Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

Залп! Замок парадного выносит на раз, а в образовавшуюся дыру летит складная кошка на прочном тросе. Сколько дверей мы попортили, пока отработали…

Трос на себя, и есть контакт! Лапы металлической кошки растопырились, трос натянулся, и дверь, скача по мостовой самым причудливым образом, потянулась за грузовичком.

— Ну… — я почти шепчу, но товарищи и без меня знаю, что делать. В открытую парадную летят светошумовые гранаты — одна, вторая… Вслед за ними — два бойца с многозарядными американскими дробовиками и гранатами, а чуть погодя — ещё двое с пулемётом Шоша.

Выстрелы, взрывы… пригнувшись и петляя, бегу к зачищенной парадной и ныряю в неё, рыбкой перепрыгивая поваленный взрывом тяжёлый комод, и несусь наверх, вслед за штурмовой группой, стараясь не наступать на трупы и оскальзываться на лужах крови.

В подъезд вслед за мной забегают остальные, и через несколько минут дом взят. Не считая сломанных рёбёр у одного из бойцов и лёгкой контузии у второго, потерь нет.

Ещё раз проверяю всех бойцов, наличие боеприпасов, еды и воды, расставляю всех по позициям.

— Делегатов связи надо бы отправить к соседям, — сорванным голосом советует один из бойцов.

— М-м… — прикусываю губу, вспоминая расположение отрядов на карте местности и решительно мотаю головой, — К чёрту! Нет необходимости. Вывесьте из окон флаги, увидят.

— А… и то верно, — соглашается боец, и далее все обходятся без меня. Это один из несомненных плюсов студенческой дружины, в которой каждый боец, пройдя элементарную военную подготовку и обкатавшись в боях, даст сто очков форы любому унтеру, за исключением вовсе уж талантливых самородков.

Это не просто «каждый солдат должен знать свой манёвр», здесь манёвры — понимают, а при необходимости — советуют командиру и принимают самостоятельные решения! Инициативы хоть отбавляй, а сиюминутные тактические задачи студенты решают «на раз», с той же лёгкостью, с какой решали в гимназиях и реальных училищах задачи по арифметике и логике.

Другое дело, что применение студенческих отрядов в качестве пехоты, это даже в условиях Гражданской Войны — невозможная, невообразимая глупость! Это даже не «гвозди микроскопом», а много хуже! Нас, по всей разваливающейся на куски Российской Империи, меньше семнадцати тысяч человек…

В одной из пустующих квартир, со следами не то обыска, не то мародёрства, и плохо замытыми пятнами крови на ковре и дощатом полу, уже начавшими попахивать привёл себя в порядок, умывшись в ванной и почистив одежду. Кстати…

Не обращая внимания на следы погрома, пошарил в буфете, и найдя банку сардин с порядком засохшими баранками, съел их безо всякого стеснения. Затем, поглядывая то и дело в окна, где разбушевалась непогода, обошёл просторное жилище, с любопытством естествоиспытателя изучая чужой быт.

Поймав себя на прокрастинации, несколько озлился, но не в силах так сразу побороть проблему, ещё раз прошёл в ванную, где умылся и долго разглядывал себя в зеркало, пытаясь изобразить наивозможно любезную улыбку, способную возникнуть на моей своеобразной физиономии.

— Да какого чёрта… — но прозвучало это жалко, с чем было согласно даже отражение в зеркале.

— Да — да, нет — нет… — озвучиваю очевидное, — не конец света!

Набравшись духа, решительно вышел из квартиры, поднялся на этаж выше, и помедлив несколько секунд, постучал в запертую дверь. Не сразу соображаю, что надо представиться…

— Профессор? — голос мой даёт петуха, — Профессор Леонтьев?! Венедикт Ильич, это Пыжов! Алексей Пыжов с физико-математического! — Д-да? — дверь приотворяется, но пока её придерживает не слишком массивная цепочка.

«— Безопасность превыше всего, н-да…» — машинально отмечаю я, и в душу будто кислотой плещут. Сколько их будет, таких вот Венедиктов Ильичей, благонамереннейших обывателей, свято уверенных в неприкосновенности своего жилища и в том, что от вторжения, от ужасов внешнего мира, может защитить цепочка на двери…

Вижу испуганный глаз, который осматривает меня, дико кося и вращаясь в орбите. Дверь снова закрывается… жду… и отворяется вновь, уже нараспашку.

— Алексей Юрьевич? — искренне удивляется профессор, — Вы?!

— Ну да, — зубами снимаю перчатку и здороваюсь, осторожно пожимая дряблую старческую лапку, — Вы же просили зайти за документами, и вот…

Сердце бухает в груди отчаянно. Сейчас… нет, нельзя сказать, что решается моя судьба! Но всё же, всё же…

Профессор выдыхает так, будто хапнул стакан неразбавленного спирта. Потом ещё раз…

— Да-да, Алексей Юрьевич! — внезапно засуетился он, — Одну минуточку… куда же я их? А, вот они!

Венедикт Ильич ткнул мне в руки папку с документами из Сорбонны и дождался, пока я не убедился в их полной комплектности.

… дверь за мной он закрыл с нескрываемым облегчением. На все замки!

Глава 18

Зарисовки с натуры, психологический этюд и хлопок дверью

Москва сжалась, как шагреневая кожа, ощетинилась острыми игольчатыми штыками, отгородилась баррикадами и колючей проволокой, блокпостами и патрулями, стреляющими без особых раздумий, не жалея патронов — на звук, на чох, на вороний грай. Город лихорадит Революцией, надрывно кашляет выстрелами из пушек, и по всему его большому телу пробегают мурашки винтовочных выстрелов.

Повсюду, огромными нелепыми ежами, куски рельс, призванные остановить броневики и обшитые листами металла грузовики с пулемётами и орудиями в кузовах; наполненные камнями и землёй бочки в баррикадах, вывороченная из мостовой брусчатка, колючая проволока и пулемёты, пулемёты… Фронтовики говорят, что нигде в войсках не было, и нет такой их концентрации!

Какого чёрта они томились на складах… Впрочем, вопрос не ко мне, а вот в компетентности Временного Правительства закономерные сомнения возникли даже у самых лояльных.

Боевые действия в настоящее время стихли, измученный город, разорванный на сектора, получил передышку. Впрочем, ненадолго… Слухи, один другого страшнее и страннее, распространяются со скоростью необыкновенной, не ведая, кажется, вовсе никаких преград.

Обе стороны конфликта эту краткую передышку пытаются использовать для того, чтобы нарастить свои силы, найти союзников и как-то дискредитировать, расчеловечить противника. Подтягиваются тылы, ведётся агитация и разведка, строятся планы разной степени адекватности.

Две крайности разом — от «Всё пропало» и панических атак высшего руководства, судорожно мечущегося по стране и издающего нелепые декреты, до каких-то необыкновенных, горячечных, галлюциногенных планов даже не по сохранению развалившейся де-факто Империи, а по её приумножению! Проливы, Константинополь…

Фанатичная уверенность в том, что европейские союзники непременно помогут нам! Вот так возьмут и помогут, руководствуясь не собственными политическими и экономическими интересами, а благородными побуждениями и сумасшедшим бредом российских политиков, которым, по-хорошему, сидеть бы не в Думе, а в дурке!

Впрочем, у красных, говорят, не лучше, там толи грезят, толи бредят