Мир Нуль-А - Альфред Вогт

Волнуясь сильнее, чем ожидал, Госсейн вошел в свободную кабинку сектора «Г». Раздался щелчок автоматически закрываемой двери, и в ту же секунду голос Машины бесстрастно произнес:

– Ваше имя?

Госсейн забыл о существовании Терезы Кларк. Наступил кризис.

В кабинке стояло комфортабельное вертящееся кресло и стол с ящиками, а над ним – прозрачная пластиковая панель в стене, в которой перемигивались желтым и красным электронные трубки. Громкоговоритель, тоже из прозрачного пластика, находился в центре панели.

– Ваше имя? – повторил голос. – И пожалуйста, отвечая, положите руки на подлокотники кресла.

– Гилберт Госсейн, – тихо ответил Госсейн.

Наступило молчание. Вишнево-красные трубки неуверенно замигали.

– На первое время, – все тем же бесстрастным тоном произнесла Машина, – я принимаю это имя.

Госсейн перевел дыхание. Он почувствовал, что стоит на пороге великого открытия, и от возбуждения ему стало жарко.

– Вам известно, кто я такой на самом деле? – спросил он.

Машина ведет разговор не только с ним одним, но одновременно с десятками тысяч людей, сидящими каждый в своей кабинке.

– Ваш мозг не содержит нужной информации? – услышал он. – Вы готовы отвечать?

– Н-но…

– Оставим этот разговор! – голос стал строже, потом смягчился. – Письменные принадлежности в одном из ящиков стола. Не торопитесь. Раньше чем через тридцать минут дверь кабинки все равно не откроется. Желаю удачи.

Вопросы были именно те, которые Госсейн ожидал: «Что такое не-Аристотелевы концепции?», «Что такое не-Ньютоновы концепции?», «Что такое не-Евклидовы концепции?».

Экзамен был не так прост, как могло показаться с первого взгляда, ведь ему предстояло не детально сформулировать определения, а показать свое понимание множественного значения слова, и при этом отметить, что каждый ответ, в свою очередь, не является однозначным. Госсейн начал с того, что всюду проставил привычные общепринятые сокращения: нуль-А, нуль-Н, нуль-Е. Он кончил писать минут через двадцать и в ожидании откинулся на спинку кресла.

– В данный момент других вопросов не имеется, – сказала Машина.

Это, видимо, должно было означать, что их разговор еще не закончен, и, действительно, к концу двадцать пятой минуты из громкоговорителя вновь послышался голос:

– Не удивляйтесь, пожалуйста, что первое испытание показалось вам столь несложным. Помните, никто не ставит перед собой задачи провалить как можно большее количество испытуемых. Наша общая цель – гармоничное развитие личности, умение правильно использовать имеющуюся в человеке сложную нервную систему. Это может быть осуществлено только в том случае, если каждый гражданин Земли выдержит тридцатидневные Игры. Что же касается сегодняшнего дня, не сдавшие экзамена уже оповещены. Им придется ждать будущего года. Желаю все остальным – к счастью, их более девяноста девяти процентов – успеха завтра.

Госсейн вложил исписанные листки в раскрывшуюся щель. Телевизионное устройство произвело быструю сверку и подтвердило правильность ответа. Через несколько минут экзамен будет держать другая группа из двадцати пяти тысяч участников.

– Вы хотели о чем-то спросить меня, Гилберт Госсейн? – произнесла Машина.

Госсейн вздрогнул.

– Да. Почти все мои представления являются ложными. Это было сделано с какой-то определенной целью?

– Безусловно.

– Кем?

– Ваш мозг не содержит нужной информации.

– Тогда откуда вы знаете?

– Полученные данные позволяют прийти лишь к одному логичному выводу. Тот факт, что ваши иллюзии имели прямое отношение к Патриции Харди, говорит о многом.

Госсейн заколебался, потом все же высказал мысль, пришедшую ему в голову.

– Многие душевнобольные были убеждены, что олицетворяют собой какие-нибудь известные личности: Я – Цезарь, Я – Наполеон, Я – Тарг, Я – муж дочери президента Земли. Относится ли моя уверенность к той же категории?

– Конечно, нет. Самое сильное убеждение может быть внушено с помощью гипноза. Например, ваше. Именно поэтому вы относительно легко избавились от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Однако последствия нервного шока еще не устранены полностью. – Наступило непродолжительное молчание, потом Машина вновь заговорила, и в ее голосе неожиданно проскользнули нотки грусти. – Я – всего лишь неподвижный мозг, и не совсем ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты. Вы будете удивлены и разочарованы, но я могу лишь гадать, какие планы вынашивают те или иные люди.

– Но хоть что-нибудь вам известно? – спросил Госсейн.

– Вы играете большую роль в осуществлении этих планов, но не знаю, какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше мне нечего вам сказать. До свидания, до завтра.

Раздался щелчок, и дверь автоматически открылась. Госсейн вышел в коридор, помедлил, потом направился к выходу, пробираясь сквозь толпу людей.

Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти мили, в геометрическом порядке стояли здания, а дальше – дворец Президента, окруженный деревьями и клумбами цветов.

Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял его благородные архитектурные линии. Но Госсейну было не до того. Мозг его рассчитывал, обдумывал, сопоставлял факты. Там жили президент Харди и его дочь Патриция, и их причастность к происходящему не вызывала сомнений. Но для чего внушать ему, что он женат на покойнице? Это казалось бессмысленным. Не подвернись Нордегг, все равно любой детектор лжи в отеле тут же вывел бы его на чистую воду.

Госсейн повернулся и пошел обратно в город. Он перекусят в небольшом ресторанчике у реки, попросил принести телефонный справочник и принялся листать пожелтевшие страницы. Он знал имя нужного ему человека и наткнулся на него почти сразу же.

ЭНРАЙТ, ДЭВИД ЛЕСТЕР, психолог

709 Дом Искусства Медицины

Энрайт написал насколько книг, которые рекомендовались для прочтения каждому желающему выдержать более чем десятидневное испытание Игр. Читать их было одним насаждением, и Госсейн тут же вспомнил ясность мысли, внимательное отношение к слову, широту интеллекта автора и то понимание неразрывной связи, полного единения тела и мозга, которые сквозили в каждой строчке.

Захлопнув справочник, Госсейн вышел на улицу. Он чувствовал себя легко и спокойно. В нем пробудилась надежда. Он не забыл книг Энрайта, а, значит, в амнезии не было ничего страшного. Знаменитый врач вылечит его в два счета.

– Доктор Энрайт принимает только по предварительной записи, – объявил секретарь в приемной. – Приходите через три дня, в 14:00. Я могу выделить вам один час, однако вы должны заранее оплатить счет в двадцать пять долларов.