Избранный - Бернис Рубенс

Рабби Цвек взглянул в лицо сына и с радостью догадался: тот знает, что он здесь. Он заметил, что в палату вошли родители Билли, и его охватила нежность к ним. Они тоже обрадовались, увидев знакомые лица. В последний месяц их визиты к Билли проходили в молчании, и вокруг были явные безумцы, не то что Норман. Они смотрели на свернувшегося под одеялом Нормана и без слов сочувствовали ему.

— Снова нездоровится? — спросила мать Билли.

— Всё хорошо, — быстро ответил рабби Цвек. — Просто спит. Пару недель поспит, и всё будет хорошо. — Собственный оптимизм внушал ему отвращение. — Ваш сын вернулся, я вижу.

— Да, — сказала мать Билли. — У него был сильный приступ. Но теперь у нас уже всё хорошо, правда? — Она погладила Билли по голове. — Со следующей недели снова возьмемся за дело, правда? А то твоей бедной мамочке нечем будет торговать на благотворительной ярмарке.

Билли улыбнулся матери и пожал руку отцу. Рабби Цвека тронул этот формальный жест. Он возвращал обоим мужчинам достоинство, которого мать так настойчиво пыталась их лишить.

Рабби Цвек познакомил их со свояченицей и дочерями. Он помнил, что поначалу невзлюбил родителей Билли, и горько раскаивался в своем презрении. Ему хотелось как-то загладить эту вину, и он решил, что лучше всего подарить им внимание своих родных. Рабби Цвек проводил их к Билли, все оживились, заговорили, он же вернулся к Норману, сел и уставился на него. Нащупал руку Нормана под одеялом, взял его ладонь в свою, стиснул, почувствовал, что сын отвечает на пожатие, и сердце его переполнила радость.

— Это папа, Норман, — прошептал он. — Мы с тобой вместе.

Он сжал руку сына, тот снова ответил, и рабби Цвек почувствовал, что не вынесет такой радости. Но тут его спину пронзила боль, и он со стоном повалился на кровать.

Белла бросилась к отцу, а тетя Сэди, сообразив, что происходит, выбежала из палаты, чтобы позвать на помощь. Эстер по-прежнему сидела возле Билли, не в силах пошевелиться. Тетя Сэди привела Макферсона и двух санитаров. Они осторожно подняли рабби Цвека, уложили на носилки; он стонал, хотя боль уже отступила. Санитары подхватили носилки и двинулись к выходу из палаты. Тетя Сэди шагала рядом с рабби Цвеком, Белла шла следом.

— Идем. — Белла обернулась и протянула руку к Эстер. Ей вдруг сделалось жаль сестру. Живых она упустила, если можно так сказать; оба плода ее прощения лежали недвижно, безмолвно. Эстер взяла Беллу за руку, точно послушница.

Они приблизились к двери, и рабби Цвек взмахнул рукой; санитары остановились, Макферсон наклонился к носилкам, пытаясь расслышать, что рабби Цвек силится сказать. Потом, не столько расслышав, сколько догадавшись, велел санитарам развернуть носилки, чтобы рабби Цвек бросил последний взгляд на сына. Белла и Эстер держали отца за руки, он же, не отрываясь, смотрел на то единственное, что оставлял им в наследство. Лишь ради него он жил, его он любил, и эта любовь теперь его убивала.

19

Рабби Цвека отнесли в отдельную комнатку в конце коридора. Положили на кровать и стали ждать, когда придет врач. Рабби Цвек порывался с ними заговорить, но они его успокаивали.

— Береги силы, — упрашивала тетя Сэди.

— Чего ради? — пробормотал он, отыскал взглядом Макферсона среди собравшихся у кровати и добавил: — Спасибо.

— Когда уже придет врач, — сказала Эстер, отказываясь признавать естественные последствия случившегося. Она видела, что Белла смирилась и взяла отца за руку, чтобы не отпускать до самого конца. Неожиданно он улыбнулся, и тетя Сэди погладила его по голове.

— Вот в каком месте мне выпало умереть, — пробормотал он. — И кто теперь мешуге?

Они умоляли его помолчать, но ему нужно было высказаться. Он сделал им знак подойти ближе, и они потянулись к нему, принялись пожимать его руки, плечи, словно перекачивали в него собственные жизненные силы.

— Белла, — прошептал он, — Эстер, Сэди, подойдите. Прочитайте со мной Шма.

Белла с выверенной долей скорби уже приняла, что отец умирает. И завершение трудов тети Сэди почти всегда неминуемо сопровождалось подобной сценой. Поэтому просьба рабби Цвека ни ту ни другую не испугала. Но Эстер заупрямилась.

— Не нужно, папа, — сказала она. — Ты не умрешь. Не сдавайся. Ты оправишься, как после прошлого приступа.

— Совсем как Норман, — негромко произнес рабби Цвек. — Поправляется, а потом всё сначала. Сколько раз я уже умирал. Я устал. Пожалуйста, давайте вместе прочитаем Шма. Белеле, начинай.

Вот так они обменялись ролями, которые играли всю жизнь: прежде он был их учителем, он направлял их. Теперь же просил Беллу направить его. И тем самым назначил своей преемницей: кому же еще и возглавить семью, как не той, кто ведет молитву.

— Шма, — тихо проговорила Белла.

Рабби Цвек повторил за ней, а следом и Сэди.

— Не надо, пожалуйста, не надо, — перебила Эстер.

— Повторяй за нами, Эстер, — попросил рабби Цвек. — И тебе станет легче.

Слова пересыхали у нее во рту, но одними губами она все-таки выговорила последнее «нет».

— Шма Исраэль, — произнес рабби Цвек, голос его окреп, и он, как встарь, повел молитву, и паства хором повторяла за ним, — Адонай Элоэйну Адонай эхад.

— Слушай, Израиль, — проговорила Сэди, вероятно для Макферсона, который понуро и смущенно стоял в изножье кровати, — Господь — Бог наш, Господь один!

И Макферсон повторил за ней молитву. Ему тоже хотелось проводить рабби Цвека.

Никто из них не заметил, как вошел врач. Да теперь это было уже и не важно. Они равнодушно смотрели, как он приблизился к кровати. Дочери убрали руки от рабби Цвека, освободили место для холодного инструмента, который врач приложил к груди их отца.

— Оставьте, оставьте, — пробормотал рабби Цвек. — Он услышал мою Шма. Он согласен. — На лице его мелькнула слабая улыбка. — Спасибо, — добавил он.

Врач убрал стетоскоп. Взглянул на Беллу, единственную, кого рабби Цвеку не было видно, и покачал головой. Она кивком поблагодарила его. Врач отвел Макферсона к двери, пошептался с ним и вышел, не обернувшись.

Три женщины снова подступили к кровати и взяли рабби Цвека за руки.

— Я посплю, — сказал он и почувствовал, как его окутывает их мучительная скорбь. — Я немного посплю, — поправился он, повернул голову на подушке и закрыл глаза.

Он что-то забормотал, и Белла наклонилась к отцу.

— Сара, — услышала она, потом еще раз и затем, хрипло: — Прости меня, Норман. Прости. Это я во всём виноват. — Рабби Цвек открыл глаза и оглядел тех, кого ему предстояло покинуть. Две