Новый Мир ( № 2 2011) - Новый Мир Новый Мир

— Сейчас никто не покупает билеты под театром, вы отстали от жизни. Так вы не хотите в Оперу?

— Мы так хотим, что и сказать тебе не можем. Но ж билеты дорогие...

— Я вам делаю подарок. Сколько раз мама у вас останавливалась и ничего не платила. А вы еще и пекли пирог. Я вам хочу подарить эти билеты.

— Но это очень дорого, Ируся!

Наконец договорились, что Ируся зайдет к дяде Олесю и тете Люде за два часа до спектакля. Расскажет про свою жизнь — они ничего не будут распрашивать, она расскажет только то, что захочет, — подчеркнули свою тактичность Людмила Харитоновна и Александр Иванович.

Ируся пришла в тугих джинсах и черном свитре. На груди — десяток кулонов и амулетов на серебряных цепочках. Среди них — и знаки зодиака, и крестики разнообразных конфигураций. Ируся такая хорошенькая, зачем она намазала губы почти черным и намазала кудри каким-то раствором, будто голова только что из душа? Говорит, сейчас такой стиль.

В честь Ируси Людмила Харитоновна и Олесь Иванович купили триста граммов печенья, положили в вазочку. Заварили чай в сервизном чайничке, постелили белую скатерку на круглом столе. Им не терпится узнать о подробностях брака и развода Ируси. А она про это ни слова. Наоборот, рассказывает, что прочитала украинский перевод “Исповеди Блаженного Августина” и окончательно разочаровалась в христианстве. Если у истоков стояли такие, мягко говоря, придурки...

— Вот билеты.

— Ой, уж и не знаем, как тебя благодарить, Ируся. — Растроганные Людмила Харитоновна и Олесь Иванович уже надели свое театральное убранство. — Когда это было в последний раз? Ты не припоминаешь, Лесенька? Да, да, в восемьдесят шестом, на “Сельскую честь”. Но это было даже не в Опере, а в бывшем Октябрьском дворце, потому что Опера была на ремонте. Людей было очень мало, — погрузились в воспоминания старые театралы. — Никто не хотел ходить в Октябрьский. Но представление нам очень понравилось, помнишь, Людмила Харитоновна? Благодарим тебя, Ируся, ты нам такой праздник устроила.

— Так сделайте и вы мне праздник.

— С радостью! Какой именно, Ируся?

— Могу ли я остаться у вас, пока вы будете в театре?

— К-конечно, но зачем тебе это надо?

— Я ничего у вас не испорчу, все останется как было.

— Да нет, мы не про это. Но зачем, объясни, зачем тебе оставаться у нас, когда мы пойдем в Оперу?

— Послушай, может, ты хочешь парня сюда привести, — проявил сообразительность Олесь Иванович, — так ты это оставь, у нас не дом разврата!

— Ну зачем ты так, Лесь, как ты мог такое подумать про Ирусю?

— Дядя Лесь, тетя Люда. Но вас тут не будет больше трех часов! Надо, чтобы кто-то присмотрел за домом, чтобы воры не залезли! А постель я взяла свою, вам стирать не придется, никаких неудобств, только польза.

— Нет, Ируся, мы никогда такого не разрешали, к нам даже никто никогда не обращался с таким, и тебе не позволим. И не надо нам твоих билетов. Забирай их. Если бы мы знали!..

— Так вы не можете разрешить несчастной одинокой женщине встретиться с другом, когда вас нет дома?

— Нет, Ируся, и никому бы не разрешили.

— Но почему? Почему? Вы регулярно ходили проверять меня на Некрасовской, вам кто-то жаловался на мою неопрятность?

— Не в этом дело, Ируся. Есть вещи, которые позволить невозможно. Бери эти билеты и идите в Оперу со своим молодым человеком. Это значительно лучше, чем...

— Чем что?

— Чем... чем то, что ты задумала...

— Но с вашей квартирой ничего же не случится, тетя Люда! И в Оперу вам очень хочется! А мне очень хочется другого!

— Ируся, как ты даже могла к нам обратиться с таким!

Ируся громко заплакала. Так громко и истерично, что Людмила Харитоновна и Олесь Иванович расстерялись.

— Не плачь, деточка, ну не плачь, все будет хорошо...

— Что будет хорошо? Что? Я не могу! У меня все болит! Все! Я уже полтора месяца не могу с ним встретиться! Мы собрали последние деньги, купили вам билеты в Оперу, а вы такие...

— Ну так идите в Оперу, мы с Людмилой Харитоновной тоже на последние деньги ходили в Оперу, когда были молодыми.

— И все только в Оперу и в Оперу? В постель никогда не ходили? Я вас спрашиваю, никогда?

— Мы не можем отвечать на такие вопросы! Про такое не спрашивают! Запомни это, Ируся.

— Я пришла к вам с горем, как к близким людям! А вы, оказывается, такие! У меня все болит! Все! Вот тут! — Заплаканная Ируся встала, чтобы показать ребрами ладоней, где у нее болит. — Так болит, что умереть можно! Я думала, вы поможете, а вы такие... — И вдруг резко сменила безумный крик на ласковый голос: — Разрешите, теть Люда, дядь Лесь, а?

— Если у тебя так болит, надо идти к врачу, Ируся. А не устраивать истерики.

— Я была у врача, была! Она мне сказала, чем это лечится.

— Чем же, Ируся?

— Тем, о чем я вас прошу. Мне надо встретится с парнем! Иначе я помру! — Ируся опять зарыдала.

Людмила Харитоновна пошла капать ей валерьянку, а Лесь Иванович вышел из себя:

— Да что это за бешенство такое! Она помрет! Да был бы я твоим отцом, сейчас же стащил бы твои джинсы и так надавал бы тебе по тому месту, сразу бы тебе перехотелось!

Заплаканная Ируся опять порывисто вскочила на ноги, начала стаскивать с себя джинсы:

— Бей, старый козел, если ты думаешь, что я от этого успокоюсь, бей, бей!

— Прекрати! Ируся, прекрати! Что ты делаешь! Ты уж совсем!

— Он — старший брат моего отца! Пусть бьет!

У Ируси под джинсами атласные трусики темно-зеленого цвета. Она хочет стащить и их.

— Остановись, бесстыдница, тебя и вправду только бить!

— Ну так бейте! Бейте! Где ваш ремень? Или у вас есть плеть?

— Нету! У нас никогда не возникало потребности кого-нибудь бить! И про тебя всегда были такого высокого мнения!

— Деточка, прекрати, ну, сядь, сядь, выпей капелек, оденься...

Ируся выпила валерьянки, села на диван, оставив джинсы на бедрах. Она уже не рыдает, только истерически всхлипывает:

— Чтобы вы знали... дядя Лесь... битье по голой заднице обычно не притупляет половые чувства... а только их разжигает... Даже Абеляр и Элоиза делали так, когда любили друг друга.

— Вот уж грамотейка! Изо всей мировой классики сумела вычитать только это!

— Не только это! Не только! Что вы знаете про то, что я и где вычитала?!

— Ну, может, не бить, — признал свою ошибку Олесь Иванович. — Но таких истеричек надо посылать на бураки! Тогда бы и правда успокоилась! Без свиданий в чужих квартирах!

— На бураки? А вы когда-нибудь были на бураках? Я вас спрашиваю, вы когла-нибудь были на бураках?

— Мы много чего познали в этой жизни, Ируся, а на бураках не доводилось бывать. Но мы и без бураков знали, что и где можно себе позволить, не бесились, как те собаки.

— А я на бураках была. И знаю, как бесятся там. Вот уж где и вправду не люди, а собаки. Вы когда-нибудь слышали, какие слова произносят мужчины на бураках? Я могу процитировать!

— Не надо, не надо, Ируся. Ты лучше подтяни свои джинсы.

— А женщины, если этих особ, конечно, можно назвать женщинами! Вы когда-нибудь видели, как они наклоняются и качают своими жирными задами! И воют, и верещат, когда мужики проходят мимо них...

— Не надо, Ируся, не надо, в жизни много всякой грязи, надо думать о высоком... о святом...

— Да, про “Аиду”... про “Травиату”... или, в крайнем случае, про “Наталку Полтавку”! Я же именно со святого и начала! Кто завел разговор про стаскивание штанов и про бураки?

— Ируся, если ты такая, — Людмила Харитоновна долго ищет нужное слово, — темпераментная... девушка... почему ты развелась? Ты же была замужем, и все было хорошо...

— Кто вам сказал, что все было хорошо? Я его н-ненавидела, как... как мужика с бураков!

— Ируся, деточка, так зачем же ты тогда выходила за него замуж?

— А вы думаете, хорошо жить, когда все тебя спрашивают: где была, когда вернешься? То хозяйка квартиры, то вы с комиссией явитесь! Думала, буду разведенной, не так контролировать будут каждый шаг! А вы ничего не понимаете!

— Зря ты так думаешь, Ируся. Мы гораздо больше тебя понимаем.

— Ну так пустите нас на этот вечер! Увидите, мы ничего вам не испортим. А вы еще успеете в Оперу...