Исчезнувший поезд - Наталья Лапикура

– Вызовут психбригаду. Инспектор, мне нравится ход ваших мыслей.

От автора: Специально для молодого поколения. После распада СССР улице Горького в Москве вернули ее исконное название – Тверская. Характерно, что часть старой киевской улицы с таким же название функционирует в качестве улицы Патриса Лумумбы, а улица Горького в том же Киеве не вернула себе прежнее название – Кузнечная, а переименована в улицу Антоновича. Как там бывший нижегородский мещанин Алексей Пешков ворочается в гробу – можно себе представить.

Алексей Сирота:

Мы с моим другом Борисом помолчали, потом еще выпили. Он – сто грамм коньяку, я – полстакана (кто чем мерил). После этого ко мне вернулись дедуктивные способности и ассоциативное мышление.

– Я, доктор, лично знаю только один случай таинственного перенесения советского человека за тысячу километров от его родного дома. Это когда одного очень известного композитора-песенника его же коллеги упоили до анабиоза в ресторане московского аэропорта «Шереметьево». Затем не поскупились: на свои кровные погрузили в самолет, и он очухался в Петропавловске-Камчатском. Без денег, но в дружной компании с мощным бодуном. Ну, коли ты уж взялся поигрывать в детектив, так может, объяснишь мне, идиоту-инвалиду, свою версию?

– Прошу. От метро «Октябрьская» до улицы Лагерной ведут две дороги. Первая – вверх по лестнице, затем под фонарями мимо гастронома-почты-химчистки до самого подъезда. Удобно, но далековато. А можно понизу, через парк. Фактически без ступенек, во тьме, зато быстрее. Наш пролетарий выбирает второй вариант. Поздний вечер, хоть глаз выколи, из парковой флоры выходит парковая фауна – местные хулиганы. Ударник получает в голову, ему чистят карманы и только после этого думают: а что с ним делать дальше. На «мокруху» не пойдут – еще не доросли, но оставлять на месте опасно, вдруг кто-то наткнется. Момент истины: сто метров вниз по склону – железнодорожная ветка. Через Петровку-Товарную, Дарницу, дальше – на восток или север. Там время от времени притормаживают товарные поезда. Мужика в бессознательном состоянии тянут вниз, забрасывают в пустой вагон или на платформу – и вперед! Если стукнули на совесть – опомнится только утром. Днем товарняки идут, как правило, без остановок. Пока сознание вернется, пока сориентируется, пока поезд остановится, – вот тебе и станция «Максим Горький». Я, как профессиональный психиатр, могу привести тебе сотни примеров неадекватного поведения человека после сильного удара по голове. Случалось, что люди вдруг забывали родной язык, зато начинали свободно говорить на какой-нибудь экзотической иностранщине. Вопросы есть?

– Дорогой мой Ватсон, ты, конечно, редчайший зануда. И любого нормального человека сделаешь своим пациентом. Но… если ты такой умный, если все так элементарно, то почему бы тебе не снять трубочку и не позвонить к нам в городскую Управу в отдел розыска пропавших без вести. Поделился бы с ними своими аналитическими разработками, они бы тебе еще и «спасибо большое!» сказали. Ну, и ведро слез от благодарных родственников, считай, обеспечено… такая радость, такая радость. Но есть у меня одно малюю-юсенькое подозрение: если бы все было так просто, ты бы мне цельный; вечер голову не морочил. Потому, как ты советский врач и где-то даже знаток человеческой психики, значит – время мое ценишь. Так что же там на самом деле?

– Да так. Как ты говоришь, мелочишка. Но существенная. Поскольку ставит всю ситуацию в позу, абсолютно недопустимую для советской морали. Понимаешь, Алексей, моя версия прекрасно объясняет перемещение в пространстве. Но не во времени.

– А это еще как?

– А так, что он сел, если верить тому, что написано в основной истории болезни, в киевское метро ровно за четыре года до того, как вышел из него на станции «Максим Горький-Товарная» Приволжской железной дороги. И еще плюс год в больнице. Так черным по белому и записано: «Глубокая амнезия (т. е. потеря памяти) полностью перекрывает все воспоминания о событиях последних пяти лет пациента. Больной в деталях описывает факты собственной биографии, а также основные политические и социальные события в жизни страны, которые происходили ровно пять лет назад, приводит многочисленные подробности, характерные для так называемой оперативной памяти. Однако не может объяснить, каким образом он из своего, так называемого, метро попал на подъездные пути железнодорожной станции». Конец цитаты. Вот так, Алексей, полный провал памяти! Отработал смену, вышел, сел в метро, задремал. Услышал объявление, проснулся, выскочил… Дальше черная дыра в воспоминаниях на целую пятилетку.

Профессионал, сидевший в моем подсознании, никак не желал смириться с поражением. А поэтому я смело влез в святая святых Бориса:

– А может, он лет пять назад потерял память, затем его все это время где-то там по свету носило, пока в одну прекрасную ночь что-то не щелкнуло в голове, и он пришел в себя посреди чужого пейзажа.

– Ну, во-первых, при нашей системе здравоохранения, а особенно системе милицейской прописки, пять лет не побомжуешь. Обязательно отловят и пристроят. Исцелить не исцелят, но личность установят. Ты же лучше меня знаешь: тут вот месяц без работы походишь – и уже участковый на тебя волком смотрит. Мол, что это за дармоед-тунеядец на его территории околачивается? А ты говоришь – пять лет.

От автора: Стоит напомнить тем же молодым читателям, что так называемое уклонение от общественнополезного труда сроком более трех месяцев считалось в Советском Союзе уголовным преступлением. И влекло за собой серьезные последствия, вплоть до лишения свободы. Всяческие ссылки на желание найти работу соответственно личным интересам считались антисоветской пропагандой. Что же касается модного, к сожалению, и теперь, слова «бомж», то есть, личность «без определенного места жительства», то это довольно-таки давняя милицейская аббревиатура. Так в официальных документах именовались граждане, осмелившиеся нарушить еще один фундаментальный закон советского строя: прописку. То, что этот закон грубейшим образом нарушал права человека на свободу места проживания, передвижения, а заодно и права на ВЫБОР работы – советских церберов не волновало. Любопытно, что во времена Брежнева, где-то в средине семидесятых годов прошлого столетия, Советский Союз подписал и ратифицировал «Хельсинкские соглашения», в которых обязался отменить антидемократический институт обязательной прописки. Однако, ни сам Леонид Ильич, ни его последователи с перестройщиком Горбачевым включительно и не собирались этого делать.

Алексей Сирота:

Сказать, что у меня сразу возникло предчувствие будущей грандиозной лажи, в которую я лечу добровольно, с энтузиазмом и где-то даже с песнями, значило бы соврать. Возможно, в этот раз меня подвела интуиция. А возможно, у меня ее не было вообще. Просто Его Величество Случай с одной стороны и благожелательность Старика с другой до сих пор позволяли мне время от времени балансировать над пропастью, из которой нормальные люди не выкарабкиваются.

– Слушай, ты меня уже достал с этим своим пациентом. Еще раз скажешь: сел в метро-задремал-услышал-проснулся-выскочил, – и я взвою! Это правда, что милиционер, который много лет общается преимущественно с преступниками, становится чем-то на них похож. Наверное, та же история и с психиатрами, тебе не кажется? Потому что вместо снять трубку и позвонить в справочную, дабы узнать номер телефона квартиры этого металлиста, ты обзваниваешь половину Советского Союза, поднимаешь посреди ночи своих коллег, затем являешься ко мне (пардон, зовешь к себе, вот видишь, как ты меня задолбал?) и устраиваешь трехчасовой сеанс тихого занудства, и все это для чего? Для того чтобы соорудить этакую криминальную конструкцию, при виде которой твой друг инспектор Сирота от зависти повесится на собственном форменном галстуке. Пойми же ты, дурило медицинское, что Шерлока Холмса из человека без специального образования и постоянной практики не сделаешь. Разве что доктора Ватсона. Эксперимент уже был, ты знаешь. Некий Евгений Катаев с позором провалился на должности участкового милиционера, зато прославился как писатель Евгений Петров… А кстати, говорили, веселились, рассказали – прослезились. Где-то там, в первой истории болезни должна быть фамилия, которую он назвал при задержании?

– А ты думаешь, почему я к тебе обратился! – возмутился мой друг Борис. – Полагаешь, если я этих психов каждый день вижу, то уже и сам такой? Тут ситуация явно не медицинская. В истории болезни – той, первой – титульная страница, в которую заносят анкетные данные пациента, кем-то аккуратно вырезана и заменена другой. Со сплошными прочерками…

2

Алексей Сирота: