Новый Мир ( № 2 2011) - Новый Мир Новый Мир

12

В Яблонкове родился мой дед Роберт Прахаска. Прахасок в Чехии много. Это странно, ведь прахаска по-чешски — прогулка. Мой прадед Франц был городским фаермейстером — старшим пожарной службы. Кроме деда у него были и другие дети. В 1938 году немцы ликвидировали Чехо-Словацкую Республику. Небольшую территорию в Татрах возле реки Ольга они отдали полякам. Целый год поляки не могли нарадоваться увеличению польской державы и отличному взаимопониманию с Германией. В тот год и уложилась краткая история — как Роберт Прахаска стал моим дедом.

13

Роберт Прахаска был учителем. Новая польская власть послала его учительствовать в сельскую школу на Волынь. Полякам нравилось, когда украинцев учили неукраинцы. В той же школе работала моя бабушка, отправленная на Волынь из Галичины. Они полюбили друг друга. Бабушке было тридцать восемь, а деду двадцать семь. Бабушку это слегка беспокоило. Она не знала, что времени осталось очень мало, и разница в возрасте не имеет значения. Я просто счастлив, что единственные свои летние каникулы они догадались провести в Заросляке под Говерлой. Того пансионата давно уже нет. Но я знаю, как хорошо бывает летом в этих краях. В сентябре началась война. Роберта Прахаску мобилизовали в первые дни. Через две недели он прекратил свое существование вместе с польской армией. Было ему двадцать восемь лет. Он не дождался рождения сына. Мой отец родился в самый первый день следующего года. Ни он, ни мы с братом никогда не говорили по-чешски.

14

В армии у меня под началом был броневик. И я мог бы съездить на нем в Яблонков. Двигался бы к Татрам, подстраивая свои радиоантенны так, чтоб принимающие сигнал в Закарпатье не замечали изменения расстояния. И постепенно отступал бы к городку своих снов. Въехал бы на площадь, чтоб убедиться в подлинности того, во что поверил. Не помню, что помешало. Возможно, желание попасть в украинские горы, в Делятин.

15

После того как дед Роберт пропал, бабушка долго надеялась на его возвращение. Ведь если желания людей и Бога совпадут, произойдет чудо. Но грех равнять логику Бога с человеческой.

16

Больше я ничего о деде не знаю.

17

Места, в которых я вырос, дед проезжал по дороге в Заросляк — так диктует география. А отец добирался в Делятин из самого сердца Азии. В Азии бабушка встретила мужа, который привез ее в Карпаты и стал моим дедом. Это отдельная история.

18

Мне часто приходит в голову, что географическая экспансия рода — это воспроизведение в пространстве генной структуры. Что ареалы обязательно должны расширяться. Даже если это простое переползание по поверхности. Что, потеряв Яблонков, я получил Делятин. А вместо чешского языка — еще один диалект украинского. Отсюда мои дети могут начать свои географические завоевания. А я могу здесь остаться. Чтобы, если понадобится, прикрыть их с тыла.

19

У моих детей неплохая кровь — смешанная и причудливая. Еще у них есть карта, где зачеркнуты пункты, в которые не обязательно заходить, — они и так приснятся. Дети не пропадут. Ведь они никогда не останутся одни.

Перевел с украинского А. Пустогаров

Два билета в оперу

Евгения КОНОНЕНКО

*

Кононенко Евгения Анатольевна — прозаик, переводчик. Родилась в Киеве, окончила механико-математический факультет Киевского государственного университета им. Т. Шевченко (1981) и отделение французской филологии Киевского института иностранных языков (1994). Член Национального союза писателей Украины и Ассоциации украинских писателей. Произведения Кононенко переводились на русский, английский, французский, немецкий, японский, сербский, хорватский языки. Живет в Киеве. На русском языке в переводе Елены Мариничевой вышла книга повестей и рассказов “Без мужика” (М., “Флюид”, 2009).

Два билета в оперу

Племяннице Ирусе не было и двадцати лет, а она уже была разведенной. Из дома бывшего мужа она вернулась в комнатку на Некрасовской, которую снимала ей ее мать Елена в семье своих знакомых. Когда Ируся только-только поселилась в Киеве и начала учиться в университете, Людмила Харитоновна и Ноксандр Иванович нередко наведывались в ее квартиру, расспрашивали хозяев про их квартирантку, как она, встает ли утром на первую пару, не приводит ли к себе подозрительных приятелей. Потому что чистое дитя из Хотиновки могло пропасть в городе великих искушений. И хозяева квартиры рассказывали: на первую пару не ходит, говорит, так рано и преподаватели не встают. Друзей к себе не приглашает, но сама возвращается домой очень поздно. Ей было наказали: хочешь у нас жить — домой не позже десяти. Но Ируся поплакалась маме по телефону: не разрешают ходить на курсы испанского языка и на занятия по тибетским знаниям, найди мне другую квартиру. И хозяева с Некрасовской отменили комендантский час, потому что тоже заинтересованы иметь немного денег, которые платит Ирусина мама. А где они еще найдут квартирантку не с улицы? Александр Иванович с Людмилой Харитоновной регулярно наведывались на Некрасовскую и, убедившись, что как бы там ни было, а дитя учится, уходили к себе с чувством выполненного долга. А теперь, после развода Ируси, такой контроль будто бы стал неуместным. И как это так, совсем юная вдруг вышла замуж без свадьбы, а потом так же внезапно развелась? Это не по-людски. То, что без свадьбы, понять можно. Сейчас очень трудные времена, денег нет ни на что. Ни у старых, ни у молодых. Людмила Харитоновна с Ноксандром Ивановичем также сорок восемь лет назад поженились без свадьбы, потому что тоже были трудные времена. Но все-таки Ируся могла бы по крайней мере прийти на чай с нареченным к своим ближайшим киевским родственникам. Так что теперь говорить про неслучившийся чай, если Ируся уже развелась с парнем. Только и знали

о нем, что он жил на Жилянской. Неприятное место, хотя и в самом центре.

Но с Жилянской Ируся вернулась в комнатку на Некрасовскую. Как быть теперь? Надо ли так же контролировать Ирусю? С одной стороны, она уже теперь не девушка, а разведенная женщина. С другой — все равно совсем юная. Еще два года учиться. Но ходить на Некрасовскую пенсионерам Александру Ивановичу и Людмиле Харитоновне становилось все трудней и труднее. Как же быть? Именно об этом и говорили они холодным осенним вечером, когда прозвучал телефонный звонок. Звонила разведенная Ируся:

— Как ваши дела? Давно ничого не слышала про вас.

— Ой, не спрашивай, Ируся. Пьем кипяток с сухариками, чай бережем для гостей. Олесь Иванович просит передать, что гостям все равно рады. Как дела у тебя, Ируська?

— По-разному. Что-то хорошо, что-то плохо. Вы где-нибудь бываете, кроме жилконторы и поликлиники?

— Ой, Ирусь, — смеется Людмила Харитоновна, — ты права, в основном в этих двух заведениях. Рады были бы куда-нибудь пойти, но в гости не с чем, а в театр не за что.

— А хотите в Оперу? На “Аиду”?

— Ируська, мы стараемся даже не проходить мимо Оперы, чтобы не страдать. Я чуть ли не плачу, как вижу афиши, и думаю, что уже туда никогда не попаду. И Олесь Иванович тоже. Вот он тебе хочет сказать, что мы откладывали с двух пенсий в течение трех месяцев, и вышло только на один билет. Олесь Иванович говорит, иди лучше ты, Людмила Харитоновна, а я ему говорю, Олесь Иванович, как это так, одной в Оперу? Мы же всю жизнь ходили вместе!

— Я вас спрашиваю: хотите завтра на “Аиду”?

— Но ж мы тебе объясняем: у нас нет денег, Ируся.

— Я вам даю два билета. Ложа бенуар. Идите и ни в чем себе не отказывайте.

— Ируся, мы не можем принять от тебя такой подарок. Ты же еще студентка, откуда у тебя деньги?

— Билеты купил мой парень. Он уже работает.

— Ну так идите на “Аиду”! Это так красиво: парень и девушка в Опере! А мы уж по радио послушаем любимые арии.

— Мы не парень и девушка, а мужчина и женщина, и у нас на вечер другие планы.

— Ну так продайте билеты! Ируся, продайте билеты под театром! Они же дорогие!

— Сейчас никто не покупает билеты под театром, вы отстали от жизни. Так вы не хотите в Оперу?