Чернильные стрелы - Андрей Березняк

Господин Коста наигранно лениво обернулся по сторонам. Обложили, конечно, качественно, ничего не скажешь. Чувствовалась выучка и слаженность.

– Хорошая игрушка, уважаемый, – франт показал рукой в перчатке тонкой кожи, крашенной в бордовый цвет, на самострел.

– Хорошая, – согласился Панари. – Сам ведь делал.

Вообще такое оружие заранее заводило потенциальный конфликт в тупик. Понятно, что мастера окружали сразу десять бойцов, каждый из которых стоил нескольких таких как он. И вооружены они хорошими мечами: узкие клинки недурственной работы, как можно было определить на вид только по рукоятям и хорошим ножнам. У двоих виднелись луки, но не настороженные. А вот господину Коста руку холодило железо готового к выстрелу стреломета. Пять раз готового. То есть, конечно, столько ему не дадут, но две стрелки он выпустить вполне может успеть. Обычные люди такой размен посчитали бы очевидно невыгодным, но витаньери, правда, люди не вполне обычные.

Пуаньи поцокал языком, выражая восхищение работой.

– Уважаемый – мастер Механики?

– Истинный пуйо, – подтвердил Панари.

– Какой роскошный случай, не находите? На пустой дороге я встречаю человека, который почти равен мне. Не грязный масари, не мещанин из захудалого городишки, а настоящий пуйо.

Мастер Коста неопределенно хмыкнул, как бы соглашаясь с собеседником, но вроде бы и оставаясь вне его размышлений.

– Кстати, знаете, уважаемый, я ведь считаю, что пуйо зачастую равны пуаньи. Вы же, чтобы получить свой титул, вынуждены по семь лет, а то и поболее, проводить в своих универсериях. Но потом выходите оттуда людьми, познавшими многие истины. Мы же, благородные, титул имеем по рождению. Равно ли образование крови? Я вот полагаю, что ведь можно и так сказать. А Вы как считаете, уважаемый?

Разговаривать с этим щеголем в окружении его свиты из вооруженных головорезов, Панари совсем не хотелось, но проявлять невежливость в такой ситуации было бы глупо.

– Может, Вы и правы, благородный пуаньи. Но у нас в универсерии среди студиоузов было много благородных. Разве они стали выше Вас? Не думаю. Потом Ваши дети будут пуаньи с первого крика, а мои будут только детьми пуйо, пока не получат свой титул сами.

– А ведь правы Вы, уважаемый пуйо! – рассмеялся пуаньи. – Вот что значит – образование! Слышите, вы? – обратился он к наемникам. – Умного человека и послушать приятно. Вот ты, Сахой, стал бы студиоузом в молодости, если бы такая возможность была?

Поджарый, похожий на узловатую ветку витаньери пожал плечами.

– Я в молодости воевал сначала за вастера Клименьи против вастера Приона. А потом за вастера Приона против вастера Клименьи. Святой Вито направлял меня, негоже сомневаться в пути, который предрек нам Отец.

– В тебе умер проповедник, Сахой, – хмыкнул пуаньи.

– Он обеспечил его достаточной компанией во время штурма Веймского монастыря, – хмыкнул один из наемников, на что Сахой лишь скривил губы в подобие улыбки.

– Видите, с кем приходится иметь дело? Черствые души, чуждые высокого. О чем с ними говорить, уважаемый пуйо!

Мастер Коста опять пожал плечами, стараясь, однако, сделать это с должным почтением. Говорливый пуаньи его раздражал, и сейчас Панари мечтал только о том, чтобы этот благородный философ отправился куда подальше вместе со своими головорезами.

Какое-то время все молчали, и лишь копыта одиннадцати лошадей выбивали глухую дробь из глинистого полотна дороги.

Пуаньи о чем-то размышлял, задумчиво глядя на мастера, но Панари был готов поставить телегу со всем хламом в ней (но без бродяги!) – этот человек старательно играет в эдакого скучающего мудреца. Зачем? Да просто так, потешить себя мыслью о том, что он и есть скучающий мудрец, встретивший какого-то механика. Да, можно проявить некоторую толику благородства, изобразив, что считаешь его чуть ли не равным себе, но на самом деле пуйо для него – пыль и вода. Таких типусов Панари Коста хорошенько прознал еще в универсерии.

– О, простите меня, мастер, я же не представился! Как невежливо с моей стороны. Грастери Ройсали, рад Вам как себе. И вот что...

Пуаньи сделал паузу, повертев в воздухе кистью левой руки, словно подбирая слова. Панари же стало совсем грустно. Грастери – титул серьезный. «Граса», что значит «второй» на старом туаро. Выше только короли и наследные – иных и не бывает – лоастери. «Лоа», соответственно, переводим как «первый».

Так вот, вообще-то нормальному грастери положено вести исключительно праздный или хотя бы роскошный образ жизни. И если человек, чье сердце качает в жилы вторую по степени благородности кровь, выезжает куда-то по своим или государственным надобностям, то его должна сопровождать соответствующая титулу свита. Но никак не банда витаньери, один из которых участвовал в штурме Веймского монастыря. Дело было шумное.

Монахи-сатуры, конечно, тоже не птичками божьими были: и контрабандой промышляли, и почтительность к королю у них была… скажем так – не очень почтительная. Попросту говоря, Второго Констебля, приехавшего с податной инспекцией, настоятель назвал такими словами, коими не обученные этикету горожане в дешевых трактирах означают нетвердый уд. То есть, если бы даже брат-святитель Легори заявил грастери Дориону, что он  есть вялый стручок, то правая рука Первого Констебля тоже бы обиделся. А так как Легори выразился конкретнее и грубее, Серведо Дорион просто взъярился, стоя перед закрытыми воротами монастыря. Может быть, для сатуров все и обошлось бы некультурной перепалкой, но настоятель приравнял Констебля к королю. То есть и первейшего назвал вялым… кхм… стручком. Таким образом, дело стало уже государственным, и через три дня под стенами разбивал лагерь Третий штурмовой дивизион.

Монахам предложили разрешить дело миром. Условий было два: выплатить недоимки по податям за пять лет и штраф в том же размере, а также выдать брата-святителя Легори в потребном виде, то есть в кандалах или хотя бы связанного. Досконально неизвестно, какое из этих требований сатуры посчитали неприемлемым, но солдаты и офицеры вместо ответа узрели монашеские гениталии, кои со стены орошались в сторону шатра командующего.

Посмотрев на такой настрой осажденных и высоту куртин, генерал Отраро Галефи взял двухдневную паузу. Сил у него было предостаточно, в конце концов, штурмовики – они как раз на взятие укреплений и натаскивались. Но терять своих солдат Галефи не хотел. А вот сводный отряд витаньери жалеть было некому кроме них самих. Но витаньери и жалость – такие слова рядом никогда не стояли, даже по отношению к себе, тем более что наемникам обещали право полного разграбления монастыря.

Осажденные сопротивлялись целый день, ночь и еще утро, но стоило врагу закрепиться на одном участке стены, результат штурма был определен. Остававшимся в живых монахам лучше было перебить друг друга, потому как те, кто попал в руки витаньери, умирали очень долго – до тех пор, пока наемники не убедились, что все тайники с ценным имуществом им выданы.

И без того сомнительная репутация сынов Святого Вито после веймского дела стала совсем уж черной. А генералу Отраро Галефи отказали во многих домах.

А вот грастери Ройсали дурная слава наемников нисколько не смущала. Он, в своем модном укороченном дублете, пижонских бриджах зеленого сукна явно не чувствовал себя чужим в компании витаньери. Мастера же Косту очень нервировало то, что эти мрачные головорезы, одетые неброско, но практично – холщевые штаны, мятые котарди, из под которых торчали несвежие камизы – вот все эти люди готовы были подчиниться любому приказу благородного Ройсали.

А глаза грастери были таковы, что Панари всякий раз старался отвести от них свой взгляд. Плохие глаза были у пуаньи, такие сразу говорят: в голове за ними буйно цветет жасмин. Прямо пахнет безумием.

– И вот что… – продолжил Ройсали. – Не расскажете мне, уважаемый пуйо Коста, где были, куда едете, что видели?

– Кхм… Был я в Алри по своим гешефтам. Еду вот в Сатро.

Тут мастер на всякий случай слукавил. Не хотелось ему, ой как не хотелось раскрывать перед этими людьми конечный пункт своего пути. Обойдутся.

– Ну и всякое видел. Дорогу, деревья вот. Ну, это Вы, благородный пуаньи и сами видите. Еще грязных и очень глупых масари. Этого добра в этих краях хоть телегой вывози.

Ройсали кивнул, соглашаясь.

Витаньери молча ехали рядом.

– Дражайший мой Панари, а не видели ли Вы кого-нибудь такого… как бы это сказать… странного?

– Вы со своими спутниками подойдете? – спросил в ответ Коста. – Вы простите меня, грастери Ройсали, но более странной компании я давно не наблюдал.

Пуаньи искренне рассмеялся, наемники тоже разулыбались. Мастер чуть расслабился, но стреломет не опустил.

– И никого страннее нас? – весело уточнил Ройсали.