Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

— Мамонтов.

— И согласился?

— Крайне воспламенен.

— Я всегда знал, что голова этого генерала не вмещает более одной мысли, — в презрении Деникин тряс бородкой. — Но в данном случае это еще и такая мысль, что…

Он не закончил фразу, подумав: «А пожалуй, некоторое кровопускание казачьей армии будет полезно. Умерит амбиции. Слишком уж много говорят в Новочеркасске, что Добровольческая армия желает одной себе присвоить все лавры победы, в то время как в казачьих-то областях законная российская государственность и сбереглась».

— Хорошо, — сказал он Сидорину. — Считайте вопрос решенным. Можно даже усилить войска прорыва, скажем, корпусом Коновалова, и задачу поставить иную: прорвав фронт, зайти в тыл Лискинской группы войск красных, оттуда — удар в южном направлении. В ходе рейда не удаляться от фронта, а приближаться к нему, не ослаблять, а укреплять оперативную связь с Донской армией. Тогда еще возможен успех.

— По мнению Мамонтова, никаких усилений не нужно.

— Да, да, понимаю, — согласился Деникин, подумав: «Курица славы

— на одного. Вполне в его стиле», и рассердился: — Но мы же с вами и сами можем понять, как нужно и как не нужно!..

Впрочем, оказалось, что корпус Коновалова прочно скован на собственном своем фронте. Принять участие в рейде он не сможет ни при каких обстоятельствах.

Группа конных во главе с Мамонтовым подскакала к ложбине, у которой застряла колонна обоза, уже в восьмом часу вечера. Быстро смеркалось.

Еще в пути Мамонтов получил донесение: «На подступах к Таловой концентрируются части красных. Предположительно — до двух пехотных полков общей численностью около тысячи штыков». Он тогда рассмеялся: «Всего-то!»

На рысях миновали мирно стоящий обоз. Быки двигали челюстями, пережевывая жвачку. На лошадиных мордах висели торбы с овсом. Горели костры. На них что-то варилось.

«Не прорыв фронта, — брезгливо подумал Мамонтов, — пикник гимназистов».

Проскакали мимо чинной шеренги штабных фургонов, полевых кухонь. Выстроились, как на смотру.

«Спокойно, спокойно, — смирял он себя. — Спокойно».

У головы колонны толпились казаки.

Мамонтов отдал поводья ординарцу, спешился. Оглянулся. Привычная обстановка: адъютанты, офицеры штаба, в двух шагах от него, приставив ладонь к козырьку фуражки, ест глазами начальство командир полка Никифор Матвеевич Антаномов. Герой боев под Царицыном, а сейчас трепещет, как проштрафившийся кадет. Чувствует: виноват!

Мамонтов подал ему руку:

— Добрый вечер. Чем порадуете?

— Вот, — Антаномов указал в сторону казачьей толпы. Мамонтов шагнул в том направлении. Толпа расступилась. Центром ее был десяток пленных — в лохмотьях, в грязи, в крови. Стояли, подпирая друг друга, озираясь с таким видом, будто вокруг бушует огонь.

— Кто их взял? — спросил Мамонтов, не оборачиваясь.

— Мои, — ответил Антаномов, вырастая рядом с ним. — Самолично повел… Хотели всех на месте прикончить, приказал десяток сюда пригнать. Как знал, что прибудете. Может, пожелаете поговорить, — он кивнул на обоз. — Дорога открыта. Разрешите дать приказ?

Не отозвавшись, Мамонтов всматривался в красноармейцев. Этим людям он ведь тоже принес освобождение. Но тогда бы они должны сейчас в ногах у него валяться, пощаду вымаливать!

Издалека, с севера, донеслась пулеметная стрельба. Привычным ухом он отметил: бьют от красных. Короткими очередями то в одном, то в другом месте. От нервности. Предостерегают. Мол, успели стать фронтом. Значит, боятся. Но и предостерегли уже. Услышал стрельбу эту он, услышали казаки. Пленные тоже смотрят в ту сторону.

Он обернулся к Калиновскому, стоявшему за его спиной:

— Что у вас?

— Обозной колонне дойти до хутора Хорольского. Там ночевать. Штабу корпуса стать в Козловских Выселках. Удар по Таловой завтра в восемь ноль-ноль, чтобы успели отдохнуть кони.

— Хорошо, — Мамонтов качнул головой в сторону пленных. — А этих — заживо в землю. В собственном их окопе. И копытами утоптать. Чтоб и следа не осталось.

Ни документы архивов, ни воспоминания современников описываемых событий не сообщают имен тех красноармейцев и командиров 356-го полка 40-й Стрелковой дивизии, которые полсуток стояли насмерть под станцией Терехово и, пока не погибли, так и не пропустили мамонтовский обоз. И вышло — не только обоз, но весь корпус, и тем сломали первоначальную диспозицию прорыва.

Генерал-майор Попов впоследствии, в октябре-ноябре того же 1919 года, опубликовал на страницах новочеркасских «Донских областных ведомостей» свои заметки о рейде — единственное, что вообще было обнародовано об этой военной операции в целом кем-либо из ее участников. В них он, в частности, говорит: «…наступление, предпринятое в 11 часов утра 22 июля (дата по старому стилю, то есть с отставанием на 13 дней — А.Ш).) на участке Бутурлиновка — Ново-Архангельское — Васильевка, застало их почти врасплох, и фронт был нами прорван, хотя красные и оказали ожесточенное сопротивление».

«Почти врасплох»? Неправда! Как, впрочем, и то, что фронт был уже прорван. Но, увы, в его записках тоже не приводится имен защитников этого рубежа.

Весь следующий день корпус топтался под Таловой. Да, было так! Повторялось все то же: боевые части могли пройти, обозная колонна застревала. Бой шел в полутора верстах южней этой станции. С обеих сторон участвовали в нем и пулеметы, и пушки.

В составе казачьего корпуса в ту пору был аэроплан. После первого же своего полета в этот день пилот его, штабс-капитан Витте, затянутый в черную кожу надменный щеголь, доложил лично Мамонтову:

— Дивизионного обоза красных в Таловой не обнаружено.

— Как? — вспылил тот. — Вы его просто не пожелали заметить. Витте на эти слова Мамонтова ничего не ответил. Будто вовсе не

слышал их.

— Но вчерашнее ваше донесение: он там был, — продолжал настаивать Мамонтов. — Где же теперь?

Витте щелкнул каблуками:

— Вопрос не ко мне, ваше превосходительство.

— Идите, — искоса глянув на летчика, проговорил Мамонтов.

Но, в общем-то, это известие его обрадовало. Бегут. Держаться за Таловую не собираются. Так им и надо.

Но оказалось, что торжествовать еще рано. Да, всего два пехотных полка общей численностью около тысячи бойцов целый день преграждали путь корпусу! Лишь в десятом часу вечера Таловая была захвачена. Зарево пожаров заливало поселок. Проносились всадники. Дрожала земля под копытами лошадей, бесконечным потоком двигались фуры, телеги, полевые кухни. Приказ Мамонтова был категоричен: никакой остановки! Только вперед!

В самом начале следующих суток белая конница с ходу обрушилась на Александровский поселок. И тут крушили, рубили — все это в глухом непроглядном мраке пасмурной ночи. По беглым докладам Мамонтов знал: штаб дивизии красных, отступивший из Таловой в этот поселок, настигнут, однако разгромлен только частично. Ни командира, ни комиссара дивизии среди пленных и убитых нет. Ускользнули. И опять не захвачен обоз. Но теперь уже потому, что у западной окраины поселка на пути белых кавалеристов стеной стал батальон связи — две сотни красноармейцев. Они стреляли, бросались врукопашную, и с этой позиции их никак не удавалось сбить, и длилось так до той поры, пока обоз дивизии — тысяча подвод — не сумел уйти еще на пятнадцать верст и достичь села Новая Чигла.

Бойцы батальона потом частью разбежались, частью погибли, многие из них были захвачены в плен.

И никто не знал тогда, какой важности дело своим ночным боем эти двести человек совершили!

К Новой Чигле корпус Мамонтова — опять же слитной ударной массой — подступил утром.

Штурм начали орудийным обстрелом. Потом конники ворвались в село. Мамонтов скакал среди первых. Хотелось всем и каждому показать: он не трус, пусть убеждаются. Как бы снять этим с себя хоть какую-то часть вины за трудности, неожиданно встреченные корпусом.

Улицы были пустынны, но, едва выехали на северную окраину, откуда начиналась дорога на Верхнюю Тишанку — следующее село, которое предполагалось немедленно захватить, — над головами верховых запели пули.

— Кто там стреляет? — спросил Мамонтов у адъютанта, раньше его прискакавшего на это место.

— Организованные обозники, — ответил тот.

— Что-о? — Мамонтов обернулся к сопровождавшему его Попову. — Это какие — такие еще?

— Совершенно точно, — подтвердил Попов. — Дорога до самой Верхней Тишанки, все восемь верст, забита телегами. Тот треклятый обоз, что ушел от нас в Таловой.

— И чего же мы ждем?

— Ждем не мы, ждет начальник вашего штаба, — с тихим смехом ответил Попов.

Он всегда так называл Калиновского, когда был им недоволен.