Генрих V - Кристофер Оллманд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно в это время, в конце декабря 1421 года, находясь "в лагере под Мо", Генрих составил инструкции для Ричарда Флемминга, епископа Линкольна, на интронизации которого он присутствовал в начале того года, и сэра Уильяма Коггешхолла, которых он направлял в качестве послов к римскому королю Сигизмунду, архиепископу Трира и его шурину Людвигу Баварскому[547]. Инструкции, составленные на английском языке, интересны тем, что они раскрывают видение Генрихом будущего и его проблем. На первом плане была война, которая не продвигалась так, как ему хотелось бы. Хотя послы должны были выразить Людвигу признательность за его присутствие при осаде Мелёна, они должны были сказать, что, хотя их господин "сейчас находится в завершении своего труда", ему все же нужна еще помощь, чтобы довести войну до конца. Генрих явно рассматривал взятие Мо как достижение, которое закроет очередную главу в конфликте с дофинистами. Однако этого было легче достичь в мыслях, чем на практике, и инструкции отражают сильную ноту реализма в планах короля. В них подчеркивались два фактора. Во-первых, хотя мир и был заключен в 1420 году, он еще не завоевал всеобщего признания: у дофина были свои сторонники, и у него была помощь союзников — шотландцев на суше и кастильцев на море. Во-вторых, Генрих тоже остро нуждался в военной помощи в виде живой силы, причем подразумевалось, что она может прийти из Бургундии и что деньги на оплату помощи будут найдены, если ее предложат. Обращение к Сигизмунду, должно быть, было призвано оживить воспоминания об обязательствах, зафиксированных в Кентерберийском договоре, а попытка получить помощь от архиепископа Трирского была основана на субсидиях, которые Генрих платил ему в прошлом. Не приходится сомневаться, что король чувствовал себя подведенным некоторыми из тех, от кого, справедливо или нет, он думал, что мог ожидать большего. Деликатное посольство, с которым были отправлены Флемминг и Коггешхолл, было частью более широкого дипломатического наступления, которое можно рассматривать как попытку возродить обязательства между немецкоязычными союзниками, которые, казалось, были утеряны.
Возможно, в том, что написал Генрих, было много правды. Сомнения могли возникнуть даже у тех, кто служил в его армии. В Мо сын сэра Джона Корнуолла, перспективный и очень любимый отцом молодой человек, однажды был убит пушечным выстрелом, стоя рядом с раненым отцом. По словам Жювеналя де Юрсена, эта трагедия заставила убитого горем родителя кричать, что они пришли только для того, чтобы завоевать Нормандию, но теперь, вопреки всякому разуму и совести, они пытаются лишить дофина короны, принадлежащей ему по праву. Вскоре после этого, поклявшись никогда больше не воевать, он покинул армию[548]. В Англии энтузиазм и приверженность войне, постоянно, снижались. Вербовать солдат было не так легко, а платить тем, кого вербовали, становилось все труднее. Страх Генриха перед физической и, как следствие, моральной поддержкой, которой пользовался дофин, также не был плодом его воображения. Поражение при Боже показало, что англичане больше не являются непобедимыми, особенно без своего короля. Необходимость Карла VI напомнить некоторым городам, что мирное соглашение, заключенное в Труа, будет соблюдаться, отражала беспокойство, испытываемое многими, которое отражало чувство неуверенности, вызванное изменениями во французском престолонаследии. Хуже всего было то, что эта неуверенность проявлялась среди бургундцев, от которых Генрих мог ожидать привлечения своих самых сильных сторонников. Ожидал ли король слишком многого от самого Филиппа Бургундского? Может ли герцог быть своим человеком и в то же время служить новому наследнику французского престола, которого он признал, принося присягу по договору в Труа? Филипп посетил Генриха только в начале февраля 1422 года, а когда они встретились, то не в Мо, а в нескольких милях от него, в Ланьи-сюр-Марн[549]. Была ли их встреча вдали от места осады признаком нежелания Филиппа ввязываться в конфликт против дофинистов? Кроме того, Филипп взял с собой лишь немногих представителей знати, поскольку, как сообщает Монстреле, они не хотели давать клятву при заключении мира, как от них требовал один из их приближенных короля, лорд Сен-Жорж, при встрече с Генрихом[550].
Король, должно быть, также задавался вопросом, чего он достиг в военном отношении после своего возвращения во Францию в июне 1421 года. Его поход на Орлеан показал, что тактика французов не встречаться с ним лицом к лицу (тактика, успешно применявшаяся ими сорока или пятьюдесятью годами ранее) делала невозможным для англичан добиться политических результатов, к которым они стремились после крупной военной победы. Как далеко Генрих мог надеяться продвинуться во Францию? Необходимо было захватить и отстоять одну или несколько переправ через Луару. Даже если бы это было успешно достигнуто, можно ли было бы адекватно защитить постоянно удлиняющиеся линии коммуникаций? Чем дальше на юг продвигались англичане, тем ближе они подходили к очагу поддержки дофинистов. В этот момент истины, однако, произошло событие, которого Генрих ожидал уже некоторое время, — рождение его ребенка от Екатерины.
Новость о том, что королева родила мальчика в Виндзоре 6 декабря, была доставлена Генриху в Мо и стала причиной бурного ликования в то время, когда моральный дух армии нуждался в подъеме[551]. Хардингу предстояло заявить, что рождение ребенка, которое сделало наследование французской короны более ясным, чем прежде, помогло решить вопрос лояльности колеблющихся, и что ряд городов теперь решили поддержать Генриха[552]. В Англии это событие также должно было стать решающим фактором в установлении преемственности ланкастерского правления, поскольку Генриху было уже тридцать пять лет, и его образ жизни был таким, что он часто сталкивался с опасностями[553]. Его предыдущий наследник Кларенс совсем недавно был убит при Боже, и хотя в живых остались еще два брата, старший из которых, Бедфорд, в настоящее время исполнял обязанности лейтенанта короля в Англии, престол лучше было передать прямому, а не побочному потомку. Кроме того, сам Бедфорд не был женат, а в эпоху такой неопределенности рождение наследника, который через своих родителей впоследствии станет фигурой, объединяющей королевские семьи как Англии, так и Франции, было событием весьма желанным.
Короля, вероятно, обрадовали новости из Англии, хотя он и не присутствовал лично на крестинах своего
