Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии - Мо Инья

— Из лагеря, — нехотя проронил Махмуд.

— А я думал…

Махмуд встал, собираясь уйти, но Мамат быстрым движением поймал его руку.

— Чего ты хочешь, Мамат?

— Погоди уходить. Ведь я твой друг. Как и прежде… Я думал, Махмуд, что ты… что ты погиб в сражении на улице Крамат. Один мой знакомый полицейский сказал мне, что в голову тебе попала разрывная пуля… — Запнувшись, он вытер глаза носовым платком, а затем договорил: — Того человека похоронили под твоим именем.

— Ты прав, Мамат. Я умер четыре года тому назад. Теперь я только бездомный дух-скиталец. Тебе не следует разговаривать со мной.

— Значит, ты знаешь о своей семье?..

— Нет.

— Ведь ты мой старый друг, Махмуд. — Парикмахер помолчал и сокрушенно добавил: — Что с тобой? Почему ты так изменился?

— Теперь я только дух-скиталец, — повторил Махмуд.

— Куда же ты идешь? — спросил парикмахер, испуганно глядя на него.

— Сам не знаю. Пожалуй, я хотел бы взглянуть на свой старый дом.

— От него не осталось и следа. Теперь там построили промышленное предприятие.

— Но ведь земля моя. Там стоял мой дом.

— Землю купили.

— Кто же мог продать?

— Извини, Махмуд… Но ведь я думал, что ты погиб.

— А теперь ты хочешь, чтобы ради нашей дружбы я отказался от своей земли и от своего разрушенного дома?

— Совсем нет, Махмуд… Мое ремесло приносит теперь мало дохода… Мне пришлось продать землю ради твоего ребенка.

— Ради моего ребенка? — взволнованно переспросил Махмуд и тут же рассмеялся резким смехом. — Ты сказал — ради моего ребенка?

— Да. — Парикмахер утвердительно склонил голову.

— Он говорит, у меня есть ребенок! — воскликнул Махмуд, обращась к неизвестному третьему лицу. — Оказывается, у меня, бродяги, есть ребенок. И может быть, даже не один, а больше?

— Да, больше. Их двое. Поэтому-то я и решил продать землю и остатки дома. Ты всегда был человек понятливый. Надеюсь, что ты правильно поймешь меня и на этот раз.

— Я тебя хорошо понимаю. И не имею никаких претензий.

В парикмахерскую вошла девочка, и оба они, как будто сговорясь, замолчали.

— Папа! — закричала девочка. Заметив незнакомца, она испугалась и широко открыла рот, обнажив маленькие острые зубки.

— Тс-с-с! Иди сюда, Нани!

Когда Нани села к парикмахеру на колени, он спросил:

— Чего ты испугалась? Это дядя Махмуд.

Пристально поглядев на неизвестного ей человека, девочка сказала:

— Папа! Мама просит денег на перец.

Сунув руку в карман рубашки, Махмуд вытащил десять рупий и протянул их Нани.

Та вскрикнула от страха.

— Убери свои деньги, Махмуд! — вскричал парикмахер. Он погладил ребенка по щеке и добавил: — Это твой ребенок, Махмуд.

Малышка спрятала лицо на груди у парикмахера, крепко вцепившись ручками в стол.

— Не бойся! Это хороший дядя, — успокоил ее Мамат.

Махмуд положил деньги на стол. Лицо его казалось еще более худым и старым, чем когда бы то ни было. Глаза заволокла бледно-желтая пелена.

— Это в самом деле моя дочь?

Мамат прижался лицом к волосам Нани и устало ответил:

— Один бог только все знает. Если это не твоя дочь, то, стало быть, моя.

Махмуд соскочил с кресла, выпрямился и пронзил своего бывшего друга строгим взглядом.

— Мамат! Марни здесь?

Мамат кивнул, и Махмуд снова опустился в кресло.

— Теперь ты все знаешь, Махмуд. А чей это ребенок — с уверенностью сказать нельзя. И мой и твой.

— Теперь мне все ясно, — отозвался Махмуд. — Вот для чего ты позвал меня сюда.

— Да. Я думаю, тебе не нужно рассказывать эту историю. Ты уж сам обо всем догадался. Люди предполагали, что ты погиб, поэтому так случилось. Может быть, ты считаешь, что мир слишком тесен для нас двоих?

Махмуд положил руки на стол.

— Видиiь?

— Руки у тебя очень худые.

— Вот именно, худые… Нет, Мамат, мир не слишком тесен для нас обоих. Я хочу еще жить, хотя едва ли протяну пару десятков лет. А Марни, Марни… здесь хорошо устроена, и мне лучше уйти. — С этими словами Махмуд поднялся, но Мамат остановил его:

— Подожди! Неужели ты не хочешь подержать Нани на коленях? Неужели не хочешь повидаться с Марни?

Повернув голову в сторону прикрытой занавеской двери, он громко позвал:

— Марни!

«Зачем мне встречаться с Марни? — подумал Махмуд, взволнованный. — А почему бы и нет? Ведь она как-никак моя жена».

— Считай, что я здесь гость, Махмуд, а ты хозяин. Ведь все это куплено на твои деньги — на деньги, вырученные от продажи земли. Если хочешь, я могу и уйти.

— Зачем? Все равно моя жизнь разбита.

— Ты не прав, Махмуд. В тебе говорит высокомерие. Послушай мjего совета: повидайся с женой. — И Мамат еще громче крикнул: — Марни!

— Аллах свидетель, — продолжал он, — после известия о твоей смерти Марни пришлось нелегко. Мне было очень жаль ее. Но ведь мужчине нужна женщина. А Марни нуждалась в моей помощи. Вот я и женился на ней.

— Жалость — самый дешевый товар на свете, Мамат! Вот уж не предполагал, что можно жениться только из жалости.

Парикмахер молчал. Нани плакала. В дверях показалась женщина.

— Ты звал меня? — спросила она Мамата.

— У нас гость, — ответил тот. — Присаживайся.

Оправясь от растерянности, женщина уселась в кресло. Она внимательно рассматривала гостя. И вдруг у нее вырвалось:

— Махмуд!

Она протянула руки, как будто собираясь обнять своего бывшего мужа, но тотчас же опустила их на стол и горько всхлипнула.

Плакал и Мамат. Его слезы падали на голову Нани, которую он обнимал. А девочка молчала. Она плохо понимала, что происходит, и ей было все равно, чей она ребенок. Пройдут годы, она вырастет, и тогда этот вопрос неотвратимо встанет перед ней. Но она так и не сможет ответить на него до конца жизни. Пока же, ни над чем не задумываясь, высвободившись из объятий Мамата, она пересела на колени матери.

Марни была глубоко несчастна. По прихоти судьбы у нее оказалось два мужа. Ее мысли и сердце раздваивались, и она не могла выговорить ни слова, только рыдала.

— Пойдем отсюда, Махмуд, — сказал парикмахер, направляясь к внутренней двери.

— Ты куда? — смущенно спросила Марни.

Ничего ей не ответив, Мамат предложил Махмуду войти в комнату, а то, сказал он, их могут увидеть посторонние.

Неожиданно дверь отворилась, и на пороге появился мужчина в шортах.

— Вот беда, Мамат! — воскликнул он. — Ввели налог и на велосипед.

Все взоры обратились на него. Сконфуженный, мужчина с поклоном попросил извинения. И вдруг узнал пришельца.

— Махмуд!

Мужчина в шортах заключил Махмуда в объятия и тихо шепнул ему на ухо:

— А я думал, ты погиб…

Махмуд разнял его руки и ответил:

— Я уже не тот Махмуд, который был твоим другом.

Он вышел на улицу и зашагал прочь.

— Махмуд! — закричала Марни.

— Махмуд! — позвал Мамат.

— Махмуд! — послышался голос мужчины в шортах.

— Верните его! — громко попросила Марни.

Двое мужчин кинулись вслед за ушедшим.

Махмуд торопливо шел по многолюдной улице, ни на что не обращая внимания.

— Куда ты, Махмуд? Ведь здесь твой дом, твоя жена, которая до сих пор еще любит тебя. Здесь твоя дочка, Нани. Пусть лучше уйду я, — повторял парикмахер.

— Это я ляпнул о твоей смерти, — твердил мужчина в шортах.

— Оставьте меня.

— Что же с тобой будет, Махмуд?

— Какое тебе дело? У тебя есть работа, семья, деньги. А у меня нет ничего. Нет даже надежды. Я не верю ни в самого себя, ни в бога.

— Тогда вернись, — упрашивал его Мамат, неотвязчивый, как голодный пес. — Иначе от твоей жизни не будет никакой пользы.

— Теперь я знаю, какая польза будет от моей жизни.

— Ты узнал это в лагерях?

— Нет, только что.

— В тебе говорит гордость?

— Нет.

— Каков же, по-твоему, смысл жизни?

— Удивляюсь, почему я понял это так поздно, — с улыбкой сказал Махмуд.

— Для чего же мы живем?

— Чтобы платить налоги.

Махмуд подошел к железным перилам и остановился.

— Посмотрите вниз, — сказал он. — Я лишь малая частица этого мира. Как вода и камни. Как рыбы. Я не из тех, кого называют покорителями природы.

И вдруг он перемахнул через перила…

— Помогите! Человек тонет! Помоги-и-ите! — закричали двое на мосту.

Вокруг них собрались прохожие. По реке скользнула лодка. С нее ныряли десятки людей, искали утопленника. Но тщетно.

Наступил вечер — такой же, как все вечера со времен Адама. Придет утро, но Махмуд уже не увидит этого утра. Для него наступила ночь, которой нет конца.

Перевод с индонезийского М. Климовой