Двойные неприятности - Ричард Пратер

Я позвонил в полицейский участок и сообщил об этом в отдел по расследованию убийств. Затем занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я уладил все, что мог, и начал расследование, на которое у меня оставалось совсем мало времени. Я задействовал дорожную полицию, больницы и морги, а также самого себя. Затем выяснил, каким банком пользовался доктор Фрост. Это был Восточный национальный банк, расположенный на Восьмой улице Лос-Анджелеса. Я съездил туда и переговорил с управляющим. Он пообещал дать мне знать, если какой-нибудь чек доктора Фроста будет предъявлен к оплате.

Более того, он был знаком с Алексис и с доктором Фростом и сообщил, что в десять утра Алексис приходила в банк, чтобы взять что-то из личного сейфа, к которому имели доступ только она и ее отец. И очень быстро ушла.

Я поблагодарил его и откланялся, размышляя над тем, что бы все это могло означать. Я позвонил в свой отель и выяснил, что никто, в том числе и Алексис, мне не звонил и не оставлял для меня никакой информации. Я впал в тихое отчаяние. Было буквально не за что зацепиться! Но в пять часов я снова позвонил Келли и на этот раз застал ее. Поверьте, все мои многочисленные заботы, огорчения и отчаяние сразу же рассеялись как дым.

Когда она сказала «алло», у меня душа ушла в пятки, я даже не узнал свой собственный голос.

— Привет, Келли, — сказал я. — Это Шелл.

Последовала короткая пауза. Потом:

— Привет, Шелл. — Короткая пауза, а потом: — В полиции мне сказали, что ты знаешь... о...

— Да. Поэтому-то я и звоню.

Снова молчание. Иногда телефонная будка становится настоящей камерой пыток.

— Не возражаешь, если я приеду, Келли? Мне хотелось бы увидеться с тобой.

— И мне тоже, Шелл.

— Конечно, если только ты в состоянии...

— Пожалуйста, приезжай.

— Буду через двадцать минут.

Она сразу же открыла дверь, как только я позвонил. И попыталась улыбнуться.

— Привет. Я ужасно рада, что ты приехал.

— Я беспокоился о тебе.

— Я рада, Шелл. Но... беспокоиться не о чем.

Ростом она была пять футов четыре дюйма и замечательно сложена. Зеленое платье из джерси подчеркивало красоту ее точеного, гибкого тела.

Я сказал:

— Я звонил тебе сто раз...

— Я гуляла. После... я была в Макартуровском парке. Просто сидела у озера и смотрела на уток и лебедей. — Она снова улыбнулась. — Не стой как истукан! Ну, истукан-великан. Проходи!

— Ладно.

Но я еще несколько секунд разглядывал ее. И удивлялся, почему не виделся с ней так долго. Снова увидеть Келли Торн после шестимесячного перерыва было все равно что вернуться в родной дом после продолжительного отсутствия. Видно, она долго плакала, потому что глаза покраснели, а на лице запечатлелись печаль и скорбь. Но при всем при этом Келли не утратила миловидности. По крайней мере, для меня это было совершенно очевидно.

Сейчас я заметил на ее лице веснушки, которые она обычно старательно скрывала под тональным кремом. Без макияжа лицо слегка блестело, и веснушки отчетливо проступали на чистой коже, подобно крошечным коричневым островкам. Келли выглядела моложе двадцати трех лет, такой же молодой, как рассвет, и милой, как весна.

У нее были рыжие волосы — от природы, — почти красные, и глаза цвета нежной сероватой зелени трилистника, если смотреть на него сквозь туман. Ее тихая ирландская скороговорка была подобна мелким каплям дождя, барабанящего по листьям деревьев. Обычно в ее голосе слышалась радость, но сегодня — только тихий звук падающих капель дождя... или слез.

Мы сели на убогую зеленую кушетку в теплой гостиной. После моего звонка она приготовила кофе и теперь разлила его по чашкам.

Пока кофе остывал, я сказал:

— Келли, мне очень жаль.

— Знаю. Я знаю, как вы были дружны с Брауном.

Видимо, она заметила мой слегка удивленный взгляд, потому что поспешила уточнить:

— Ты был для него всем на свете. И я знаю, ты питал к нему те же чувства.

— Конечно. Но...

— "Но". Вот такие все мужчины. Не то что женщины. Вы привыкли быть твердыми, крутыми — словом, мужчинами на все двести процентов. Почему ты так редко приходил к нам, Шелл?

— Не знаю.

И я правда не знал. «Что за черт! — подумал я. — Неужели нужно бросаться человеку на шею, чтобы выразить ему свою симпатию? Или посылать ему цветы?» И я вдруг подумал о цветах, которые пошлю Брауну.

Возможно, Келли как-то почувствовала, о чем я думаю. Или прочла на моем лице. Но так или иначе, самообладание вдруг покинуло ее. Она судорожно вздохнула и разразилась рыданиями. Слезы хлынули из ее глаз и залили щеки. Я хотел было подойти к ней и попытаться успокоить, но она отчаянно замотала головой и закрыла лицо руками. Приглушенный ладонями, ее изменившийся голос был едва слышим и прерывался рыданиями.

Она вскочила и, не отрывая рук от лица — сдавленные рыдания все еще вырывались у нее из груди, — бросилась вон из гостиной. Упала, поднялась и снова побежала к двери, ведущей в соседнюю комнату. Это печальное зрелище разрывало мне сердце. И даже когда я уже больше не слышал ее рыданий, они все еще звучали у меня в голове.

Я сидел и ждал, пока Келли успокоится и вернется в гостиную. Поскольку я не знал, сколько ей на это потребуется времени, то решил, что, наверное, мне следует уйти. Но как раз в этот момент Келли вернулась.

— Не уходи, пожалуйста, — сказала она.

Я взглянул на нее. Глаза опухли еще больше, но она взяла себя в руки и даже умылась и наложила косметику — веснушек как не бывало.

— Я...

— Знаю, — сказала она. — Ты собирался удрать от меня. Садись. Кофе наверняка остыл.

Действительно остыл.

— Мы можем положить туда немного льда, — предложил я, — и закусить солеными крендельками. Но коль скоро это не улучшит его вкуса, можно было бы...

Она улыбнулась, и это снова была улыбка Келли.

— Пожалуй, ты прав. — Она глубоко вздохнула. — Все, я справилась с собой. Я в полном порядке и намереваюсь продолжать в том же духе. Больше ничего подобного со мной не случится.

— Незачем извиняться.

— Я и не извиняюсь. Просто хочу, чтобы ты знал, что мы можем теперь говорить о Брауне, обо всем. И я больше не буду плакать. Ты понял, что я хочу сказать, Шелл?

— Конечно.

Келли унесла остывший кофе, вернулась и налила две чашки. Кофе еще можно было пить. Потом сказала:

— В полиции сообщили мне все, что знали. Сказали, что ты был с ним, когда он умирал. Расскажи мне все, Шелл, если можешь.

— Не о чем особенно рассказывать. Браун позвонил мне, сказал только, что в него стреляли. Вероятно, он собирался рассказать мне больше, но не успел. Я бросился ему на помощь и приехал как раз перед тем, как...

Келли спокойно спросила:

— Он что-нибудь сказал?

— Только одно слово, Келли. Это была фамилия — Фрост. Она тебе о чем-нибудь говорит?

Она молча покачала головой. Потом задала вопрос:

— У тебя есть соображения по поводу того, кто мог его убить?

— Только предположения. Я предпочел бы сначала выслушать твои.

Келли остановила взгляд своих зеленых глаз на мне:

— Кто мог быть заинтересован в его смерти, Шелл? Кто, как не Рейген? Возможно, даже не лично он, а эта его вонючая свора. Браун знал, что там творятся гнусные дела, и открыто говорил об этом. Просто вставал на собраниях и обличал их. Он боролся с ними изо дня в день, до последней минуты. И вот еще что, Шелл. В воскресенье ночью Браун взял из офиса папку с какими-то профсоюзными документами.

Меня словно обдало холодным ветром. — Повтори все, пожалуйста, помедленнее, — попросил я.

— В субботу вечером мы с Брауном ужинали здесь. В то время я не придала особого значения его словам, а сказал он тогда, что Рейген и его парни собираются в ту ночь на какое-то совещание. А еще он говорил о том, каким образом подчас пропадают документы местных отделений... ты же знаешь, что они были затребованы комиссией.

— Знаю.

— Он сказал, что и на сей раз будет как всегда: важные документы окажутся утерянными, или сгоревшими, или исчезнувшими еще каким-нибудь образом. В любом случае комиссии они будут недоступны. Ну, через несколько часов, после того как Браун ушел, около часа или двух ночи — это уже было воскресенье — он мне позвонил. Сказал, что выкрал какие-то профсоюзные документы, что влип в неприятности и что некоторое время ему придется где-нибудь отсиживаться, а потому дома не появится. — Келли сглотнула. — Это был наш последний разговор. Больше я его не видела.

— Давай-ка еще разок все сначала. Повтори сказанное им дословно, если можешь, вплоть до интонации.

— Зазвонил телефон, и я услышала в трубке: «Это Браун, Келли. Я очень тороплюсь. Сегодня ночью я взял кое-какие бумаги из папок Рейгена, и мне придется скрываться несколько дней». Я разволновалась и спросила, что все это значит. Он ответил что-то вроде: «После того как я выкрал бумаги, возникли небольшие неприятности, я наткнулся на одного из его парней. Но ты не волнуйся». Я спросила, что именно он взял, а он сказал, что и сам толком не знает — у него пока не было времени разобраться. Но он был уверен: это именно те документы, которые Рейген хочет скрыть от комиссии.