Уголовный шкаф - Николай Леонов

– Точно! – обрадовался вдруг Семенов. – Точно! Называл! Копыто!

– Копыто?

– Ага, Копыто! При мне он его два раза так назвал. Один раз шутку какую-то отпустил, типа там что-то «ты Копыто на меня не топай». Я думал, что это шутка какая-то или анекдот. А потом он его второй раз назвал, уже когда обращался. Как-то там… «ты, Копыто, запомни».

– А о чем они говорили, что обсуждали?

– Вот не могу сказать, Лев Иваныч! – развел руками Семенов. – Честно! Что-то бубнили они. А о чем? Не прислушивался. Я ж не знал, что вам интересно будет.

Гуров еще с полчаса пытался наводящими вопросами вытащить из памяти агента информацию, которая там, возможно, была. Но больше ничего полезного он от Семенова за эту ночь так и не узнал.

Сергей Голубев принял стройку в пятницу. Высокий, сутулый, с хмурым лицом, он выглядел постоянно недовольным. Но те рабочие и мастера, кто знал Голубева по работе, относились к нему тепло и с уважением. Сергей вырос в этой строительной организации из простых подсобных рабочих до прораба за восемь лет, успев окончить строительный факультет. Парень он был дотошный, все виды работ знал собственными руками, а не в теории. Да и начальником он был справедливым, хотя и строгим.

В понедельник Голубев приехал на свою площадку в Горчакове поздно. Припарковав свою «Ниву» возле прорабского вагончика, он недовольно посмотрел на неподвижно замерший экскаватор. Двенадцатиметровая «рука» с ковшом уныло уперлась в землю, нетронутый фасад старой двухэтажной постройки ехидно щерился облупившейся штукатуркой и сгнившим наполовину кирпичом под скатом крыши.

Работа откровенно стояла, хотя демонтаж именно этой старой купеческой двухэтажки должен был начаться в субботу после обеда. Так значилось в графике проведения работ. Голубев поморщился и поежился плечами. Чувствовал он себя неуютно, потому что и его вины в этом не было, и в то же время он обязан отвечать за все происходящее на площадке. А он и в пятницу, и в субботу, и даже вечера, в воскресенье, сдавал другой участок, откуда его перевели сюда. И руководство знало об этом, но спросят с него все равно полноценно!

– Михалыч! – позвал Голубев мастера, который торчал за спиной рабочего, возившегося с компрессорной станцией.

– А, Сергей Владимирович! – Мастер выбросил окурок и поспешил к прорабу. – Наконец-то. А у нас компрессор барахлит с самого утра. Измучились – пять минут работаем, полчаса стоим. Списывать его надо, что мы с ним…

– Михалыч! – Голубев остановил мастера на полуслове и многозначительно показал пальцем на простаивающий экскаватор. – Это что? И почему дом еще не завалили? В два часа «КамАЗы» начнут приходить, хлам с площадки вывозить, а у тебя конь не валялся.

– Сергей, там… хреновина такая, – уже тише заговорил мастер и виновато отвел глаза. – Там кровь на стене.

– Что? – Голубев опешил и остановился как вкопанный. – Какая еще кровь?

– Ну помнишь, рассказывали, что у нас с прошлым домом было, когда Борисова сняли? Надписи всякие. Опять началось. И сторожа ночью пугали. Корнеев побежал в контору заявление писать на увольнение. Староват я, говорит, с хулиганами бодаться. Боится, что подопрут дверь и подожгут.

– Полицию вызвать надо было!

– Провод телефонный перерезали. Да и не хулиганы это… наверное.

– Черт! – Голубев чуть не выругался покрепче, хотя сам не особенно любил, когда матерятся по делу и без дела. – Что за надпись, показывай! Надпись вам мешает работу начать. К объяснительной о срыве графика я надписи ваши буду прикладывать? Завалили стену, и нет ваших надписей. И не узнает никто, что она была.

Торопливо шагая с мастером к крайнему дому, Голубев понял, что он слишком много говорит и откровенно суетится. То ли предчувствие нехорошее, то ли уставать стал от такой нервной работы. Рано уставать. Люди всю жизнь на стройке работают, а он всего восемь лет. Хотя работать руками – это одно, а руководить работами – это совсем другое.

На ходу Голубев махнул рукой экскаваторщику, курившему с другими рабочими у края нового котлована, и сурово потыкал пальцами в сторону его простаивающего механизма. Подъезд старого дома встретил их с мастером запахом сырости, грязи и мышей. Когда-то, как рассказывал кто-то из старых рабочих, это были первые большие дома в Горчакове, обычном подмосковном селе. Строил их кто-то из местных купцов и сдавал комнаты внаем.

Хмурый Голубев поднялся на второй этаж и сразу уперся взглядом в зловещего вида надпись, сделанную чем-то красным, удивительно похожим на настоящую кровь. С потеками.

Коснешься ты – и смерть коснется тебя!

Чувствуешь ее ледяную костлявую руку???

Голубева невольно передернуло от этих слов. Почему-то его особенно впечатлили сразу три вопросительных знака в конце фразы. Прораб нахмурился еще больше и стал смотреть по сторонам, чтобы сбросить неприятный и давящий на психику эффект. Да, зря он так на ребят своих взъелся. Действительно эффект есть. Кто же хулиганит тут так? Сатанисты какие-нибудь.

Надо было оставаться на высоте и своим поведением, своей реакцией восстановить позитивный настрой на площадке. Это Голубев понимал, знал из теории управления и собственного опыта. Он заставил себя подойти к стене с надписью. Черт, а ведь это и в самом деле кровь. Вид настоящей крови Сергей Голубев запомнил на всю жизнь после прошлогоднего случая, когда на одной из площадок при нем сильно поранился рабочий и потерял много крови. Парня спасли, но в памяти осталось кровавое пятно на стене, куда его отбросило, когда лопнул стальной трос подъемника, стегнувший рабочего как хлыстом.

Голубев взял себя в руки и с видимым хладнокровием потрогал пальцем жирный потек под словом «смерть». Кровь… нет сомнений.

– Сторожей наших гнать надо в три шеи или наказывать! – раздался голос мастера из крайней комнаты.

Голубев насторожился. Еще, что ли, неприятность какая? Он повернулся и решительно вошел в комнату. Двери на петлях не было, облезлые обои и обнажившаяся дранка на потолке представляли собой унылое зрелище. Мастер стоял и пинал ногой бруски от разобранного паркета. Вскрыт был большой участок пола, а сам паркет валялся разбросанный по всей комнате. Такое ощущение, что его поддевали ломиком или гвоздодером и тут же бросали. Зачем? Старый, рассохшийся, истертый на рабочей поверхности. Он абсолютно уже непригоден для повторного использования. Можно срезать верхний слой с раковинами фрезой, но тогда брус станет почти вдвое тоньше. Толку от него никакого, полотно не будет держать жесткость и станет коробиться.

– Кому-то заняться было нечем? – проворчал Голубев, тоже пнув один из брусков ногой.

– Да, кто-то взломал на дрова, – уверенно заявил мастер. – Он же дубовый, горит хорошо, много жару. Это из местных кто-то для печки или камина. А сторожа проворонили. Пьют, козлы, не следят.

– Отравишься, – с сомнением сказал Голубев, поднимая один из брусков. – Ты погляди, сколько на нем мастики, аж пропитался весь. И сколько слоев лака накладывали… лет двадцать, наверное.

– А на хрена ж тогда? – задумчиво произнес мастер.

– Вот и я о том, – бросив брусок, проворчал Голубев. – Давай поднимать народ! И так все сроки уже сорвали…

Вечером, когда последние рабочие, переодевшись, потянулись через въездные ворота к автобусной остановке да к своим машинам, Голубев вошел в сторожку. Сторож в старом ватнике мел полы, ворча себе под нос.

– Здорово, Андреич! Ты чего тут гундосишь? – спросил Голубев с порога.

– Мусорят, мусорят, а нам потом тут спать, – не оборачиваясь, ответил старик, кряхтя и выметая какие-то объедки из-под стола.

– Вот и хреново, что спать, а надо бы за территорией следить. Опять по домам лазили местные! Паркет собрали с полов.

– А он тебе нужен, что ли? – угрюмо отреагировал на замечание сторож, выпрямляясь и вытирая лоб рукой. – Старья этого жалко?

– Да век бы его не видеть! – повысил голос прораб. – Посторонние на площадке ходят по ночам, как у себя дома. Полы вскрывают, а этот шум тут никак мимо ушей не пропустишь, если не спишь. На стенах всякое пишут. Чуть ли не дети сюда ходят, подростки. А если случится что в темноте, несчастный случай? Мало нам своего ЧП! Борисов вон под следствием!

– А я давно говорю, что участкового сюда надо привести! Пусть тут полиция разбирается. Я что, пойду их за рукав выводить? А они меня по башке кирпичом.

– У тебя телефон вон лежит! – постучал костяшками пальцев по столу Голубев.

– А что я скажу в него? Что у меня привидение на стройке по ночам бродит. Пришлите мне, мол, психушку?

– Чего-о? – Голубев с недоумением уставился на сторожа.

– А того, – как-то сразу сник старик, поняв, что сболтнул лишнего.