Бедные дворяне - Алексей Антипович Потехин

– Нетутка… никак. Нет…

– Эх, Прасковья Федоровна, где нам с нашими достатками знакомство водить… На то нужны деньги, особливо же с господами. Кабы у нас были свои души, хоть мало-мальски было бы от кого отойти, а то всякую работу сами справляем: досуг ли тут по гостям ездить… Хоша мы и знаем свой род, что он коренной, столбовой дворянский, да кто захочет из господ, по нашей бедности, знакомство с нами вести?… Нет, уж мы так и отошли от своего брата – совсем отстали от господ… Что уж!..

– Напрасно вы это делаете… Конечно, хоть бы настоящий богатый барин его вровень с собою не поставит, но все не сравняет супротив мужика; все попомнит, что он свой брат, дворянин, особливо если он во всем манеру будет брать с господ… да еще и не оставит своего брата, коли он в бедности, и поможет. А женится, – теперь дети пойдут, – так кто ему поможет детей обучить и к месту их пристроить? Ведь, чай, не в мужики же их прочить: род свой надо помнить… Коли Бог обидел, – родителя грамоты лишил, – надо хоть детям счастие предоставить… Как вы об этом полагаете, Никанор Александрович?

– Точно так. Оченно желательно в господскую компанию войти, – отвечал жених. Потом взглянул на тетку и прибавил: – Это как тетеньке будет угодно, потому я им должен во всем повиноваться, так как они меня на своих руках выводили…

– Он ведь у меня восковой, – поспешила прибавить Наталья Никитична. – Из него, как из воска, что хошь лепи… Уж эдакова послушания, эдакова смиренства – поискать. Вот за глаза и в глаза скажу…

Хитрая Наталья Никитична еще дома научила Никешу говорить почаще, что он во всем слушается тетки и из послушания никогда не выходит, так как она ему вместо матери.

– Вот таких молодых людей люблю, которые помнят, кто им делал добро, и старших почитают… – сказала Прасковья Федоровна. – За это невидимо Бог подает…

– Да что же ты, Прасковья Федоровна, доченьки-то своей не покажешь? Где она у тебя? – спросила Наталья Никитична.

– Поди, чай, в светелке сидит, либо к родным ушла. Она ведь у меня, матушка, не больно к чужим-то людям выскакивает. Слава Богу, не вертлява девка… не тому от матери учена… она у меня никуда с моего глаза: на улицу одна не пойдет, разве вот к дяде, по соседству… Нет, нечего сказать, должна Бога благодарить: не срамит мать… степенна…

– Это уж на что лучше, тем девушка и красна, коли стыдлива, да не по сторонам, а в землю смотрит… Да покажи, матка… вели взойти-то…

– Да ведь не скоро уломаешь и взойти-то, коли чужой мужчина в дому: уж очень она у меня на счет этого осторожна… Вот погодите – велю самовар подать – чай уж поспел.

Прасковья Федоровна вышла и велела дочери подавать самовар, причем подтвердила опять, чтобы она в избе долго не оставалась, а пуще всего на жениха бы прямо не смотрела, а разве взглянула бы как-нибудь бочком, или исподлобья, чтобы ни он, ни тетка того не заметили. В то же время Наталья Никитична внушала племяннику, чтоб он высматривал невесту хорошенько, да помнил бы, что ему другой такой не найти, и всеми мерами старался бы понравиться матери, как она его учила и дома. Потом она провела рукою по лоснящимся от скоромного масла волосам жениха, выправила из-под кафтана концы бумажного цветного платка, которым повязана была его шея, и, подтолкнувши в бок, велела сидеть попрямее и веселее смотреть. Вслед за тем в избу вошла Катерина, неся за ручки ярко вычищенный, хотя старый и помятый, самовар.

– Вот и дочка моя! – сказала Прасковья Федоровна, следуя за ней.

– Здравствуй, моя красавица, – проговорила Наталья Никитична, вставая и целуясь с нею. – Узнала ли меня? Помнишь богомолку-то: приходила ономнясь?[3]

– Очень помню-с? – отвечала Катерина, не поднимая глаз.

– А вот теперь я к вам в гости приехала, да еще и с барином… Кланяйся, Никеша! – прибавила она, обратясь к племяннику, который смотрел выпуча глаза на невесту. Никанор привстал и неловко, как медведь, поклонился, и потом опять сел, повернул шеей, как будто для того, чтобы обратить внимание на свой красный шейный платок, и с самодовольной улыбкой уперся руками в колена. По осклабленному лицу его можно было видеть, что невеста ему понравилась. Катерина, молча и не поднимая глаз, ответила на поклон Никеши и невольно покраснела.

– Ну, уж и зарделась! – со смехом проговорила Наталья Никитична, торопливо и в ласку подтолкнувши в плечо Катерину. – Ах вы, девки, девки молодые!..

Катерина отошла и села в сторонку, откуда успела, однако ж, взглянуть на жениха, и тотчас же отвернулась к окну.

– А вы сами-то вдова или девица? – спросила Прасковья Федоровна, чтобы что-нибудь говорить.

– Девка, матушка, сызмальства девка… – отвечала тетка, «и детей ненашивала», хотела было она прибавить, но остановилась, смекнувши, что эти слова могли обидеть хозяйку. – Вот только и дал Бог дитятко! – сказала она, указывая на Никешу. – Мать-то, как умирала, мне на руки отдала…

Катерина, взглянувши еще раз на жениха, встала и ушла вон из избы, следуя наставлению матери.

– Ну, вота, уж и ушла: и наглядеться на себя не дала! – заметила Никитична. – Ну-ка, Прасковья Федоровна, давай говорить делом: уж нечего нам друг перед другом лясы точить…

– Да об каком же это деле, Наталья Никитична?… Кажется, у нас ничего нет… Вот не угодно ли чайку? Кушайте-ка.

– Ну что, матка, привередничать? Уж пойдем на чистоту. У тебя товар – у меня купец, коли мой купец тебе не противен, а наш товар вам надобен, и по мысли, и по сердцу.

– Я вам на это, Наталья Никитична, ничего не скажу: первое, что я ничего не слыхала от ихнего родителя и даже вида его не видала.

– На счет этого не беспокойся: отец против меня не пойдет. Я в Никеше полная хозяйка: я ему заместо матери родной… Я его выпоила, выкормила, я его и женить хочу.

– Погодите, Наталья Никитична. Второе дело: вы люди благородные, а в благородных домах ведется, чтобы сам жених себе невесту выбирал, по своему по сердцу и по вкусу; ваше дело – не мужицкое, что нашел отец или мать девку работящую, говорит сыну: женись, потому работница в дому нужна; он и женится… Ваше дело другое… А я еще от Никанора Александрыча ничего не слыхала… Может быть, они и не захотят взять невесту из такого низкого рода… А я не хочу после слышать этакого упрека от жениха,