалось, несокрушимый.

Снимая рамку со стены, я вспоминаю тот проклятый звонок из Германии, перевернувший многое в моей жизни.

В Берлине мы с матерью провели около двух недель. Ждали, когда врачи выдадут разрешение на вылет. Состояние отца оценивалось как крайне тяжелое, и персонал госпиталя делал все возможное, чтобы стабилизировать его показатели и минимизировать риски летального исхода при длительном перелете. Папа все это время был в сознании, держался из последних сил и даже пытался шутить и подбадривать нас.

Вопрос, почему он ничего нам не сказал про свою болезнь, так и не был задан вслух, хотя мать, конечно, пыталась, но я вовремя ее пресекал. Для меня его мотивы были очевидными.

Рак простаты — не тот диагноз, о котором хочется делиться даже с самыми близкими. Особенно с женой, затаившей обиду за регулярные измены. Мама бы точно не удержалась и выложила свою версию причинно-следственной связи, что на эмоциях расписала мне, как только узнала, где именно обосновалась опухоль. Пусть это полнейший бред, но у женщин, пребывающих в стрессе, логика работает совершенно иначе.

На самом деле мы оба — и я, и мама — сжирали себя заживо чувством вины. Прозевали, не досмотрели, были недостаточно внимательными, слишком циклились на себе и своих проблемах, теперь кажущимися нелепыми и пустыми.

Мы были эгоистами. Все трое. Да. Но даже не это самое страшное. За двадцать с лишним лет мы так и не стали семьей. Я бы мог попытаться проложить между родителями мост, соединить враждующие берега, но предпочёл самоустраниться и заняться собственной жизнью. Отец мог бы относиться с уважением к своей жене, которую по-своему любил и ненавидел, а она… она тоже много чего могла, но не сделала.

Папа умер через месяц после возвращения в Москву. В собственной кровати и в присутствии сына и рыдающей жены. Сейчас я понимаю, что целый месяц — в два раз больше, чем прогнозировали врачи, но тогда… тогда время летело словно комета, а потом вдруг замерло и оборвалось… для одного из нас. И пусть это были по-настоящему тяжелые и страшные дни, но мы провели их вместе, в полной мере ощутив крепость утраченных когда-то связей.»

— Макс, ты почему не сказал, что собираешься приехать? Меня бы захватил, — в гостиную вплывает мама, позвякивая связкой ключей. Задумавшись о своем, я не услышал, как она вошла.

— Я с работы. Мне не по пути, — быстро закрывая коробку, отзываюсь я.

— Бледный какой-то… — недовольно хмурится мать, поглаживая выпирающий живот, на который я стараюсь не смотреть. Мне все еще не по себе от того, что мой брат или сестра родится раньше годины со дня смерти отца.

— Да нормальный, мам. Не придумывай, — отмахиваюсь я.

— Похудел, — качнув головой, она останавливается в шаге от меня. — Как диплом получил, так и пашешь с утра до ночи. Еще и ешь наверняка всякую дрянь.

— Мам, прекращай. Я хорошо питаюсь и спортом заниматься успеваю. А работаю как все, кто к чему-то в этой жизни стремится.

— Весь в отца. Вот он слово в слово говорил, и чем это закончилось? — мама упирает руки в округлившиеся бока. — И не смотри на меня, как на врага народа. Я тебе дело говорю. Работа работой, а отдыхать тоже нужно.

— В эти выходные планируем с парнями на озеро рвануть. На сапах покатаемся, поплаваем. Погоду, вроде, обещают жаркую, — успокаиваю раскудахтавшуюся наседку.

— На озеро с друзьями — это хорошо, — мама снова любовно оглаживает свой живот, смотрит на меня с теплой улыбкой. — А девушки будут? — в ее глазах появляется любопытный блеск.

— Глупый вопрос, мам, — раздраженно отзываюсь я. С тех пор, как ее личная жизнь устаканилась, она с особой прытью решила взяться за мою и при каждой нашей встрече дотошно пытает меня на эту тему. — Ник как удочку закинет, так сразу все русалки наши.

— Ну я же серьёзно спрашиваю, — с досадой восклицает мама, явно лелея надежды на другой ответ.

— А я серьезно отвечаю.

— Не может быть, чтобы у красивого двадцатитрехлетнего парня не было постоянной девушки. Ты просто от меня скрываешь!

— Ты тоже всего не говоришь, — с упреком напоминаю я, опуская взгляд на круглый, как мячик, живот. — Знаешь, уже кто там?

— Мальчик, — сияя улыбкой, счастливым тоном отвечает мама. — Мы в субботу с Вадиком на УЗИ ходили. Не представляешь, как он рад.

— А дочка его тоже рада? Или вы Ульянку еще не осчастливили? — по изменившемуся выражению лица понимаю, что актуален второй вариант.

— Не напоминай, эта мелкая егоза все нервы мне вымотала, — мрачнеет мать. Отношения с будущей падчерицей у нее пока не складываются и, боюсь, что с маминым гонором сложатся не скоро.

— Ладно, мам, я поеду. Вадику привет не передаю. Мы с ним днем в офисе пересекались. Он, кстати, про УЗИ тоже умолчал. Отлично шифруетесь. Молодцы. — не хочу ни язвить, ни расстраивать ее, но получается как-то само собой. Так и не научился притворяться и лить в уши то, что от меня хотят услышать. Прихватив коробку с фотографиями, разворачиваюсь в сторону выхода.

— Макс, не злись на нас, пожалуйста. Мы же понимаем, как тебе сложно, — увивается за мной мать, тормозит за локоть в прихожей. — Я знаю, у тебя обида за отца… Но вот так получилось! Мы же ничего не планировали.

— Саша однажды тебе почти то же самое сказала, но ты ее слушать не захотела, — совершенно не к месту вспоминаю я.

Мама резко бледнеет, прячет глаза и даже отпускает мой локоть, за который цеплялась, как утопающий за спасательный круг. Отступив назад, защитным жестом складывает руки на животе, где растет и развивается мой брат. Прости, мелкотня, я не специально нашу