Последний рубеж - Алексей Крупнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солнце стояло почти в зените. Иногда на него накатывали мощные синие тучи, и тогда легкий дождик орошал окрестности. В лесополосе было тихо. Трое мирно беседовали в гуще зелени, и все это напоминало пикник на природе, вот только есть им было нечего. Ярослав чувствовал, как внутренности сводит от голода. Около полутора суток в желудке не присутствовало ровным счетом ничего. И хорошо, что бывалый Казак стянул из коттеджа бутылку с водой. Ноги ныли, мозоли кровоточили, туфли не выдерживали марш-бросков, а на спине выпирала внушительных размеров шишка, которую набил предательски прыгающий автомат. Но Ярослав об этом не думал. Его занимали совсем иные мысли. «Где они и что с ними?» — вопрос, который он задавал бы всем и повсюду, потеряв из вида своих близких. Сейчас отсутствие ответа терзало их встревоженных родных. Если бы все прошло как планировалось, они бы уже сутки как были в Москве. Их, наверное, ищут — но где, если по факту они так и не обозначились во Внуково? Вряд ли кто-то там, дома, мог вообразить, что они сидят в соседнем государстве, в лесополосе, без денег и документов, голодные и побитые, с оружием в руках и в компании настоящего боевика, вместе с которым их разыскивают за совершение самых страшных преступлений. А если бы и знали — такая правда не принесла бы им облегчения. Какой черт их понес сюда?!
Глава 32
— Валяйте, только быстрее!
Казак вытащил из кармана телефон и небрежно бросил на землю.
— Откуда ты его взял? — удивился Ярослав.
— Уметь надо. Давайте, по-шустрому!
Связь была, но телефоны в округе, возможно, стояли на контроле. Рискованно, ведь в этом случае вычислить их местоположение не составило бы труда и этот их пикник получил бы неприятное продолжение. Казак, вероятно, это понимал — но тогда к чему был этот жест гуманизма? Что двигало опытным воякой? Осознание того, что день текущий может стать последним? «Была не была», — подумал Ярослав и первым схватил телефон.
В замызганной трубке мгновенно отозвался голос, и неудержимый поток эмоций охватил его. Комок подступил к горлу, стало трудно говорить. Кровь, жертвы, взрывы, выстрелы, все события последних суток — тьма, поглощающая человеческие жизни! И сквозь эту тьму, будто в бреду, до него донеслись дорогие голоса родных.
— Слава, это ты?! — он услышал голос любимой супруги, услышал на заднем плане веселые крики сына — словно лучик солнца, что сквозь тучи и листву деревьев пробился в лесополосу.
Не было уже никакого смысла сочинять очередную историю. Оказалось, тетя Люда, так и не дождавшись от племянника известий, сама позвонила Марине — тут и вскрылась их занятная история. Выяснили, что их не было среди пассажиров последних киевских рейсов. Как, впрочем, и каких-либо других — это уже позже выяснила Марина. Значит, они, должно быть, еще в Донецке. Вскоре она оповестила об этом и Свету. В понедельник днем в новостях стали проскакивать первые сообщения о погибших в аэропорту, и началось тревожное ожидание с бесполезными звонками, поисками, расследованиями. Обо всем этом Света рассказывала спешно и путано, то и дело срываясь в слезы, а Ярослав повторял ей раз за разом:
— Не волнуйся, родная, я скоро буду дома. Верь мне, верь. Я всегда буду рядом.
Когда Казак грубоватым жестом показал ему, что пора сворачивать беседу, Ярослав последний раз уверил Свету в том, что все будет хорошо, и повесил трубку. Он снова погрузился в глубокие раздумья. Беспокойство близких терзало его самого. Он понимал, что мог не и сдержать своих обещаний.
— Сколько веревочка ни вейся, а конец ей всегда будет. Так мне мама в детстве говорила, — пробормотал Ярослав. — Со всех сторон вляпались, коллега.
Впереди был, по словам Казака, роковой участок, отделявший их от города, где еще, вероятно, хозяйничали ополченцы. По крайней мере, в том был уверен Казак, который, действуя всем на нервы и будто дергая за усы свирепую неизвестность, пел и смеялся:
Не для меня текут ручьи,
Журчат алмазными струями, Там дева с чёрными бровями, Она растет не для меня.
— Эхма, тихий Дон! Отец мой частенечко эту песню напевал, — продолжал развлекаться Казак. — Да что там, все пели! Мужики, бабы соберутся… Вечер, тишина — и понеслась! — засмеялся он и, будто издеваясь, снова запел, прибавив громкости:
Не для меня придет Пасха, За стол родня вся соберется, Вино по рюмочкам польется, Пасхальный день не для меня.
Ярослав хотел отключиться, просто закрыть глаза и не думать ни о чем. Уснуть и проснуться дома, где все было привычно, где люди могли жить, а с детских площадок доносился веселый смех. Там, где специфический запах родного города настойчиво пробирался в открытые окна. Там, где, оказывается, всегда было хорошо и где была его семья. Но теперь он был здесь, на размытой линии невидимого фронта, рискуя лишить своих близких дорогого им человека. Или все же им владело желание остаться мужчиной, как напутствовал покойный Жора? Где же золотая середина в этом шальном мире, где силу имеет лишь твое финансовое и социальное положение, когда на жертвенник благополучной жизни ложатся порядочность, честь и достоинство? «А ведь правда, если не дойдем? Для чего я тогда жил? — яркой вспышкой озарилось в голове у Ярослава. — Я даже не передал привет сыну. Вдруг.» Дальше думать ему не хотелось. Он снова схватил телефон.
— Слышь, москвич, не пались! — попытался остановить его Казак.
— Я быстро! — запуская дешевенький гаджет, выпалил Ярослав.
Он принялся наспех набирать сообщение: «пусть это будет моя исповедь. за все что я сделал или наоборот не сделал. история с ростовом это моя идея. я просто не хотел никого беспокоить. олег ехал к родственникам а я тут видел легкие деньги. но увидел другое. теперь я понимаю что значит любовь дом и жизнь. у меня есть настоящий выбор или вперед с надеждой или назад в никуда. Я уже сделал его и мне осталось чуть-чуть обрести себя. чтобы ни случилось я всех вас люблю. привет наследнику. пусть он возьмет от меня все самое лучшее если оно имеется. а я сделаю все возможное чтобы сдержать свое
