Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени - Николас Хеншелл

1 Härtung F. And Mousnier R. 1955. Quelques problmnes concernant la monarchie

absolue /1 Relazioni, 4. P. 7-8; Le Brun J. (ed.) 1967. Politique tirée des propres paro

les de l'Ecriture Sainte. Droz. P. 291-292.

2 Miller J. 1987. Bourbon and Stuart. George Philip. P. 14.

чересчур увлеклись сочинениями Гоббса, чья бескомпромиссная логика уничтожала всякую возможность ограничения абсолютной власти. Власть либо абсолютна, в этом случае ее ничто не ограничивает, либо ограничена, и в этом случае неабсолютна. Следовательно, права подданных были не так уж важны, и то уважение, которое оказывали этим правам Бурбоны, было простым притворством.1 Самое худшее заблуждение — вовсе игнорировать различия между «абсолютизмом» и деспотией и изображать «абсолютных монархов» — Бурбонов грубо попирающими права и привилегии провинций и подданных.2 Суд все еще совещается.

Стирание различий между абсолютной и деспотической властью губительно для понимания истории. Тогда монархия раннего Нового времени вписывается в деспотическую модель, которая осуждалась современниками. Решительно неверно утверждать, что абсолютная власть охватывала все и вся и что так называемые «абсолютные» монархи имели на нее монополию. Это делает абсолютные и ограниченные монархии двумя разными видами управления. Монарх, пользующийся абсолютной властью во всем, за исключением некоторых областей жизни подданных, огражденных от его посягательств обычаями и законами, был для раннего Нового времени анахронизмом.3 Королевская власть была абсолютной во внешнеполитических, военных и религиозных государственных делах, то есть в рамках королевской прерогативы. За этими границами находились ненарушимые (за исключением тех случаев, которые правитель считал чрезвычайными и которые в большинстве государств оспаривались) права поданных. Право на жизнь, свободу и собственность охранялись законом. Предполагалось, что подданных нельзя лишить их свободы и собственности без должного судебного процесса, а если закон менялся, то подразумевалось, что это происходило с согласия тех, чьи права затрагивались. В Англии соглашения всегда превозносились как гаранты прав, в то время как французское административное право (бесчестное droit administratif) до последнего времени представлялось как их антагонист. Теперь мы знаем, что это представление неверно, что французские административные суды всегда действовали независимо от правительства и не представляли угрозы правам народа. Необоснованны и попытки представить «абсолютизм» ранней версией фашистского корпоративного государства. В Италии при Муссолини корпо-

1 HartungF. andMousnierR. 1955. P. 4; BehrensC. B. A. 1967. TheAncienRegime.

Thames and Hudson. P. 107.

2 Durand G. 1976. What is Absolutism? // Hutton R. (ed.) Louis XIVand Absolutism.

Macmillan. P. 23; Knecht R. J. 1982. Francis I. Cambridge University Press. P. 429.

3Chrimes S. B. 1936. English Constitutional Ideas in the Fifteenth Century. Cam

bridge University Press. P. 339, n. 68.

рации свои права потеряли, во Франции при Людовике XIV они их сохра–нили.1

Реальные возможности реализовать право на жизнь, свободу и собственность варьировались. Вероятно, повсеместно право собственности нуждалось в защите чаще всего. Его следует рассматривать в контексте общества, основанного на клановости и родственных связях, и порожденным этим обществом понимании чести. Самоуважение дворянина основывалось на том, что закон и обычаи гарантируют неприкосновенность его соб–ственности.2 Свободу мнений в «абсолютистских» государствах уважали так же, как и в республиках, и иногда даже больше. Испанские Габсбурги проявляли толерантность и нередко поощряли публичные дискуссии по политическим вопросам, в то время как венецианский сенат их запрещал. В ранний период Нового времени большинство правительств, независимо от того, называем мы их «абсолютистскими» или «ограниченными», подвергало прессу жесткой цензуре. De facto во Франции ко второй половине XVIII века пресса была независимой; особенно это стало заметным в 1750–х годах, когда цензором стал Малерб. Позднее, в том же столетии, в Австрии, Пруссии и России цензура была отменена или ограничена декретами монархов. А в это же время в Женевской республике запрещали сочинения Руссо. В 1762 году был издан приказ сжечь его книги и арестовать автора, если тот появится в городе.

Права декларировались в законах и охранялись штатами и парламентами. Существует совсем немного исследований, посвященных полномочиям и составу представительств, хотя сейчас их изучение активизировалось, особенно на страницах нового журнала Parliaments, Estates and Representation* («Парламенты, сословия и представительство»). В работах современных авторов изучаются разнообразные формы сословно–представи–тельной жизни в странах, где она считалась угасшей. Книга Буша, посвященная европейской знати и ее привилегиям, также важна в контексте изучения представительства.3 Структура сословных представительств была различной. Присутствие крестьян в их составе было необычным явлением: считалось, что интересы своих зависимых людей представляла знать. Единственными представителями незнатного сословия в некоторых ассамблеях были делегаты от городов или крестьян–фригольдеров. В английском национальном варианте парламента существовали палаты лордов и общин,

1 Wade H. W. R. 1988. Administrative Law. Oxford University Press. P. 26-27; Oli

ver‑Martin J. M. 1938. L'organisation corporative de la France d'ancien régime. Lib-

rarie du Recueil Cirey.2 Kiernan W. G. 1989. The Duel in European History. Oxford University Press. P. 162.

3 Bush M. 1983. Noble Priviledge. Manchester University. P. 93-97.

во Франции и Дании — палаты духовенства, дворянства и третьего сословия, в Швеции — духовенства, дворянства, горожан и крестьян, в то время как в польском сейме была представлена только знать, а в кастильских кортесах — только горожане. Провинциальные представительства были многолики: от французских с обычными тремя сословиями до голландских, предоставлявших восемнадцать голосов городам и один — знати. Местные ассамблеи обычно сводились к одному сословию, в то время как на провинциальном и национальном уровнях состояли из нескольких. Права членства также разнились. В местных ассамблеях знать обладала правом личного присутствия (personal attendance), тогда как в провинциальных ассамблеях Нормандии, Бранденбурга, Саксонии и Восточной Пруссии депутатов необходимо было избирать. То же самое наблюдалось в Англии, Франции и Республике Соединенных Провинций. Даже на высшем уровне некоторые государства допускали право личного присутствия знати, модифицированное только ограничениями, связанными с размером собственности или другими уловками, призванными оградить представительство от выскочек, например, требованием представить доказательство знатности четырех поколений своих предков. В Швеции всем лицам, номинально имевшим благородный статус, разрешалось присутствовать в национальной ассамблее. Создавшийся вследствие этого переизбыток голосов был снят провизией 1626 года, по которой голосовать было позволено только одному члену каждой семьи.

РИТУАЛЫ СОГЛАСИЯ

Хотя сегодня некоторые исследователи «абсолютизма» признают существование прав и привилегий, с которыми приходилось считаться государю, они подчеркивают, что привилегии носили корпоративный, а не индивидуальный характер1 и не препятствовали сбору невотированных налогов. Это весьма незначительно корректирует грубое представление о тождественности абсолютной власти и ее деспотической противоположности. Историки упускают важную особенность так называемых «абсолютистских» режимов, а именно обычай консультаций с подданными. Безусловно, обычно эта процедура воспринимается как антитезис «абсолютизма».2 Подчеркнуть процесс одобрения значит сказать новое слово о таких государствах.3 Традиционная точка зрения подразумевает, что для абсолютной монархии было

1 Sherman J. H. 1983. France before the Revolution. Methuen. P. 2-4.

2 Behrens C. B. A. 1967. P. 117; Upton A. F. 1990. Sweden // Miller J. (ed.) Absolu

tism in Seventeenth‑Century Europe. Macmillan. P. 104.

3 Black J. Eighteenth‑Century Europe. Macmillan. P. 169-177.

характерно деспотическое правление, а в XVIII столетии представительные учреждения, например французские парламенты, с ним боролись. Но, как уже было показано выше, права, представительство и согласие возникли отнюдь не в просвещенном XVIII веке. Они являлись частью городской республиканской традиции, сохранившейся в раннее Новое время и вошедшей в теорию и практику каждой монархии. Эпоха Просвещения просто придала им более четкие формы.