Дракон Фануил - Дэниел Худ

— Что с того, что какой-то исполненный благочестия греховодник боится какой-то бабы? Это все мелочи, это уводит в сторону. А нам нужно лишь точное знание — разве не так? И это знание у нас есть! Есть или нет, отвечайте?

Лайам еще раз встряхнул головой и подумал, что не стоит так горячиться. Но симпатяга-эдил вроде бы не заметил ничего неладного в его тоне.

— И то верно. Вы правду говорите. Действительно, главное знание. И мы знаем, что нам нужен актер. Возможно, мы завтра его и сцапаем.

Эдил взвесил в руке свою кружку, убедился, что та почти пуста, и отправился к очагу, чтобы наполнить ее снова, а заодно прихватил и кружку Лайама. Склонившись над котлом, Кессиас пробормотал.

— Впрочем, я сильно удивлюсь, если он не попытается дать деру. Я бы на его месте пустился в бега сразу же после того, как мы взяли его в оборот.

Лайам бесцеремонно забрал у него заново наполненную кружку.

— Возможно, он думает, что за ним следят ваши люди. А потом, он знает, против него имеются лишь косвенные улики. Они и вправду косвенные, хотя и чертовски убедительные. Чертовски!

— Вполне достаточные, чтобы при необходимости довести его до виселицы, хотя мне и глубоко противно думать об этом, — мрачно сказал Кессиас, возвращаясь на место. — Я что-то чересчур благодушно настроен в последнее время.

— Возможно, на ваше благодушие он и рассчитывает, надеясь, что вы махнете на все рукой. Или думает, что я заключил с ним сделку и не стану настраивать вас против него.

— Ага! — произнес Кессиас, и глаза его вспыхнули. — Сделку? Какую? Вы что, велели ему держаться подальше от Поппи Неквер?

Лайам покаянно кивнул и мысленно себя вы бранил. Но тут же и оправдался. Он ведь не думал тогда, что Лонс заколол Тарквина.

— Вот что я вам скажу, Ренфорд, прекрасный пол — ваше слабое место. И это сразу видать. Возможно также, Лонс думает, что мы скостим ему все грехи, потому что вы по уши втюрились в его красотку-сестричку?

Кессиас улыбался, насмешка попала не в бровь, а в глаз. Лайам сиротливо понурился.

— Ну что ж, значит, завтра мы его арестуем, и делу конец.

И он приложился к кружке, чтобы запить не приятное ощущение. На ум ему вдруг пришел Фанукл. Когда Лонса арестуют, будет ли этот урод считать, что Лайам с ним в расчете? Или втянет его во что-то еще?

Некоторое время они сидели молча, потягивая забористый сидр. Лайам чувствовал, что лицо его раскраснелось.

Внезапно эдил разразился громоподобным хохотом и грохнул кружкой о стол.

— Что это мы пригорюнились, как плаксивые бабы? — зычно вопросил он и улыбнулся, оскалив зубы. Черная борода делала его улыбку особенно устрашающей. — Дело сделано! Мы разыскали убийцу! Завтра негодяя потянут в тюрьму. Я снова примусь следить за порядком в тавернах, а вы вернетесь к вашим ученым книжкам! Все! Берите котел и пошли!

Эдил бодро встал и, качнувшись, вышел из кухни. Лайам поднялся из-за стола куда медленнее, чем его сотоварищ, он чувствовал, как кровь закипает в его мозгу. Голова Лайама пошла кругом. Он понял, что выпил куда больше, чем следовало бы, впрочем, у него хватило ума воспользоваться прихваткой, когда он снимал горячий котел с огня.

Кессиас громогласно воззвал к Бурсу, повелевая тому разжечь камин в гостиной и принести еду, но тут же сам принялся возиться с дровами, беззлобно обругав появившегося слугу.

— Вечно ты еле ползаешь, Бурс! Огнем я сам займусь! А ТЫ тащи нам закуску. И еще прихвати свою дудку и третью кружку! Эй, Ренфорд, — окликнул эдил Лайама, осторожно перемещавшегося по комнате, — вешайте котел на огонь и наливайте себе еще!

Вернулся Бурс, он нес огромный поднос, заваленный холодным мясом, сыром и хлебом. Под мышкой слуга держал флейту. Сквозь стремительно сгущающийся туман опьянения Лайам успел разглядеть, что кислая улыбка слуги вовсе не такая уж кислая и что на самом деле Бурс замечательный малый и, должно быть, совсем не дурак повеселиться, особенно если хозяин не прочь. Слуга поставил поднос на сундук, стоящий рядом с камином, и отступил чуть назад, чтобы несколько раз дунуть в мундштук инструмента.

Невзирая на обильный обед, поглощенный днем, Лайам с энтузиазмом накинулся на закуски, сдобренный пряностями сидр разжег его аппетит.

— Значит, так, Бурс, — сказал Кессиас, пока Лайам без разбора запихивал в рот колбасу, сыр и хлеб, — час поста еще не настал, а мы с Ренфордом покончили с делом, подобного которому в моей практике еще не бывало. И к тому же нам нужно одолеть этот котел. Так что ты получаешь сидр, а мы получаем музыку.

Повелительно взмахнув рукой, Кессиас наполнил третью посудину и сунул ее слуге. Тот приложился к кружке, потом отставил ее в сторонку, поднес флейту к губам и завел развеселую плясовую.

Кессиас рассмеялся и захлопал в ладоши, притоптывая ногами.

— Давай, давай, Бурс! Он знает, что это моя любимая вещь, — доверительно проревел эдил, обращаясь к Лайаму. Лайам был занят грудой снеди, сложенной у него на коленях, но все-таки умудрился поднять голову и ответно кивнуть, хотя сам он эту мелодию слышал впервые.

К тому моменту, как Бурс умолк, Лайам успел расправиться с большей частью еды. Эдил снова наполнил его кружку и принялся отстукивать ритм, хлопая себя по колену. Бурс вновь поднес флейту к губам, он оказался очень неплохим музыкантом. Заслышав следующую мелодию, Лайам расплылся в улыбке и одобрительно закивал. Слуга заиграл песенку «О, безгубый флейтист!» — невзирая на протесты Кессиаса, требующего вернуться к первой мелодии. Впрочем, как только эдил заметил, что Лайам с удовольствием слушает Бурса, он тут же утих. Он пересел поближе к Лайаму и поинтересовался:

— Вам нравится?

— Очень! — отозвался Лайам, наскоро припоминая слова непристойной песенки. Он заметил, что в глазах Бурса, припавшего к флейте, вспыхнул озорной огонек. Лайаму показалось, что слуга будет не прочь, если ему подпоют.

— Ну, тогда пойте! — проревел Кессиас прямо ему в ухо, опасно шатнувшись.

— Я не умею петь.

— А играть?

Лайам, желавший без помех насладиться мелодией, пропустил вопрос мимо ушей. Тогда эдил сгреб его в охапку и поинтересовался снова:

— А играть вы умеете?

— Да, да.

— На лютне?

— Да, на лютне, немного, — отозвался Лайам, надеясь, что его оставят в покое, но тут, к его величайшему огорчению, Бурс снова умолк. Он отложил флейту в сторону и взглянул на хозяина с безмолвным вопросом. Кессиас, пошатываясь, двинулся к сундуку. Сбросив поднос на пол, Кессиас откинул тяжелую крышку и какое-то время копался в содержимом огромной укладки, уйдя в нее с головой. Когда он вынырнул обратно, в руках его оказался видавший виды футляр. Осторожно щелкнув замками, Кессиас извлек из него лютню прекрасной работы — из розового дерева, с колышками слоновой кости и посеребренными порожками. Эдил вручил лютню Лайаму, а сам уселся в стоящее чуть в сторонке плетеное кресло.