Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии - Мо Инья

— Что с ним? — взволнованно спрашивали партизаны.

— Надо позвать доктора, — проговорил кто-то.

— Доктор ушел с отрядом… — послышалось в ответ.

Губы Каджана крепко сжались в две жесткие складки. Потускневшие глаза пугали своей неподвижностью.

Издалека послышались выстрелы. Затем раздались взрывы. Один, другой, третий…

— Голландские машины наскочили на минное поле… — сказал один из партизан.

— Туда им и дорога! — выругался другой.

Опять пошел дождь. Зашумели листья деревьев; вдали на дороге послышался рокот моторов — это уходили к городу уцелевшие от партизанских мин машины. Вдруг темноту прорезала молния, мощный удар грома потряс воздух. Люди пригнули головы, закрыли ладонями уши и невнятно забормотали слова молитвы. Потом все стихло.

Каджан все еще лежал без движения. Лицо его приняло спокойное выражение. Но в глазах все еще жил страх. Он спросил:

— Голландцы не нападут?

— Да нет… — ответили ему.

Больше ничто его не интересовало.

В ту ночь партизаны долго не отходили от Каджана.

— Узнайте у Нгадио, что с моей женой? Арестована? Или… — спросил он вдруг.

— Эй, Нгадио! Нгадио!.. — послышались возгласы.

Нгадио уже спал. Его разбудили.

— Нгадио, что с женой Каджана?

— Ничего… Все живы…

Низкорослый, плотный человек, вымыв у входа ноги, вошел в ланггар и, скрестив в знак приветствия руки на груди, направился прямо к командиру отряда. Он только что прибыл из Блоры.

— Голландский патруль схватил в бамбуковых зарослях Парно. Он нес целый пикуль{Пикуль — мера веса, равная примерно 62,5 кг.} нефти. Его тут же расстреляли. Подумали, что хотел поджечь казармы.

— Что в городе? — спросил командир.

— Работа в учреждениях не налажена: не хватает служащих. Телеграф и почта не работают. Водопровод не действует. Занятий в школах нет. Голландцы устраивают облавы и разыскивают служащих. Ищут, кто бы согласился с ними сотрудничать…

Нгадио повернулся к Каджану:

— Значит, голландцы ищут тебя не для того… Хотят привлечь на службу.

Страхи Каджана рассеялись.

«Если так, то хорошо… — подумал он. — А почему бы не пойти на самом деле к голландцам?..»

Вскоре все уснули. Все, кроме Каджана. Он всю ночь не сомкнул глаз и забылся только на рассвете.

Новый день начинается одинаково и в Блоре, занятой голландцами, и в партизанской зоне. И тут и там весело поют петухи. И тут и там просыпаются люди и приступают к своим делам. И только у реки Луси царит тревожная, напряженная тишина. Здесь, в зарослях бамбука, притаились голландские сторожевые посты. Утренний туман окутывает и город, и партизанскую зону. Потом он рассеивается, и с востока поднимается солнце.

Прошло несколько месяцев. Партизаны создали в лесах Блоры целый укрепленный лагерь. Голландцы, надеясь посеять среди них панику, распространяли сотни провокационных слухов, но все напрасно. И партизанские отряды крепко держали оборону.

Побывавшие в Блоре партизаны как-то рассказали, что один из жителей, Марджоно, стал агентом голландской полиции. Каджан помнил Марджоно: они вместе учились в школе. И вот теперь Марджоно работает на голландцев!..

Раздувать всякие слухи было страстью Каджана. Если ему первому удавалось рассказать какую-нибудь новость, он чувствовал себя так, будто оказал благодеяние. Вот и теперь он с такими подробностями рассказывал о Марджоно, словно сам был свидетелем всех его преступлений. Нет ничего удивительного в том, что вскоре Каджана стали считать тайным агентом голландцев.

Как-то в ланггар пришла группа партизан из другого отряда.

— Где Каджан? — спросили они. — Мы хотим проучить его, чтоб не болтал, чего не следует!..

Но Каджан в это время был в лесу. Он вернулся в ланггар поздно, когда все уже укладывались спать.

— Тебя спрашивали, Каджан, — сказал ему один из партизан. — Твое счастье, что так поздно пришел.

— Кто спрашивал?!

— Из другого отряда…

— Что им нужно?

— Говорят, что язык у тебя длинный.

«Ясно, — подумал Каджан. — Они хотят меня убить». Глаза его испуганно забегали по сторонам.

— Если они придут еще раз, — наконец проговорил он, — скажи, что я ушел в Сурабайю.

Переплыв Луси, Каджан вышел на берег и облегченно вздохнул.

— Теперь им меня не поймать, — вслух подумал он. — Пусть думают, что я в Сурабайе.

А вот и дом папаши Кумиса. Каджан застыл у порога, не решаясь постучать. В доме заплакал ребенок. Каджан прислушался и вздохнул, сам не зная почему. Затем послышался голос жены, баюкавшей ребенка; закашлялся отец.

— А малыш все плачет и плачет… — услышал Каджан голос матери.

— По отцу скучает, — глухо отозвался папаша Кумис.

Каджан дотронулся до двери, но не постучал и в изнеможении медленно опустился на землю.

— О-о-о, Каджан!.. — донесся протяжный вздох жены.

— Я здесь, радость моя! — прошептал Каджан — раньше он часто обращался так к жене.

— И когда ты только вернешься? — вздохнула жена.

Его никто не услышал.

— Я здесь, я вернулся, — прошептал Каджан.

Каджан съежился под порывом ветра. Только теперь он почувствовал, что на нем мокрая, липнущая к телу одежда. Он поднялся с земли и чуть слышно постучал.

— О аллах! — испуганно воскликнула жена. — Кто так поздно?..

— Это я, Каджан!.. Откройте!.. — послышался ответ.

— Кто? Каджан? — удивленно спросил отец.

— Да, я. Откройте!

Каджан вошел.

— Каджан?! Как ты не побоялся?.. — испуганно проговорила жена. — Тебя ищут голландцы.

— Уже три раза приходили… — добавил отец.

Каджан только улыбнулся.

— Голландцы хотят дать мне работу!.. Вот и ищут.

— Это правда, Каджан? — робко спросил папаша Кумис, лицо его просияло.

— Правда.

— Откуда ты знаешь?.. — допытывалась мать.

Неожиданно Каджан вспомнил о своей младшей сестре. Он вспомнил о том времени, когда забота и внимание всей семьи были прикованы к ней, Сами, возлюбленной японца. Ненависть крепко вросла в его сердце. Разве до прихода японцев он не помогал ей? Так почему же теперь, когда он мучился и голодал в партизанской зоне, сестра ни разу не прислала ему хотя бы табаку?..

— Где Сами? — спросил он.

— Она вышла замуж за голландского полицейского. Живут они в казарме, в центре города, — ответила мать и, словно спохватившись, всплеснула руками. — Ой, да баджу-то у тебя мокрая!

— Я ее задушу!.. — с расстановкой проговорил Каджан. — Если я хоть раз увижу ее здесь…

Той ночью к Каджану вернулась жизнь. Он опять был под своей крышей, в своей семье. Казалось, Каджан вновь обрел свое счастье.

Голландцы определили Каджана учителем в среднюю школу, и он этим был очень доволен. Семья папаши Кумиса зажила припеваючи. Каджан получал хорошее жалованье и паек. Он даже начал откладывать деньги на постройку нового дома.

Но в Блоре было неспокойно. С каждым днем учащались налеты партизан; все чаще, подрываясь на минах, взлетали в воздух голландские машины.

По городу разнеслись слухи, что партизаны будут карать тех, кто сотрудничает с голландцами. Новоиспеченные прияи тряслись от страха, хотя и знали, что голландцы хорошо вооружены и что у них имеются даже танки.

И слухи эти оправдались… Правда, учителей не трогали. Очевидно, их считали ставленниками бога, даже если они и назначены голландцами. Вот почему Каджан и его домашние взирали на будущее без особой тревоги.

Дома предателя Марджоно и Каджана стояли рядом. Партизаны уже давно осудили Марджоно. Об этом узнали бесчинствовавшие в городе бандиты. И в одну из темных ночей под видом партизан они направились к дому Марджоно. Но по ошибке попали к Каджану.

Каджан уже спал, когда раздался стук и чей-то резкий голос велел открыть дверь.

Испуганный папаша Кумис не посмел ослушаться. В дом ворвалось несколько человек, одетых в черное.

— Ах ты, проклятый Марджоно, голландская собака!.. Сколько ты погубил честных людей!.. Мы не станем сейчас марать о тебя руки. Но если ты прослужишь у оккупантов хотя бы еще один день… размозжим тебе голову вот этой дубинкой! Познакомься!..

И человек в черном, по-видимому предводитель, поднял тяжелую дубинку и стал медленно опускать ее на голову Каджана.

Каджан онемел. Он ждал, что вот-вот дубинка проломит ему череп. Но этого не случилось.

— Деньги и ценности предателя конфискуются… — услышал он незнакомый голос.

Люди в черном начали шарить по комнате, открывать шкафы… А потом… так бережно накопленные Каджаном рупии перешли в руки ночных гостей.

В ту ночь Каджан потерял все: и мечту о постройке нового дома, и надежду разбогатеть. Утром он не поднялся с постели и долго не мигая смотрел в одну точку.