Комета Магницкого. Полное собрание - Сергей Данилов

На кладбище летом очень хорошо: упоительно жарко, среди в рост высокой, дурманящей голову запахом мёда травы жужжат прерывистым басом мохнатые шмели. Зачинатель всех великих институтских строек электронщик Котомкин неспешно поплевал на ладони, взял штыковую лопату. Начали копать попарно. Шесть человек институтской похоронной бригады разбились на три двойки, и каждые десять минут сменяли друг друга, резво уходя в твердокаменную глину.

– Вильгельмина просила вырыть глубину четыре метра, – объяснял Котомкин, с которым они работали в паре и вместе отдыхали в сторонке. – Наверное, папаша чем-нибудь при жизни досадил, решила как следует его прикопать. Хоть бы какая тучка солнце закрыла, что ли! Жарит, аж жуть! Как полагаешь, Вильгельмина нам по сколько-нибудь заплатит?

– Размечтался. Сочтёт общественным профсоюзным долгом и святой человеческой обязанностью. За деньги она бы кладбищенских наняла.

– Вот и мне так кажется. Но кладбищенские на четыре метра копать не будут, дураков нет, в лучшем случае два с полтиной – и хватит. Куда к чёрту? На четыре скот хоронят с сибирской язвой и заразу всякую, но там экскаватором роют.

– Три на полтора площадь, да ещё четыре в глубину, это восемнадцать кубов глины, по три на брата придётся. Ухряпаемся серьёзно.

– Хватит ей трёхметровой глубины. А то домовина выйдет больше моего флигеля. Так я в нём со всей семьёй мыкаюсь, а дед один лежать будет.

К вечеру, когда солнце ещё сильнее распалилось от собственной безнаказанности, подъехала Вильгельмина на директорской «Волге», выйдя из которой, требовательно оглядела сотрудников-землекопов, молча подошла к могиле. Глава отдела размножения была по обыкновению в чёрном костюме, который ныне сходил за траурный. Выражение лица привычно грозное. Может, хоть теперь Вильгельмина не станет возражать, чтобы Магницкий получил долгожданную однокомнатную квартиру, вот когда наступит истинно невиданное и слыхом неслыханное счастье жизни!

– Мне кажется, здесь нет четырёх метров, – сказала начальница, стоя на доске и заглянув за край.

Даже в несусветную жару могила дышала сырым холодом вечности.

– Осторожней, Вильгельмина Карловна, не упадите, а то без лестницы мы вас не достанем, а лестницы у нас нет. Четыре метра ровно, как заказали, там уже сырость началась. В воду нехорошо гроб ставить.

– Как же вы оттуда вылезали без лестницы?

– На лопате, – кратко и с достоинством ответствовал Котомкин.

Скорбящая дочь отступила от края, передала копщикам сумку с водкой да закуской и быстро уехала. Наклонившись к Магницкому, Котомкин продолжил мысль:

– Не на метле же, – однако, вытащив из сумки четыре бутылки водки, палку страшно дефицитной копчёной колбасы и чёрный хлеб, добавил: – Серьёзная бабенция, понимает, что к чему, не зря член профкома. Ну что, товарищи учёные, нажрёмся прямо на кладбище?

Выпили, не чокаясь, за землю пухом для покойного, потом чокнулись за новую квартиру Магницкого во всех подробностях: за тихий подъезд, красивую соседку, нормальную сантехнику, исправную электроплиту и так далее. Обмыли на славу. Котомкин даже прослезился под конец. Ему из-за частного дома квартира в принципе не светила. Конечно, можно частный домик продать, отнести в профком справку, что своего жилья в городе не имеешь, тогда поставят на очередь, но как потом с семьёй по квартирам мыкаться лет десять?

6. Он устал и хочет счастья

Два куба твердокаменной кладбищенской глины подействовали на молодой организм угнетающе, с учётом крепко-накрепко заколоченного душа вообще расстрельно. Не идти же в баню, чтобы париться там в очереди часа два-три. Магницкий выбрал самый лёгкий путь отдыха – завалился в койку. Борцов по неизвестной причине отсутствовал. Оказавшись вне его назиданий, Виктор расслабился, готовясь отойти ко сну минуток на двести, а если повезёт, то и до самого утра. В коридоре на удивление тихо: слышно, как комочки подсохшей могильной глины осыпаются с волос на подушку.

Странная история получается: дедушка уйдёт под эту самую земельку только завтра, а он уже сегодня заснёт на ней, как убитый. Не зря говорят: всякому овощу свой срок. В комнату постучали. Виктор решил отмолчаться, не помогло: дверь тихо отворилась, как-то вполоборота вошла невысокая женщина с кротким выражением простого лица. Густые русые волосы расчёсаны на прямой пробор, глаза серые, неприметные.

– Свекольник сварился. Будешь?

Нина. Бог ты мой, совершенно забыл, что она существует на свете. Да, да, да, упустил из вида тотчас, стоило Пуме положить голову ему на грудь. Вдохнул эфир счастья, и всё связанное с давней подружкой мгновенно испарилось. А ведь никуда она не делась, вот, пожалуйста, существует, думает о нём, заботится, приготовила ужин, пришла звать.

– Нет, спать хочу.

– Салат есть и тефтели.

– Тефтели с пюре?

– С гречкой.

– Нет, сейчас спать буду. Потом как-нибудь. Спасибо.

Не то чтобы не хотелось гречки с тефтелями, но первым делом надо срочно обдумать сложившиеся обстоятельства, рассмотреть их в подробностях со всех сторон. Вопрос первый: что ему теперь с ней делать? Нина по умолчанию считает себя его женой, незарегистрированной, но всё равно – женой. Раньше Магницкий об этом старался не думать, жить да жить, как получается, теперь никуда не деться, надо принимать факт во внимание, учитывать, и как-то выпутываться из ситуации. А Пума?

Или Нина не жена, а пока любовница? Существует ли вообще любовница без жены? Может быть, она просто подруга… детства? Гражданский муж ощутил острый укол совести за упавшее невесть откуда на голову счастье, отвёл глаза в сторонку. Гражданская жена. Дурацкое название: если брак не зарегистрирован официально, называется гражданским, если в загсе печать шлёпнули, то какой – церковный, что ли? Один чёрт, гражданский. Просто не знают, как поприличней сожительство назвать, вот и выдумывают… хитрецы. Да они-то, конечно, хитрецы, а ты сам кто?

А он, Виктор, себя мужем не считал и не считает. И жениться на Нине никогда не собирался! И не обещал на этот счёт ничего, а Нина не спросила ни разу. Но как сказать прямо в лицо, что теперь ни её рассыпчатая гречка не нужна ему, ни вкусные тефтели, ни, в особенности, она сама здесь? Попытался собраться с духом – не получилось. Раз сказать правду он не в состоянии, значит, придётся её обманывать? Противно. А если объясниться с ней сейчас, это вызовет ужасающую, продолжительную по времени, весьма возможно – многодневную бурю со слезами, приставаниями, выяснениями отношений по пять часов кряду, непременными воплями и проклятиями на его голову, а бури ой как не хочется. Он устал. Он хочет счастья. Он почти счастлив, в то время как Пума замужем, и он тоже, почитай, женат.

Да, если выразить своё нынешнее отношение к Нине немедленно, поднимется такой шторм, что от счастья решительно ничего не останется. Можно, он ещё немного полежит, пребывая в ничем не омрачённом, чудесном влюблённом состоянии, а скажет как-нибудь в другой раз? Завтра вечером, перед сном, когда в комнате будет Гена Борцов. При Гене Нина не взорвётся, а к утру, глядишь, перегорит, переплачет… и сама пошлёт его к чёрту навсегда?

А вдруг завтра Пума не захочет класть голову ему на грудь? Скажет утром, как отрежет: «Пошёл вон, надоел!». В принципе, ей это запросто. И положит Забаве, или тому же Черкизову? Нет-нет, такого быть не может! Он грустно улыбнулся.

Лариса ему вообще никто, даже не гражданская супруга, так, любимая. Зато Виктор чувствует, знает, уверен на все сто, что Пума любит его настолько же сильно, как он её, в этом нет ни малейших сомнений, и от того он безмерно счастлив, боже, как хорошо жить!

Нина не уходила. Взяла стул, села у изголовья с кротким выражением женского понимания, будто Магницкий очень болен и ему нужна круглосуточная сиделка.

– Опять посылали на отработку?

– Да, могилу рыл ближнему своему.

– Поел бы, а потом отдыхал.

– Сначала отдохну, потом поем.

Магницкий смежил веки, давая понять, что аудиенция окончена.

– Ну, ладно, – вздохнула Нина печально, и посмотрела долгим взглядом в пыльное окно, которое сама мыла ещё прошлой осенью. Неизвестно какая муха её укусила, пришла и помыла. Не выдержав внутренней борьбы, Магницкий поделился новостью:

– Представляешь, обещают на днях квартиру дать однокомнатную, сталинку в центре.

Нина не верила, сидела, ждала ещё какого-нибудь вранья, но Виктор устало замолчал, и через минуту её глаза округлились от восторга:

– Правда? Тебе квартиру дают однокомнатную? Вот здорово! Да врёшь! Нет? Хорошо бы, в квартире ванна есть, всегда можно согреть воды и помыться, не то что здесь.

– Всё можно. И помыться, и просто одному побыть, и друзей пригласить, и вообще, – Магницкий глянул на Нину, но поспешил продолжить, – я первым на очереди молодых специалистов уже сто лет числился. Думал, годам к тридцати, когда защищусь, кинут кость, а тут такая внезапная удача выпала – на расширение люди пошли в трёхкомнатную, другие в двухкомнатную, и в результате длинной рокировки мне однокомнатная перепала с кохмановского плеча.