Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира (СИ) - Яна Соловьева

хотя бы ещё один день, вырвать его из зубов этого мира. В Вергене всё изменилось. Мы сделали это. И ты. У меня, у скоя'таэлей вдруг появилась жизнь. Просто жизнь… — Иорвет замолк опять, подвинул сапогом в огонь выпавшую ветку. — Я расслабился. Я забыл, что чудес не бывает, что заигрывать с судьбой — дрянная затея. Забыл и о том, что хорошо умею выживать, но не жить. Жизнь даёт надежду, а надежда — обманчивое, опасное чувство. Она заставляет верить в невозможное, заставляет ошибаться. Я ошибся и получил горькую пилюлю из правды… Что же, говорят, что правда лечит. Я был неправ сегодня — всё ещё не хотел поверить в неё до конца. Поэтому прошу — забудь и не говори ничего.

Я до боли закусила губу и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Было очевидно, что любые попытки оправдаться сделают только хуже. Убедить его могла лишь правда из простых трёх слов, но сказать их было и страшно, и невозможно. Для Иорвета стал горькой пилюлей мой отказ в близости, и он придумал для него своё объяснение, далёкое от истины, однако, если я назову настоящую причину отказа, если признаюсь ему в любви, он убежит от меня, как от чумы. Он предложил мне всё, что мог, моё же признание потребует от него больше, чем он может дать. Оно всё разрушит.

Я молчала, а он следил за моим лицом, будто ждал ответа и всё ещё не мог поверить, что его просьбы «забыть и не говорить» хватило. Будто надеялся, что я, по обыкновению, буду сопротивляться и спорить, а он бы решительно отразил удар. А я не могла ничего ответить, язык прилип к нёбу, и мне неистово хотелось поцеловать его без всяких лишних слов, вернуть должок, но пока я мучительно решалась, момент был упущен, снаружи послышались голоса, и в пещеру возвратились Рэя с Исманом. Иорвет отвернулся. Зерриканка посмотрела на меня долгим взглядом и осуждающе покачала головой.

* * *

«Подъём!» — в ухо громогласно шептали. Песок и небо были серыми, и около входа в купол серела тень умывающегося кота.

— Раз наши дрянные мечи сбежали от шайтана, — Рэя энергично размахивала руками, — сегодня — болевые приёмы.

— Ты никогда не позволяешь себе никаких слабостей, да? — я зевнула — заснуть мне удалось лишь под утро. Попрыгала на прохладном песке. — Поспать там… Или дать поспать другим?

— Слабости делают людей слабыми, разве непонятно? — удивилась Рэя. — А я всегда сильнее всех. За это меня и не любят. Пожми мне руку.

Я осторожно пожала протянутую руку, и Рэя, провернув ладонь, обхватила мой большой палец, загнула его, и я бухнулась на колени.

— Ты должна быть сильной. Но если ты, ведьмачка, так и будешь колебаться и бояться трудностей, то останешься такой же слабой, как трухлявая палка. Твоя очередь.

— Есть у меня подозрение, что не любят тебя не за силу, — буркнула я и вцепилась ей в палец.

Рэя расхохоталась.

— Что, больно от правды? Но в правде — сила, — сказала она и заломила мне локоть.

Я взвыла.

— Но это же не значит, что надо без запроса вываливать людям в лоб всю правду-матку!

— Значит. Говорить правду — всегда лучше, чем умолчать, любая ложь начинается с умалчивания, — Рэя стояла прямо, а я выгибала её согнутую в локте руку взад и вперёд. — Вчера, когда я дала вам время наедине, ты ведь так и не сказала своему эльфу правду — ту, которую сказала мне? — она поморщилась. — Не так резко, мы на тренировке, а не в бою!

Она вырвалась из захвата, перехватила мою руку, нажав в локоть, будто выгибала его в другую сторону, и уложила меня лицом в песок. В спину упёрлось колено.

— Я никогда не вру, потому что не боюсь. А ты недоговариваешь и обманываешь, потому что боишься. Это твоя слабость.

— Какая же ты зануда! — я отплёвывалась от песка и думала о том, как сильно она права.

— Это правда, — засмеялась Рэя и поднялась.

— От этой твоей правды сплошные неприятности, — сказала я.

— Чушь! Ну-ка, попробуй достать меня!

— А ещё правда в том, что за твоей спиной никого нет, — я пристально смотрела сбоку от её плеча.

Рэя резко обернулась, я схватила её руку, заломила тем самым приёмом, что она только что показала. Она упала на песок, и я удерживала её руку в болевом, чтобы она не могла подняться.

— Ты обманула меня, сказав правду! — возмущённо воскликнула Рэя, захохотала и похлопала другой рукой по песку. — Надо запомнить!

Она перекатилась на спину, вытянулась во весь рост, будто загорала на пляже. Я вытряхивала из волос песок.

— И всё-таки, свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать, — заключила она, следя за вспыхнувшей над горами полоской солнца.

* * *

За ночь следы каравана замело. Иорвет вывел к месту, где видел их, и я пошла впереди, ведомая ведьмачьим чутьём. Рэя навьючила на себя гигантский мешок с едой и водой из запасов чародеев и на всякий случай прихватила один из магических ковриков с руной Огня. Несколько дней тесного контакта, тяжкий бег и тренировки окончательно растопили между нами недоверие и взаимные претензии, и зерриканка шла рядом и говорила, говорила, говорила. Она рассказывала о детстве в горах, о том, как десятилетней девчонкой победила чемпиона по кулачным боям из соседней деревни, и как обиженный чемпион отравил её кобылу, и она, прорыдав неделю, сломала ему обе руки. Родители отослали её в школу Юнтай, чтобы вражда между деревнями не переросла в бойню.

— Тогда я хорошо усвоила, что ты можешь быть правым, но все вокруг, даже твоя семья, будут против тебя, — сказала она.

Я внимательно слушала Рэю — это помогало сосредоточиться и перестать грызть себя за нерешительность во вчерашнем разговоре с Иорветом. Между тем ничего забывать, как он просил, я не собиралась. Но и предпринимать никаких действий не собиралась тоже. Я устала думать, колебаться, обмениваться колкостями и устала принимать неверные решения, которые неуклонно заводили в тупик. От этого опустошения, вкупе с отчаянным непониманием, что делать дальше, я махнула на всё рукой, сдалась на волю течений и ветров, и на меня снизошло давно забытое во взрослой жизни состояние, которое когда-то с подругой, затевая очередное безумство, мы окрестили «какпопалой». Планирование и рациональные решения слишком часто заставляли дёргать за ручки закрытых дверей, тогда как игривая какпопала получше печального всёпоплану не раз вывозила к тем же самым дверям, которые, оказывается, просто открывались в другую сторону. Мы