Смельчак - Грегори МакДональд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — кивнул Рафаэль.
— Разумеется, они поймут, какой ты храбрец, будут благодарны за то, что ты делаешь для них, но их охватит грусть и тревога. А тебе хочется насладиться последними днями, проведенными в кругу семьи, так? Она у тебя в Моргантауне?
— Да.
— Тем более. Ты же не хочешь видеть в эти дни одни слезы? Поэтому оставь контракт и чековую книжку там, где жена без труда их найдет. Кто-нибудь сообразит что к чему и пойдет за деньгами. Возможно, твой отец или брат, владелец грузовика.
— Сообразит, — эхом отозвался Рафаэль.
— Лучшего тебе не придумать. — Дядя встал, протянул через стол руку. — Ты отчаянный парень, Рафаэль, да к тому же и умница. Все будет хорошо. Я в этом не сомневаюсь.
Рафаэль подал руку. Дядя крепко сжал ее.
— Итак, Рафаэль, жду тебя здесь в четверг, в одиннадцать утра. Мы пропустим пару-тройку стаканчиков. Чтобы подбодрить тебя, хорошо?
— Хорошо?
— Я лишь хочу сказать, чтобы ты не приходил, уже напившись. Нам придется приводить тебя в чувство, а это отнимает время, которое, как тебе известно, стоит денег. Ты понимаешь, о чем я говорю? Все уже будут наготове, оператор, два других актера. Это же ясно?
— Да.
Дядя все еще держал руку Рафаэля.
— Конечно, тебе захочется выпить. Не волнуйся, в водке отказа не будет. После твоего приезда. Выпьешь сколько захочешь. Ты слышишь, что я говорю?
— Да.
— Учти, Рафаэль, если ты заявишься слишком пьяным, мы не сможем сразу начать съемку, а будем заниматься тобой. Это дополнительные расходы, и мы вычтем их из тех двадцати девяти тысяч семисот долларов, что я должен положить в банк на твой счет. В итоге твоя семья получит меньшую сумму. Ты это понимаешь?
— Да.
Дядя еще раз крепко пожал руку Рафаэля и отпустил ее.
— Отведи этого богача в банк, Ларри.
— Мне нужны деньги, — ответил тот.
— О, конечно.
Дядя достал бумажник, отсчитал шесть пятидесятидолларовых банкнот и протянул племяннику.
Ларри взял деньги.
— А стрижка?
И получил еще десять долларов.
Глава Е
— Чи![1] Только не сюда!
Едва Рафаэль открыл дверь в «Парикмахерскую Керли» на Тринадцатой улице, как на него двинулся невысокого роста, в белом халате, усатый мастер, выставив вперед руку, чтобы остановить его.
— Нет, нельзя! Говорю тебе, только не сюда!
Он взглянул на возвышающегося за Рафаэлем Ларри.
Рафаэль застыл на пороге.
Ларри, не долго думая, подтолкнул его вперед.
Парикмахер попятился.
Ларри закрыл за собой дверь.
— Нет, — лицо парикмахера побагровело. — Не нужен он мне здесь!
— Это ваши проблемы, — пожал плечами Ларри. — Вам придется его подстричь.
— Никогда! — Парикмахер закрыл глаза, склонил голову.
Ларри обошел Рафаэля, приблизился к парикмахеру. Посмотрел сверху вниз на лысинку на его темени.
— Хватит трепать языком.
Парикмахер вскинул голову.
— Немедленно уведите его из моей парикмахерской, а не то я позову копов.
Ларри улыбнулся.
— Вы, часом, не знаете мистера Тони Фоллона?
Парикмахер уставился на Ларри.
— Так мистеру Тони Фоллону не понравится, если он узнает, что вы выгнали меня из своей парикмахерской.
Сложив руки на груди, парикмахер посмотрел на Рафаэля, его волосы.
— Это невозможно. Я не смогу этого сделать.
Ларри подхватил со столика иллюстрированный журнал, уселся в кресло.
— Сделаете.
— Я не прикоснусь к нему, пока он не вымоет волосы. Всю голову.
— Меня это не волнует, — ответил Ларри.
— Я не буду мыть ему волосы!
Ларри уже пролистывал журнал.
Парикмахер вздохнул.
— Чи, — обратился он к Рафаэлю, — видишь раковину у дальней стены? Ты знаешь, как пользоваться раковиной?
Подведя Рафаэля к раковине, он открыл кран холодной воды, добавил горячей.
— Одному Богу известно, какие у тебя болезни.
— Я здоров, — возразил Рафаэль.
— Еще бы, — фыркнул парикмахер. — «Здоров»! Пьяный. Грязный.
Рафаэль взглянул на старые джинсы, разваливающиеся башмаки.
Парикмахер протянул ему пластмассовую бутылку.
— Это шампунь. Ты знаешь, как пользоваться шампунем?
Рафаэль внимательно смотрел на бутылку, словно читал, что на ней написано.
— Сунь голову в раковину, смочи волосы. Выжми из бутылки немного шампуня на голову, взбей пену Я хочу сказать, вотри шампунь в волосы, чтобы они все покрылись пеной, затем снова сунь голову под воду и смой пену. — Парикмахер поднял два пальца. — И повтори то же самое еще дважды. Ты меня понял?
— Обычно я пользуюсь мылом, — объяснил Рафаэль.
— А это шампунь, сегодня вымоешь голову им. Чи!
И парикмахер вернулся к посетителю, ожидающему его в кресле.
— Я к нему не прикасался, — успокоил он клиента.
Рафаэль снял рубашку и бросил ее на пол. Сунул голову под струю и, помогая обеими руками, начал мочить волосы.
Вдруг он услышал крики парикмахера. Выпрямился, ударившись головой об один из кранов.
Парикмахер, с ножницами в руках, надвигался на него. Лицо его побагровело от ярости.
— Немедленно надень рубашку!
Вода стекала на плечи, грудь, живот Рафаэля. Сверху намокли и джинсы.
— Чи! Кто разрешил тебе снять рубашку?
— Она промокнет.
— И что? Где, по-твоему, ты находишься? Надень рубашку!
Рафаэль на ощупь нашел рубашку. Вода заливала глаза. Он попытался стряхнуть с рубашки волосы, которые налипли, когда она лежала на полу.
— Твое барахло, наверное, ни разу не стирали, — проворчал парикмахер.
— Стирали. И часто.
Держа рубашку в руках, Рафаэль оглядел парикмахерскую. Ларри не отрывался от журнала. Клиент, мужчина средних лет, наблюдал за Рафаэлем в зеркало.
— А чего вы, собственно, пристали ко мне?
— Никто к тебе не пристает. — Парикмахер указал ножницами на грудь Рафаэля. — Посмотри, какой ты грязный.
— Я не грязный, — возразил Рафаэль. — Кожа у меня чистая. — Он провел пальцем по груди. — Потный, возможно. Я потел.
Парикмахер искоса глянул на Ларри, понизил голос.
— Парень, от тебя воняет.
— Я сильно потел.
Парикмахер приблизился еще на шаг.
— Воняет не потом, а твоей гниющей печенкой.
Рафаэль молча смотрел на парикмахера.
— Надень рубашку, — еще раз повторил парикмахер и повернулся. — Вымой волосы. — Размахивая ножницами, он зашагал к ожидающему его клиенту.
Рафаэль по-прежнему держал рубашку в руке.
— Я снимаюсь в кино.
— Разумеется, — хохотнул парикмахер.
— Снимаюсь!
— А я — жена президента!
Клиент в кресле рассмеялся.
— Спросите этого человека, Ларри! Он скажет вам, что я снимаюсь в кино. Разве я не снимаюсь, Ларри? Скажите ему, что у меня есть контракт на съемку фильма.
Ларри уселся поудобнее.
— Пошевеливайся.
Рафаэль надел рубашку. Пуговицы застегивать не стал.
Вымыл волосы.
Сел в кресло, как только оно освободилось.
— Удачи вам, — пожелал парикмахеру предыдущий клиент, отдавая деньги.
— Но вы еще придете, не так ли? — Парикмахер отсчитал сдачу.
Клиент сунул мелочь в карман.
— Не знаю.
— Чи, — парикмахер посмотрел на сидящего в кресле Рафаэля, вздохнул. — Застегни рубашку.
— Застегни рубашку, Рафаэль, — поддержал его Ларри. — Ты, похоже, возбуждаешь нашего приятеля.
Парикмахер начал багроветь, а Ларри, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Слушай внимательно, дерьмо собачье. Пострижешь его, как полагается. Не очень коротко.
— Я бы лучше обрил его наголо. Бог знает, кто у него там живет.
— Подстриги аккуратно, но волосы оставь длинными. Чтоб закрывали уши. Он должен выглядеть настоящим индейцем.
— Индейцем, — обреченно повторил парикмахер.
— И чтобы все было в лучшем виде, а не то, прежде чем уйти, я обрею тебе голову, и она станет такой же гладкой, как задница младенца. Ты меня понял? — Ларри поднял правую руку, чтобы парикмахер увидел, как она дрожит. — Рука у меня сегодня не слишком твердая. Поэтому ты можешь лишиться не только волос, но и кожи, — указательный палец Ларри нацелился в грудь парикмахера. — Так что никаких шуточек.
— Чи.
А Ларри вернулся к журналу.
— Он снимается в кино.
Парикмахер приподнял несколько прядей.
— Ты когда-нибудь стриг эту гриву?
— Не раз. Меня стрижет жена.
— Чем же она это делает, скажи на милость? Ножовкой?
— Иногда я стригу их сам.
— А ты когда-нибудь был в парикмахерской?
Рафаэль, разумеется, не хаживал в подобные заведения и понятия не имел, сколько стоит стрижка.
— Мне нравится, как меня стрижет моя жена.
— Если она захочет найти работу, присылай ее ко мне.
Рафаэль никогда ранее не видел такого большого, хорошо освещенного зеркала, не доводилось ему и сидеть перед ним. В барах зеркала тускло блестели за стойкой, их загораживали разнообразные бутылки, а добрую половину поверхности занимали выцветшие наклейки с рекламой разных фирм.