Токсикология - Стив Айлетт

«Кулак Иронии» высвечивал все душевные кости сердца. Перед тем как стиснуть зубы от отчаяния, посетителям неплохо бы сунуть в рот щедрый шмат резины. В исчёрканной лазерами толпе стоял Чуй Индевор, скелет, залощенный во влажную замшу, Энни Дробек, которая разъединила кожу на голове, чтобы сделать съёмный женский капюшон, Тед Глут, человек, запертый в теле копа, и сотни тех прочих, кто, измученный скребущими взглядами унывающей Америки, принял решение стать системным объектом внимания. Кто-то отрастил бороду, состоящую исключительно из лицевых мышц. Другие напрямую запятнали черепа подобиями собственного лица, чтобы сохранить индивидуальность в могиле. Чёрный парень покрыл всё тело татуировками флага США, что могло вылиться в обвинение в оскорблении полиции. Пары, разыгрывающие похищение инопланетянами, считали общим местом толпу клизм. Будда Струп заменил глаза скомканными докладными и тоскливыми апологиями. Ариэль Хай-Блоу оказался таким инвертом, что прилепился к потолку и положил зеркало на пол.

— Молекулярный растворитель, — засмеялся он, и Лёгкий в испуге поднял взгляд. — Я могу заглянуть тебе в штаны.

FMJ[8] пистоглавый носил костюм пули и стребовал у Леди Мисс соорудить гигантский Чартер Армс 44 Спешиал по его точным спецификациям.

— Прямо сейчас, — сказал он.

— Давай, подруга! — заорал Ариэль с потолка.

Близняшки Кайер сидели в углу с парнем в пустоплаще — одна вжала руку в бровь и вытащила её, покрытую эктоплазмой. Человек обнажил этерический клапан и размазал их в раздутый призрак — весь угол окуклился в порождённый кокон, исходящий болезненными иглами света. Разглядывая неясные формы, борющиеся внутри чашечки, Лёгкий проталкивался мимо ряда дверей.

— Комната перетягивания каната — сюда не ходи. Комната Хиллари — частная вечеринка. Комната Меттела — рабы. Стрельбище — нужно разрешение. А вот и мой салон. — Леди привела его в конюшню. — Америка целуется с закрытым ртом, Лёгкий. Хочешь попробовать чего-нибудь? — Она вставила мундштук меж зубов, разделяя челюсти, и застегнула ремешок на затылке.

— Мы не можем, Леди, — запнулся Лёгкий. — Это противоестественно — мы принадлежим к разным видам.

Леди отделалась от одежды и опустилась на колени, переливаясь белым. Лёгкий ощутил, словно подушка безопасности разворачивается у него в черепе. По всему зданию разнёсся взрыв, когда FMJ потянулся в небо.

Прошло два полных года. Лёгкий стал совладельцем клуба. Вжившись в другой мир, он держался в стороне от толпы. Для бандита привязаться к собственной маскировке — позор без вариантов. Это был отказ — от развития тоже. Как другие в «Кулаке», он перестал пытаться отрицать ценность культа.

У бандитов маски никогда не выходили из моды — однажды вечером Ларри Крокус, Мори, Шив, Бликер и Барри Ноуздайв собирались провернуть ограбление под лицами классического зоопарка. Дело уже дошло до тайника, когда Шив, позаимствовавший на время лицо моржа, направил пистолет на остальных.

— Слушай, кончай, Шив, — засмеялись они нервно.

Салютуя резиной, он стянул маску моржа, обнажая лицо слона.

— Фортеза! — прохрипел Ларри Крокус.

— Есть такое дело, — сказал Лёгкий. — Не давайте никому убедить себя, что личность выполняет приказы.

Ноуздайв тиснулся вперёд, хлопая ушами собачьей маски.

— Эй, это был глаз за глаз трески!

— У меня другие сведения.

Крокус, выбравший лицо свиньи, указал на Лёгкого аствольником.

— Покажи напоследок личико?

— Я такой, какой есть. — Он навёл прицел на Крокуса. — И эти бобы надо срочно засадить.

— Четыре пушки на одну, Дамбо, — крикнул Мори из-за кошачьего лица.

В этот момент Сэм «Сэм» Бликер сорвал свою маску лошади, обнажая маску лошади.

— А ты кто, твою мать? — возопил Крокус, когда бледная лошадь нацелила ствол. — Что вы сделали с Бликером и Шивом?

— Ты меня утомил, — сказала Леди.

— Связанные в толчке крепости группировки, — сказал Лёгкий. — В конце концов, они не присоединились к подкладыванию бомб.

— Значит, это старик. Нам нечего делить с тобой, Лёгкий, но если придётся, я уложу тебя на клавиатуру.

— Я не бряцаю незаряженным оружием, мужики. Внимание, вопрос: преступление — это когда мажешь в цель или попадаешь в неё? Я намазал ваши маски клеем. Три гангстера бросили пушки и начали ковыряться в головах, а Лёгкий и Леди Мисс решили обойти тайник стороной. На масках был молекулярный Клей Ариэля Хай-Блоу. Раздался крик, когда настоящее лицо сошло вместе с фальшивым.

Слоны ничего не забывают.

Если бы Армстронг был интересным

Если бы Армстронг был интересным, он бы самолично провёл посадку. Он бы вышел из лунного модуля в ушах Микки Мауса. Он бы признался в страшном преступлении. Он бы легко прилунился и пропел бы: «Неплохо для девушки». Он бы крикнул: «Чёрт побери, Луиза, мне нужен сэндвич с беконом!» или «Славься, Сатана!», или «Новая земля для грабежей и мародёрства», или «Вот оно, нигде», или «Запирайте ваших дочерей», или «Кто пёрнул?», или «В жизни так не скучал», или «В жизни так не зажигал», или «Зырь сюда — сколько земляники», или «Убей белого», или «Меня доставили сюда против моей воли», или «Не могу больше жить ложью — я голубой».

Если бы Армстронг был интересным, он бы фонетически размыл предписанные слова: «Маркий ишак человека — дикарский горшок всего человечества». И с пьяным рычанием вывалился бы из модуля, хлопнув люком. Он бы скакал по пескам, как фея. Он бы притворился, что встретил чужих и выдал бы фальшивую сенсацию среди несуществующих куполов мозаичного золота. Он бы установил чилийский флаг. Он бы поставил на дыбы и устроил бы крушение этой говенной тачке. Он бы утверждал, что всё было киноинсценировкой. Он бы нёс цельные, неиздаваемые богохульства. Он бы хохотал без перерыва. Он бы горько сетовал на свою мать. Он бы завопил в микрофон, чтобы с контролёров НАСА сдуло наушники. Он говорил бы с ужасным французским акцентом. Он бы кричал, что шлем заполняется соплями, и внезапно прервал бы передачу. Он бы простонал: «Даже здесь голуби». Он бы спросил: «Если я первый человек, ступающий на эту почву, кто поставил камеру, чтобы меня снять?» Он бы притворился, что передача разбивается на таинственные фрагменты. Он бы сказал «демонический», и «трусы», и «фантастика», и «в добрый путь». Он бы ржал и повторял: «Гы-гы, ох-ё». Он бы как ребёнок передразнивал всё, что говорит Хьюстон. Он бы проклял Землю и объявил превосходство Луны. Он показал бы задницу и взорвался от декомпрессии.

Если бы Армстронг был интересным, он бы вылетел из модуля верхом на свинье Баззе Олдрине с кнутом в руках. Он бы безжалостно испытывал сексуальность Базза. Он бы пришлёпнул кальмара к забралу Базза, ослепив его.

Он бы затащил его в жутко неудобный шлюз. Он бы пытался догнать его на тачке, выплёвывая хохот в вакуум. Он бы выпалил тысячу противоречивых приказов, саркастически танцуя своим собственным коллизиям. На обратном пути он бы спрашивал каждую минуту: «Мы ещё там?» Он бы вышел из космического туалета в поту, зрачки сужены, и нацелил бы на остальных пилотов смеситель. Он бы втянул их в своё безумие, и после приземления они бы ускакали от спасательного транспорта, хихикая и пихая друг друга в кусты.

Если бы Армстронг был интересным, он бы прибыл на пресс-конференцию в шляпе из человеческого таза, отделанной съёжившимися ушами своих жертв. Он бы сказал, что путешествие не стоило потраченного времени. Он бы пожаловался, что его критичные суждения «превратили в желе». Он бы описал собственные ресницы как «объект поклонения», сначала говорил бы театральным шёпотом, а потом орал в микрофон, взрывая барабанные перепонки, как попкорн. Он бы спотыкался обо всё подряд. Он бы вжал губы в кулак и протрубил бы «Красный Флаг». Он бы гоготал. Он бы заявил: «Мне срочно необходимо общество гробовщиков. Обожаю всё, что с ними связано. Вы будете рады услышать, что я живу в мире кошмарных видений. И вы меня не остановите». Если бы Армстронг был интересным, он бы продал крокодилят на ТВ за «безумные цены». Он бы врывался в прихожие людей в кабине остроносого русского бронированного локомотива. Он бы работал актёром в жёстком костюме Гамеры, гигантской черепахи, которая летает посредством ядерной жопы. Он бы выступал в нижнем белье перед неблагодарными, безответными жуками. Он бы сделал из папье-маше демона с прекрасными ногами. Он бы порол мини-овощи за банкетным столом. Он бы швырял лягушек из несущейся машины. Он бы с полулёта ударил шеф-повара. Он бы пообещал начальнику, что встретит его в аду. Он бы изысканно молвил: «Запишите на счёт парня вон там — чувака с мёртвыми глазами». Он бы проткнул себе нос древней вилкой для угрей. Он бы выставлял напоказ свою голову, божий подарок снайперам. Он бы кривлялся, как портной. Он бы сунул блоху Богу в ухо, прыгая, как шимпанзе. Он бы устроил зубодробительный сюрприз. Он бы осеменил собственный ленч. Он бы ударил пистолетом тролля. Он бы сказал: «Мы сестры в тецнисе». Он бы пришёл в казино с лопатой. Он бы прожёг формальности вечером насквозь. Он бы навестил газовых клоунов. Он бы стал роем зубов. Он бы допустил утечку генов, вожделенных мучительно неимущими. Он бы натянул широкие рукава мага и пролился бы сладкими молитвами на своих людей. Он бы шёл, свободный, как цветок. Он бы бледно улыбнулся и исчез. Он бы отрастил нежно-розовую шерсть и вонь дизеля. Он бы сказал: «Просто поразмысли. Осьминожки каждому. Жёлтые умозаключения тысячи лет. Я сплю? Это грохот эпохи и святости? Я вот что хочу сказать. Можно ждать плевка с громыхающих небес. Можно работать над механизмами разрушения. Можно посвятить свою тьму шутке. Но, — мои милые, милые красотки, — соберитесь. Сейчас я загляну вам в глаз».